тут боев не было? – спросил я, смотря в окно.
– Не было. В пригородах только. А здесь столица, сам понимаешь. Какой смысл местным рыпаться? Их и так все устраивало…
Меня встречал Андрей Вадимович Езерский, резидент по нашей линии. Ему можно было доверять – условно, конечно, но можно. Я знал его еще с Кавказа… Езерский, в отличие от меня, ушел не в бизнес, а в науку, защитил кандидатскую по закрытой тематике. Сейчас писал докторскую, ему помогали, в том числе и я – и назначение сюда он выбил из начальства именно для этого. Для сбора информации. Езерский был одним из крупнейших в мире специалистов по терроризму. Не по борьбе с терроризмом – а по изучению терроризма, как общественно-политического феномена.
Мы не раз с ним говорили об этом. По данным Езерского, которые он подтвердил научным путем – для дестабилизации общества в целом и начала вялотекущей гражданской войны, как здесь, – достаточно всего 1-1,5 % населения, готовых либо совершать теракты на регулярной основе, либо оказывать помощь активным террористам. Цифра была чудовищной, потому что ранее думали – нужно не менее 5-7 % населения. Оказалось, в разы меньше. И получается что всего один процент активного населения, готовый отвергнуть любые компромиссы и прибегать к насилию, когда это необходимо, по их мнению – способен навязать волю оставшимся 99 % и определить дальнейшую судьбу всего сообщества.
С этим столкнулись американцы во Вьетнаме, просто они или не осознали, с чем имеют дело, или их исследования были строго засекречены. Скорее не осознали – потому что позднее не раз вляпывались.
Суть в том, что если кто-то – всего один из ста – принимает насилие как образ и способ действия и достижения целей – его действия неизбежно влияют на будущее социума. Причем даже армейско-полицейские операции не всегда помогают. Непрекращающиеся убийства, взрывы, поджоги – трансформируют социум. Начинают уезжать люди, прежде всего самые богатые, те, кто может позволить себе уехать, затем – начинает сворачиваться бизнес, люди теряют работу, озлобляются, радикализуются. Полицейские и армейские операции неизбежно бьют и по невиновным, само присутствие вооруженных людей, обыски, аресты – раздражают общество и множат число тех, кто готов оказывать сопротивление, хоть активное, хоть пассивное. А убийства продолжаются и продолжаются, десятки и сотни арестов и казней не помогают, потому что искоренить повстанческое движение до конца, до последнего человека – задача почти невыполнимая. И рано или поздно те, кто борются с повстанцами, начинают подсчитывать собственные убытки, число убитых и думать, а стоит ли оно того?
Про это, про всё сказано еще в Коране.
Воистину, неверующие расходуют свое имущество для того, чтобы сбить других с пути Аллаха. Они будут расходовать его, а затем будут сожалеть об этом, а вслед за тем они будут повержены. Неверующие будут собраны в Геенне,
Сура 8 аят 36.
Точнее и не скажешь.
И так получается, что один процент может победить.
Как раз Езерский и занимался тем, что пытался понять – при каких условиях общество принимает террористов как меньшее зло, при каких условиях оно готово помогать террористам, а не государству, борющемуся с ними. Как запустить иммунные механизмы общества, отторгающие насилие и возвращающие в состояние компромисса – ведь от террора страдают все. Как не допустить призрака нового Мосула – ведь там тысяча боевиков практически без боя взяла полуторамиллионный город, охраняемый двумя армейскими дивизиями.
Да, все-таки не было тут войны?
– В отель? – спросил Езерский
– Нет. Сначала поработаем…
…
– Чикаго? – не спросил, а утвердительно сказал Езерский, когда мы остались одни у него в кабинете
– Он самый. Слышно здесь что-то?
– Нет. Просто ликуют все – и вахи и не вахи. И даже наши рады. Все. Сильно они улицу разозлили, сторонников у них тут нет совсем.
– Ну, понятно…
…
– Строго между нами – сделали чеченцы, из диаспоры?
Езерский кивнул.
– Понял.
– Оздоев Аюб. Сын старшего Оздоева, казначея Дудаева.
…
– Руководством принято решение зачищать концы. Поручено мне.
…
– Поэтому мне надо все, что у нас есть на Оздоева и в целом – на нохчей здесь. Особенно на молодежь. Все, что есть у тебя, у местных – у всех, короче. И мне нужна вся инфа по ОМП. Как к ним могло попасть устройство? Каким способом? Сколько?
Езерский отхлебнул чая.
– Скажу сразу, это только мои предположения. Но согласись – ядерное устройство не собрать в сарае. Судя по тому, что произошло, устройство сработало полностью, правильно – значит, оно не самодельное, не просроченное, это что-то, что собиралось теми, кто знал что делает – а не просто экспериментировал… При этом устройство должно быть достаточно компактным, пригодным к непрофессиональной транспортировке. И есть только три страны мира, которые развивают направление тактического ядерного оружия. По крайней мере, легально. Это Россия, Индия и Пакистан. Если это точно не мы, остаются Индия и Пакистан. Индии точно ни к чему. Остается…
По идее верно. Я и сам об этом думал.
– Но зачем им?
– Одно из двух. Или продали или было украдено. Лучше, чтобы было украдено.
– Почему?
– Если продали – то явно не одну. Украсть – могли и одну.
– Или украли у Индии.
– Или у нас, – дополнил Езерский. – Но и то и другое маловероятно.
– Или это нелегальное.
– Вряд ли. Нелегальное – почти наверняка не взорвалось бы.
И тоже верно.
– У тебя есть свои люди в Хезбалле?
– Таких нет ни у кого. Зачем тебе?
– Поговорить.
– Поговорить найдутся. Но они – себе на уме.
– Ошибаешься. Американцы сейчас будут бить по всем без разбора. Надежное укрытие дорого стоит. А что может быть надежнее рынка где-нибудь в Казани и ларька с урюком? Только не говори, что вопрос не вставал.
– Да куда уж там. В Питере и в Казани – целые классы палестинские в кадетских.
– Аллах Акбар – воистину Акбар.
– Ты не прав.
– В чем интересно?
– Это инвестиции в будущее. Ты когда-нибудь задумывался над тем, что видит тот же палестинский пацан в своей жизни? Он не знает, что такое супермаркет, метро, нормальная дорога, горячая вода на кухне, дом, в котором безопасно, работа. Все что у него есть – дом, который завтра могут снести израильтяне, камни и ненависть. Он больше не видит ничего другого. Но те, кто отучился у нас – увидят. И задумаются.
– О чем? Басаев тоже в институте нефти и газа учился. Задумался?
– Басаев – советский человек. Он многое воспринимал как должное – как и все чеченцы. Здесь все немного другие.
