Бабка призадумалась, игнорируя вопрос и почесывая кончик носа. Гера не торопил, а молча ждал ответа. Старуха, наконец, прицокнула языком и заговорила:
— Деваться некуда, эликсир там должон быть. А ентот паскудник неплохо свои дела провернул чужими руками, надо будет выказать Истомиру мое «уважение» на следующем шабаше. — Задумчиво протянула бабка.
От ее слов повеяло ледяным холодом, и Гера поежился. Не хотел бы он оказаться на месте чародея.
— Значит, они все-таки полезут в эту будку? — беспокойно уточнил Прежний, уже зная заранее ответ.
— Стало быть, полезут, — всплеснула руками ворожея.
Она опять замолчала, глядя куда-то вдаль. Гера уже привык к таким паузам: баба Ежна может видеть прошлое, грядущее и настоящее, поэтому он терпеливо ждал ответа.
— Это не будка, — наконец, ответила ведьма, — Это вход в подземелье, глубоко вниз… И, боюсь, вас, Прежних, перетряхнет от того, что там хранится, — закончила ведьма, давая понять, что больше ни слова не скажет на эту тему.
Бабка строго придерживалась того мнения, что все должно идти своим чередом, и никакие уговоры не способы были раскрыть старческие уста. Гера лишь тяжело вздохнул на ее немой ответ и приготовился ждать следующего сеанса подглядывания в волшебное блюдо.
Глава 21.
375 год от наступления Тьмы
месяц Хлеборост
21 день
Я сбилась со счета, сколько уже времени мы спускались по ступеням, крошащихся прямо под ногами. Мой внутренний голос вопил от тревоги. Это была плохая идея! Спускаться в какое-то бомбоубежище или бункер — я понятия не имею что это — на котором к тому же был знак биологической опасности. Да это все равно, что тыкать палкой в глаз спящего дракона. Я не люблю умирать, но еще больше я не люблю боль. Нет, не так. Я ненавижу боль! Казалось бы, за столько лет, да с постоянными травмами, можно было бы уже и привыкнуть к ней, но где там. Наоборот, прочувствовав всю радугу страданий: от ожогов, до сломанных костей, от колотых или резаных ран до вырванных кусков мышц и оголенных нервов, я стала бояться ее еще больше, ведь теперь-то я наверняка знала, что будет с моим телом. Как буду агонизировать в очередной раз, захлебываясь рвотой от боли, или как потом все начинает зудеть, словно укусы комариного роя. Я не знала, что меня ждет внизу: распыленная в воздухе бактерия или вирус, но, черт возьми, спускаться туда, это плохая идея.
Брест шел впереди с зажжённым факелом, освещая путь. Я была против огня, ссылаясь на то, что в таких местах может быть скопление газа и коли так, то он мгновенно рванет, оставив от нас оплавленное мясо. На что наемник мне ответил, что идти на ощупь — безумие, да и в туннеле пахнет только затхлостью. У меня кончились доводы, и я быстро сдалась и молча спускалась за остальными, замыкая шеренгу.
Серые бетонные стены, окружавшие нас, уходили далеко в сумрак. Вдоль них висели нерабочие линии проводов и навсегда умершие лампочки. Свет факела, желтый и трепещущий, выхватывал Милку и Бреста, впечатывая их тени в грязную крошку туннельного свода. Спускаясь в полумраке, я вытащила из ножен меч. Рукоять была великовата для меня, а само оружие тяжело оттягивало руку. В схватке я бы не продержалась и десяти минут с таким клинком. Кинжал — вот оружие, которое было по мне. Легкое, удобно сидящее в ладони, с ним можно прирезать врага, пока тот заносит свой двуручник. Лезвие, конечно, коротковато, но я компенсировала длину изворотливостью.
Я еще раз примерила в руке меч и, окончательно убедившись в своей правоте, сморщилась, но оружие не убрала. На безрыбье и неуклюжий клинок — спасенье. Чтобы не оступиться, идя в темноте, я придерживалась за стену второй рукой. Наемник невозмутимо вел нас вперед, а звук его тяжелых шагов эхом отражался от низкого свода.
Мы спускались все глубже и глубже под землю. Я осмотрела темный туннель: казалось, с каждой ступенью он становился все уже. Мое сердце ускорило темп, а воздух вдруг резко ударил по легким. Я остановилась перевести дыхание:
— Народ, погодите.
Бетонные стены быстро сужались вокруг меня, а над головой нависли тонны земли, готовые похоронить нас заживо. Сумрачная картинка закрутилась перед глазами, и я, схватившись за живот, села на лестнице. Голова закружилась, холодный пот крупными каплями выступил на лице. Ноги превратились в бесполезные куски мяса, не способные выдержать мой хилый вес.
Наемник со служанкой повернулись, нетерпеливо топчась на месте:
— Что там? — спросил Брест.
— Дайте мне минуту, — промычала я, стараясь дышать глубже.
Милка непонимающе переглянулась с мужчиной, тот осветил факелом мое лицо и удивленно поднял брови:
— Не будь это ты, решил бы, что упырь за нами увязался. Выглядишь паршиво, тебе дурно что ли?
— Как узнал? Неужто, сказал кто? — оскалилась я, опустив голову между колен.
Перед глазами поплыли темные пятна, а дыхание участилось. Сердце бухало набатом, ускоряясь с каждым ударом.
— Так объясни толком, что стряслось-то? — мужчина был окончательно запутан.
Я уставилась в черный, плохо освещенный пол и попыталась выдавить из себя несколько слов.
— Ась? — переспросил Брест.
— Да боюсь я, понятно?! — гаркнула я и пожалела о раскрытом рте. Тошнота комком подкатила к горлу. Я вытерла пот с лица, стараясь привести дыхание в норму.
Милка скорчила мину и пожала плечами:
— Чего тут бояться-то? Нежити нет вроде.
Наемник подошел поближе и встал рядом, помахав факелом:
— Видишь, пока все спокойно, да и в случае чего их шаги услышим загодя.
Я закатила глаза и простонала:
— Я не нежити боюсь. А этого всего, — я обвела рукой. — Над нами тонны земли, и если все обвалится, то мы заживо задохнемся. Этим стенам четыреста лет, кто сможет пообещать, что они выдержат такой вес?
Мужчина удивленно посмотрел на круглый свод, похлопал бетонную стену, поднимая пыль, и показал мне серую ладонь.
— Вроде держит. Я тебе обещаю, а теперь пойдем.
Он развернулся и зашагал вглубь коридора, Милка, поправив мешок и бросив на меня сочувствующий взгляд, последовала за мужчиной. Я осталась сидеть на ступени, обхватив себя за плечи. Брест, не услышав за спиной моих шагов, обернулся:
— Так и будешь там сидеть?
— Ты не понимаешь! Я не могу туда идти. Просто не могу. Там еще глубже, — простонала я чуть не плача.
Весь мой образ уверенной в себе и всезнающей Прежней пошел псу под хвост. Я корила себя за слабость, но не могла подняться и унять дыхание.
Наемник нетерпеливо развернулся:
— Тут и останешься?
Я помотала головой, еле сдерживая слезы. Мужчина тяжело вздохнул и передал факел Милке. Та с сочувствием и плохо скрытым превосходством окинула меня взглядом и, взяв огонь, предложила Бресту:
— Может она пойдет наверх? Мы и вдвоем добудем эликсир.
— Не пори чушь, — отмахнулся он.
Служанка надулась, освещая свое лицо снизу, отчего оно превратилось в уродливую гротескную маску. Брест подошел и сел на корточки передо мной. Он развязал свой мешок и вытащил флягу с водой.
— Попей, — он протянул бурдюк.
Я плотно сжала челюсти и отпрянула, замотав головой.
— Давай-давай, полегчает, — не отступался мужчина.
Я нервно передернулась, но приняла флягу из рук. Прохладная вода прокатилась по горлу и помогла несколько прийти в себя. Я сделала несколько больших глотков и отдала бурдюк обратно. Брест заткнул его пробкой и закинул в мешок. Моя дрожь немного унялась, а сердце уже не пыталось пробить грудь изнутри.
— Так, погляди на меня, — мужчина аккуратно взял меня за подбородок и поднял лицо на уровень глаз, — Дыши не спеша. Слушай, эти стены простояли здесь четыреста лет, неужели они не простоят еще несколько часов?
— Я не знаю.
— Простоят, верь мне, — серьезно кивнул наемник, — И потом, я осветил путь впереди, там ступени уже закончились, а дальше идет ровный пол. Глубже уже некуда.