Хук, ухватив его сзади за пояс, дождался кивка и вытолкнул командующего наверх. Тот взлетел на парапет, перевалился через стену и разразился боевым кличем:
— Гарри и святой Георгий!
Во имя Гарри, святого Георгия и святого Криспиниана Хук рванул за ним вслед.
Глава восьмая
— Ты здесь не умрешь, — сказал святой Криспиниан.
Хук еле расслышал его голос за собственным криком — боевой клич он орал то ли от ужаса, то ли от ликования.
Хук с сэром Джоном уже добрались до остатков площадки на самом верху барбакана. После английских снарядов, разметавших земляную насыпь и каменную кладку, здесь остались одни бугры и рытвины. Задняя стена, обращенная к Лёрским воротам, сохранилась лучше и теперь прикрывала вершину от глаз гарфлёрских защитников, сгрудившихся на стенах. На площадку, где среди камней, земляных бугров и горящих бревен теснились латники и арбалетчики, Хук и сэр Джон выскочили с левого фланга, и сэр Джон обрушился на врагов, как карающий ангел.
Со стремительностью, принесшей ему славу самого грозного бойца на европейских турнирах, он отвешивал по два удара там, где противник едва успевал замахнуться на один. Хук умудрялся это заметить лишь потому, что время для него вновь замедлилось. Продвигаясь ближе к правому плечу сэра Джона, он вдруг с облегчением осознал, что святой Криспиниан вновь заговорил. Его святой снова ему покровительствует!.. Хук бросился вперед с алебардой наперевес. Сэр Джон двулезвийным боевым топором уже раздавал короткие жесткие удары — смять наколенник латника, взрезать живот арбалетчику, свалить латника с уже сломанным коленом… Еще одному латнику, направившему было меч на сэра Джона, Хук алебардой прорубил бок вместе с краем кирасы, латник отлетел назад, сбивая с ног остальных. Хук мощными ударами во всю свою силу лучника старался отбросить противника и смять подступающих, в боевом запале он что-то вопил, сам того не замечая. Сэр Джон с радостным кличем, пользуясь замешательством врагов, только и делал, что рубил, ранил и убивал.
Хук дернул алебарду на себя — и обнаружил, что наконечник застрял в доспехе жертвы.
— Держи! — крикнул сэр Джон и перебросил ему топор.
Лишь много позже, уже после битвы, Хук поразился хладнокровию командующего: в разгар боя уследить за Хуком, увидеть затруднение, мгновенно его разрешить — и это когда враги теснят со всех сторон! В миг, когда Хук перехватил топор, сэр Джон выдернул меч — любимый, тяжелый и крепкий, прорубающий стальной доспех — и принялся теснить нападающих, сбивая их с ног, пока Хук крошил врагов топором. Первым же ударом Хук рассек чей-то шлем, выдернув забрало, которое косо повисло на одном гвозде.
— Сталь — дешевка, — заметил сэр Джон, тыча мечом в лица врагов и не давая им подходить.
Хук двинул топором в забранный латами живот, фонтаном выплеснулась яркая кровь.
— Знамя! — взревел сэр Джон. — Знамя мое сюда!
Хук, широко уперев ноги в землю, погружал топор в ряды французов, которые уже почти не отбивались. Под ногами мешались тела упавших, перед лицом устрашающе мелькал яростный клинок сэра Джона. Никакой смельчак не решился вклиниться между топором и мечом, вместо этого защитники барбакана испуганно жались назад, в то время как задние давили на передних.
— Trois![24] — считал сэр Джон раненных и убитых им врагов. — Quatre![25] Подходите же, чертовы выродки! Я проголодался!
Топор Хука стал еще более опасен. Его лезвие сминало доспех, как лист пергамента, и вонзалось в плоть, как мясницкий нож. При каждом взмахе Хук морщился, и враги принимали это за ухмылку, еще более страшную, чем само оружие. Плотно подступившая толпа французов не давала арбалетчикам целиться, задняя стена и клубы дыма заслоняли происходящее от стрелков, стоящих на башнях у Лёрских ворот. То и дело раздавались рев сэра Джона и бешеные крики Хука, с клинков лилась кровь. Хук уже не старался убивать. Он отталкивал врага назад и валил солдат на землю, чтобы загородить подступы. Кто-то из упавших двинул снизу мечом, но Хук, заметив выпад, отступил на полшага в сторону, с силой опустил топор на забрало латника, вминая стальную пластину в лицо, через миг вонзил топор в чей-то еще панцирь и тут же резким выпадом отбросил назад третьего француза, подобравшегося слишком близко.
— Знамя! — снова крикнул сэр Джон. — Чтоб эти выродки знали, кто их убивает!
Его знаменщик неожиданно перевалился через заднюю стену, за ним появились латники с львиным гербом сэра Джона на одежде.
— Убить выродков! — скомандовал сэр Джон.
Однако выродки уже не дожидались: одни вылезали наружу через расщелину в задней стене барбакана, другие карабкались вниз по лестнице или прыгали с крутого каменистого склона и пускались бегом к городским воротам.
Дым, по-прежнему окутывавший стену, тронули первые лучи солнца. Англичане с криками убивали последних защитников, не успевших скрыться. Кто-то из французских латников поднял над головой перчатку в знак подчинения победителю, но оказавшийся рядом лучник ударил его боевым молотом, другой пронзил концом алебарды.
— Хватит! — раздался чей-то голос. — Остановитесь! Хватит!
— Прекратить бой! — крикнул сэр Джон. — Прекратить, я сказал!
— Слава богу! — произнес первый голос.
И Хук увидел короля. Не выпуская из руки меча, тот рухнул на колени и перекрестился. Его налатник, с крестом святого Георгия поверх яркого герба, казался черным от копоти.
Стрела, выпущенная из стреломета, ударила в бревно со стороны города, стена задрожала.
— Погасите огонь! — велел Генрих, поднимаясь на ноги. Он стянул шлем и кожаный подшлемник, под которым короткие волосы слиплись от пота. — И кто-нибудь избавьте его от мучений! — Король указал на француза, который за минуту до того пытался сдаться: теперь он корчился и стонал, из-под кирасы сочилась кровь, из живота так и торчала алебарда.
Кто-то из латников вытащил нож, нащупал у шеи умирающего щель между доспехами и вонзил клинок в горло. Француз дернулся, сквозь проломленное забрало запузырилась кровь, тело вздрогнуло и застыло.
— Слава богу, — повторил король.
Какой-то лучник упал на колени. Хук подумал было, что для молитвы, но того просто вырвало. По задней стене били арбалетные стрелы — часто, как цепы при молотьбе, — оставляя прорехи на королевском знамени, свисающем теперь с барбакана.
— Сэр Джон, — произнес король, — я должен тебя поблагодарить.
— За то, что я исполнил свой долг, государь? — спросил тот, опускаясь на одно колено, и, указав на Хука, добавил: — Мне помогал этот лучник.
Хук тоже встал на колено. Король взглянул на него как на незнакомца.
— Благодарю вас всех, — коротко кивнул он и обернулся к свите: — Отправьте герольдов, велите городу сдаться. И пошлите за водой, загасить пламя.
Пламя загасили, однако от внутреннего жара, насквозь пронизавшего бревна, древесина продолжала тлеть, вокруг бастиона веял удушливый дым. Теперь на верхней площадке неотступно находились лучники, в ближайшую ночь наверх втащили «Гонца» — пушку из тех, что поменьше, — и первым же выстрелом Лёрские ворота разнесло в щепки.
Герольды, подъехавшие к целым еще воротам сразу после взятия барбакана, терпеливо объясняли, что англичане не собираются рушить ворота и привратные башни, что падение Гарфлёра неизбежно и что гарнизону предлагается совершить благоразумное и, более того, почетное деяние — сдаться, чтобы предотвратить дальнейшие потери. Ибо в противном случае, объяснили герольды, по Божьей справедливости все мужчины, женщины и дети Гарфлёра будут отданы на произвол англичанам.
— Подумайте о своих красавицах дочерях! — крикнул французским командующим последний из герольдов. — И ради них покоритесь!
Гарнизон, впрочем, и не думал покоряться, поэтому англичане рыли новые орудийные окопы — теперь уже на подступах к городу, — разбивали беззащитные Лёрские ворота, ровняли с землей привратные башни и рушили каменную арку. Защитники по-прежнему не сдавались.
Первые же порывы холодного осеннего ветра принесли дождь.
Болезнь не прекращалась, армия Генриха умирала в крови, рвоте и водянистом дерьме.
Гарфлёр оставался французским.
* * *
Все приходилось начинать заново. Вновь предстояло нападение — в этот раз на остатки Лёрских ворот. Чтобы отвлечь гарнизон от юго-восточного угла города, войска герцога Кларенса готовили штурм Монтивильерских ворот с противоположной стороны Гарфлёра.
На этот раз, сказал сэр Джон, войска войдут в город.
— Проклятые выродки, видите ли, не желают сдаваться! Ну так не мне вам рассказывать, что делают с выродками! У кого есть член — тех убивать, у кого нет — тех насиловать. Все в городе — ваше! Все монеты, все пиво, все женщины! Ваши! А теперь вперед — брать свое!
