– Карл! Ты что там такое пьешь?
А что он мог пить? Разумеется, пиво.
Отдел погрузился в траур. Едва Айзенменгер вошел в помещение, он мгновенно ощутил царившую в нем мрачную атмосферу. Впрочем, внешних атрибутов траура он не заметил: в комнате было так же светло, да и лица у людей выглядели вполне буднично. Тем не менее отдел раковой генетики понес утрату.
По виду секретаря профессора Тернера нельзя было сказать, что она переживает из-за смерти шефа. Напротив, в ее глазах горело пламя неукротимого гнева, а на лице доктор, даже не будучи физиономистом, прочитал: «Это создает невероятные неудобства и мешает мне работать». Айзенменгер хорошо понимал эту женщину. Когда он вошел в кабинет, она разговаривала по телефону, и за те три минуты, что он провел там, звонили еще трижды. Все, словно сговорившись, искали Тернера, и всем секретарь повторяла одно и то же: дескать, умер и, соответственно, больше здесь не работает. В конце концов Айзенменгеру удалось выяснить у нее, где найти Сьюзан Уортин, к которой он и направился.
Лаборатория, где работала Сьюзан, ничем не отличалась от сотен ей подобных. Стены коридоров были заставлены морозильными камерами и баллонами с жидким азотом; в комнатах стояли столы для опытов, загроможденные коробками, стеклянными колбами и стойками для пробирок; кое-где попадались образцы дорогого оборудования; повсюду высились забитые стеллажи, лишь в одной из комнат расступившиеся, чтобы дать место причудливой формы центрифуге. Кое-где в этом бардаке обнаруживалось относительно свободное пространство, стул, на который можно было присесть, и даже стол, за которым можно было писать или даже проводить время в размышлениях.
Рабочий стол Сьюзан Уортин размещался в закутке одной из таких комнат, правда, девушка, сидя за ним, не писала и не предавалась раздумьям. Поначалу Айзенменгеру показалось, что она спит, но потом, с минуту разглядывая профиль Сьюзан через приоткрытую дверь, он понял, что девушка внимательно смотрит на фотографию на стене. Со стены ей улыбалась Миллисент Суит.
Доктор дважды ударил костяшками пальцев по дверной коробке, и это заставило Сьюзан обернуться.
– Ой! – воскликнула она. – Извините.
– Сьюзан Уортин?
Девушка кивнула. Войдя в комнату, доктор представился и кивком указал на фотографию:
– Я надеялся, что мы сможем поговорить о Миллисент.
Услышав имя подруги, Сьюзан напряглась всем телом, словно пронзенная чем-то острым, и на ее лице появилось растерянное и настороженное выражение. Айзенменгер поспешил объяснить:
– Меня просили выяснить причину ее смерти и разобраться с путаницей, возникшей с ее телом.
Нетрудно было заметить, что Сьюзан не хочется вспоминать обо всем этом, но вместе с тем ей хотелось выговориться. Начав рассказывать, она уже не могла остановиться, и даже когда Айзенменгеру удавалось вставить в ее монолог тот или иной вопрос, Сьюзан не сразу понимала его смысл. Впрочем, доктор не пытался перебить девушку – он лишь старался направить ее рассказ в нужное русло. Сидя с ней вдвоем в тишине лаборатории и слушая ее речь, Айзенменгер ощущал себя священником на исповеди.
– Это было ужасно! Так умереть… Она как-то говорила, что больше всего боится этого.
– Как долго вы ее знали?
– Недолго. С год, наверное, но мы быстро сблизились. Милли не была открытой, наоборот, ее считали замкнутой, только это все неправда. Она была застенчивой, и ей пришлось многое пережить.
Айзенменгер, в отличие от Елены, не делал никаких заметок по ходу разговора. Он считал, что слушать и писать – занятия несовместимые. Еще будучи студентом, он предпочитал не записывать за лекторами каждое слово, внимательно слушать и анализировать услышанное. Тогда эта тактика приносила плоды, не подвела она доктора и сейчас.
– Вы сказали, многое? – Эта фраза заинтриговала его, и чем дольше он над ней размышлял, тем больший интерес она у него вызывала. – Что вы имеете в виду?
Но девушка тут же смешалась, будто нечаянно сболтнула лишнее.
– Да так, ничего. Какие-то любовные дела.
Возможно, так оно и было, но Айзенменгер чувствовал, что Сьюзан чего-то недоговаривает.
– Одно время она работала в фармацевтической компании, правильно? «Пел-Эбштейн»?
Сьюзан кивнула.
– Насколько я знаю, там что-то случилось в лаборатории…
– Миллисент не любила распространяться об этом, – осторожно заметила Сьюзан.
– Ну? Интересно почему.
В отличие от Миллисент, Сьюзан оказалась не прочь поговорить на эту тему, так что Айзенменгеру оставалось только внимать ей.
– Это была такая тайна! Миллисент подписала какие-то секретные бумаги и должна была держать язык за зубами. Но она мне кое-что рассказывала, и у меня сложилось впечатление, что она чуть ли не стыдилась своей работы там. То есть не самой работы, а того, чем ей там приходилось заниматься. – Сьюзан перешла на заговорщицкий тон, и Айзенменгер не стал ее перебивать.
– Стыдилась? – спросил он, удивленно подняв брови. – Но чего?
Сьюзан покачала головой:
– Она не сказала прямо, но не думаю, что мне это показалось.
Как выяснилось, Сьюзан знала немного. Она подозревала, что Миллисент участвовала в каком-то оборонном проекте. Никаких более определенных сведений у нее не было, и Айзенменгер не был уверен, что ее предположениям и домыслам стоит придавать сколько-нибудь серьезное значение.
– Последний звонок… – Доктор старательно подбирал слова, зная, что разговор на эту тему может оказаться для Сьюзан очень тяжелым. – Там прозвучало слово «Протей». Вам это слово о чем-нибудь говорит?
Кошмарные воспоминания заставили девушку на несколько секунд перемениться в лице, затем она с болью в голосе ответила:
– Да, она как-то упоминала это название. Это что-то связанное с ее работой в «ПЭФ».
– И больше ничего?
Девушка еще раз покачала головой. Она покачала головой и в ответ на вопрос о местонахождении лаборатории, в которой работала Миллисент.
– Милли никогда не говорила об этом, но мне почему-то кажется, что это был какой-то остров на северо-западе Шотландии. Милли начала там работать года три – три с половиной назад. Она тогда писала докторскую, что-то связанное с направленным мутагенезом, но, как я говорила, она предпочитала не вдаваться в подробности своей работы в «ПЭФ».
О направленном мутагенезе Айзенменгер имел крайне смутное представление. Единственное, что он знал, – что это один из разделов высокой клеточной биологии.
– Она не дописала диссертацию даже до середины, когда все это случилось и лабораторию закрыли. Пожар стал для нее страшным ударом, вся ее работа пошла насмарку. Большая часть ее записей сгорела, в том числе и пара статей, которые она намеревалась опубликовать.
– Она не рассказывала, что там произошло? Она ведь была там во время пожара. Она не говорила, из-за чего он вообще начался? – Наблюдая за реакцией Сьюзан, Айзенменгер – уже в который раз за последние дни – почувствовал, что они приближаются к чему-то страшному.
Сьюзан замялась, видимо решая, стоит ли рассказывать незнакомому человеку то, что она считала конфиденциальным, но теперь она держалась несколько раскованнее и, похоже, готова была продолжить эту тему. Но все же девушка колебалась, и Айзенменгеру, чтобы заставить ее говорить, пришлось мягко напомнить:
– Думаю, это может оказаться важным, Сьюзан. Думаю, то, что вы расскажете, сможет пролить свет на смерть Милли.
По правде говоря, Айзенменгер не был до конца в этом уверен, как не был уверен ни в чем, что касалось обстоятельств гибели Миллисент Суит, но в том, что ее смерть как-то связана с «ПЭФ», он уже не сомневался.
Прошло какое-то время, прежде чем Сьюзан нерешительно заговорила. Она все еще не знала, правильно ли поступает, рассказывая доктору то, о чем ее подруга просила молчать. С этого она и начала:
– Однажды она кое-что сказала мне, но просила никому не говорить…
Айзенменгер, чтобы подбодрить девушку, понимающе улыбнулся. В этот момент в коридоре послышались шаги, и, пока они приближались, оба – и Сьюзан, и Айзенменгер – умолкли. Шаги замерли в отдалении, и напряжение спало.
– Она сказала, что в лаборатории была драка. Милли не знала всех подробностей, но считала, что тогда-то и начался пожар.
– Кто-то поджег? Из мести?
Ответ Сьюзан был категоричен:
– Нет. Она говорила, что во время драки что-то опрокинули. От этого и полыхнуло.
– Из-за чего возникла драка?
Девушка снова замолчала, подбирая слова, но Айзенменгер догадался, что на этот раз причиной этого был не страх сказать что-то лишнее, а обыкновенное смущение. Наконец Сьюзан произнесла:
– Она сказала, что из-за нее.
Айзенменгер еще раз взглянул на фотографию на стене. На ней была изображена та же девушка, что и на фото, которое им показывал Рэймонд Суит. Обе фотографии не являлись произведениями искусства, но ни на одной из них Айзенменгер не увидел девушки, из-за которой двое мужчин могли бы затеять драку. Тот факт, что Миллисент считала причиной потасовки себя, показался доктору любопытным. Однако он постарался ничем не выдать своего удивления и спросил только:
