какой-либо партии или конкретного человека. И должна быть заинтересованность окраин в центре.
Саша взял новый лист бумаги и написал:
«Государь!
Мой раздел конституции, посвященный национальной политике, конечно, не раздел, а черновик раздела. В этой тематике я плыву и понимаю, что плыву. Мне нужна консультация (или консультации) людей, которые компетентнее меня, чтобы расписать конкретику. Например, особенности статуса Финляндии, Польши, Кавказа и частей Средней Азии.
Но общие моменты, на мой взгляд должны быть такими:
Все национальные окраины Российской Империи имеют право на самоуправление в соответствии со своими традициями, если эти традиции не противоречат общим законам Российской Империи.Все народы России имеют право на изучение родного языка, обучение на этом языке и издании на нем литературы.Изучение русского языка является обязательным для всех народов Империи. Изучение местных языков и обучение на них является добровольным, однако должно быть обеспечено при наличии желающих.Все надписи, инструкции, постановления властей и официальные документы в национальных регионах должны быть на двух языках: русском и местном государственном.Язык гражданского судебного процесса определяется по согласованию сторон. При невозможности достижения согласия, решение о языке принимает суд.Язык уголовного процесса выбирает обвиняемый. Если обвиняемых несколько, и у них нет согласия по поводу языка процесса, вопрос о языке решает суд. Участникам процесса, не знакомым с этим языком, по их просьбе, должен быть предоставлен переводчик.В Российской Империи существует единое экономическое пространство. Никакие таможенные барьеры между частями Империи недопустимы.Хождение национальных валют, отличных от российского рубля, недопустимо.В Российской империи существует единая правовая система. Конституционные и имперские законы обладают прямым действием на всей территории Империи.Национальные регионы имеют право принимать свои местные законы, если они не противоречат общим законам Империи.Если местный закон противоречит общему, действует имперский закон.Оборона России находится в ведении имперских органов власти.Существование региональных и частных армий не допускается.Никакая дискриминация по национальному признаку или месту рождения не допускается.
Я прошу прощения за то, что пишу это, несмотря на твой запрет заканчивать проект. Иногда верность не в том, чтобы послушаться, а в том, чтобы поступить, как должно.
Я делаю это не ради тщеславия, а, чтобы избежать жертв в будущим национальных конфликтах, которые нас подстерегают в случае ошибок в национальной политике.
Ваш сын и верноподданный, Саша».
Саша задумался не слишком ли он заботится о единстве Империи в ущерб интересам национальностей. В крови что ли?
Стержней, на которых должно держаться это единство получалось три: русский язык, единое экономическое пространство и единая правовая система.
В СССР это все тоже было, но не помогло. Но была и несвобода, и дефициты, и убогий серый быт, и набившая оскомину коммунистическая идеология, от которой все были рады освободиться.
Может и сработают положительные стимулы, если нет отрицательных.
Он открыл Библию, книги пророков и подобрал подходящий эпиграф к письму: «Разруби оковы неправды… Исаия 58:6». Правда не был уверен в переводе: «Détache les chaînes de la méchanceté». Но оковы же нельзя развязать, они же железные, а «сними» — не звучит. И вообще перевод должен быть художественным.
Из-за двери послышался шум, звуки отодвигаемых стульев, скрип мебели. Там явно перед кем-то вставали. Гогель? Зиновьев? Папа́?
Окошечко в двери открылось.
— Ваше Императорское Высочество! К вам Государь Цесаревич Николай Александрович!
«А то я не знаю, как моего брата зовут!» — усмехнулся про себя Саша.
Никса вошел, и они обнялись.
— Боже, как я рад! — воскликнул Саша. — Ну, располагайся, будь, как дома.
— Не совсем похоже на дом, — заметил Никса.
В руках у него была корзинка с мандаринами. Он водрузил ее на стол рядом с Библией, словарем и письменным прибором, так что она едва поместилась. Между темно-зелеными листочками кто-то сунул фиолетовую записку.
— Это тебе от Женьки, — пояснил брат.
Понятно. От принцессы Евгении Максимилиановны Лейхтенбергской.
«Милому кузену Саше», — гласила записка.
Ну, почему записки всегда присылают совсем не те, от кого ждешь!
— А от мама́ ничего нет? — спросил Саша.
Никса коснулся кончиками пальцев сафьяна на пюпитре для письма.
— Вот, — пояснил он. — Это от нее.
Не царский прибор… Впрочем, немецкая бережливость.
Саша плюхнулся на кровать и утащил за собой корзинку.
Никса сел рядом, задел Сашин ментик, висевший на спинке, и тот заскользил на пол.
— Ой! — сказал брат.
Поймал плащ где-то внизу и водрузил обратно.
— Очень стула не хватает, — заметил Саша. — Хоть бы одежду повесить.
— Сейчас.
Никса поднялся на ноги, подошел к двери, резко постучал в окошко. Оно открылось.
— Господин, унтер-офицер, — сказал, как выплюнул. — Не могли бы вы подать мне стул?
Дверь широко открылась. Егор Иванович лично внес в камеру стул вполне гамбсовского вида, с обитой шелком спинкой и кривыми ножками, поставил к столу и слегка придвинул, пока Никса изящно опускался на него.
— Благодарю, — сказал брат.
И отпустил гренадера жестом руки.
— Ну, ты даешь! — восхитился Саша, когда дверь за унтером закрылась. — Мне вчера заявили, что стул не положен.
Никса усмехнулся.
— Как я посмотрю, здесь много чего не хватает, — заметил он.
— Разве что ватерклозета и душа в камере, — предположил Саша. — А так все норм. То, что тебя ко мне пустили, вообще удивительно. Не бывает!
Никса указал глазам на Библию и словарь.
— И это все? Лермонтов на гауптвахте картины писал.
— Я предпочитаю писать конституции.
— О! Я так и понял, что ты не зря решил перечитать все конституции мира.
— Папа́ не сказал про конституцию? — спросил Саша.
— Нет, я решил, что это за переписку с Герценом.
— По-моему, исключительно за то, что я его переупрямил.
— Не думаю, что Герцен и конституция совсем не причем.
— Кстати, Никса, а откуда у папа́ черновик моего письма?
— У меня был обыск.
— Прости, это из-за меня. Списки «шедевров» тоже нашли при обыске?
— Да. Обещал, что у меня не найдут, но это было слишком всерьез, я на такое не рассчитывал.
— А кто обыскивал?
— Гогель, полагаю. Рихтер отказался. А Зиновьев тебя провожал к папа́.
— Представляю, как он плевался, когда это делал. Гогель, на самом деле добрейший малый.
— И не без представлений о чести, — заметил Никса. — Но это был приказ папа́.
— Понятно, — кивнул Саша.
И показал на корзинку с мандаринами.
— Присоединяйся.
Они взяли по штуке, и в воздухе разнесся божественный новогодний запах.
—
