лишь чуть потеплело, а голова, напротив, оставалась холодной. Словно воды выпил.
— Как только известия об этом происшествии просочатся в газеты, то пиши пропало. Позор, господи… Что скажут люди? В императорской гимназии подвергли насилию дочь самого министра торговли и благосостояния Ванникова, а виновный…
Бокал вновь оказался наполнен, только, уже до самых краев. Может «ударная» доза его возьмет и сможет хотя бы немного успокоить.
— Черт, да какая разница, кто виновный⁈ — поднятый было бокал, он резко опустил на стол, расплескивая его содержимое. — Это, вообще, не имеет никакого значения!
Добролюбов попытался было долить коньяка в бокал, но вдруг из угла кабинета раздался протяжный стон. Оставив в покое бутылку, он поднялся с кресла. Похоже, господину Вольфу нужна помощь. Хорошо же его приложил этот наглый пацан, если он только сейчас смог очнутся.
— Вилли, Вильгельм, вставайте!
Мужчина присел у лежавшего возле стены классного надзирателя, со стоном держащегося за голову. Судя по «мутному» взгляду мага ему, и правда, неплохо досталось. Наверное, придется вызвать врача.
— Я сейчас, сейчас… Соберусь немного с силами, — Вольф загребал ногами куски гипсовой лепнины, густо покрывавшей пол. — Я еще покажу…
Как каракатица шевелил ногами, пытался себе помогать руками. Мотал головой при этом. Жалкое зрелище.
— Лежи уж. Боец сейчас из тебя никакой, — буркнул на него Добролюбов, помогая привалиться к стене. — Воды может?
Тот кивнул.
— А… Они уже здесь? — с жадностью выхлебав целый бокал с водой, классный надзиратель стал оглядываться по сторонам. — Жандармы? Схватили уже его? Я бы посмотрел ему в глаза…
Чуть не подавившийся коньяком, директор махнул рукой. Мол, молчи лучше.
— Забудь, Вильгельм. Ты все «проспал», если так можно выразиться, — грустно усмехнулся Добролюбов, оставляя в сторону бокал. Пожалуй, ему уже хватит. В голове, наконец-то, зашумело. — Все очень и очень плохо, мой друг.
— Что плохо? — не понял его маг, с удивлением уставившись в глаза. — Мирской же подлец и негодяй! Нужно заставить его написать прошение об исключении! Он же почти согласился. Ясно же, что он просто пугал нас дознавателями. Его же первого «возьмут».
Слушая его, Добролюбов грустно качал головой. Если бы все было так просто, то и вопросов бы никаких не было. Этот проклятый мальчишка давно бы уже написал прощение об исключении из гимназии, а они бы его задним числом вычеркнули из числа учеников. С госпожой Ванниковой он бы провел беседу обо всем случившемся. Не стоило сомневаться, что и ей такая огласка никак не нужна. Словом, все было бы шито-крыто. А что теперь⁈
— Эх, Вольф, старина, разуй глаза, — вздохнул директор, вновь потянувшись к бутылке. От разговора с магом стало еще хуже. — Этот пацан совсем чокнутый. Плевать он хотел на огласку и все, что с этим связано! Он, наоборот, хочет, чтобы все говорили об этом.
В ответ Волф недоуменно что-то промычал. Чувствовалось, объяснение ему было не очень понятно.
— А я бы все-таки вызвал… и полицейских, и жандармов, и имперских дознавателей, — в глазах у мага «зажегся» злой огонек, и он явно жаждал крови. Полегчало, похоже. — Макнул бы его головкой в самое, извиняюсь, дерьмо. Макнул бы и подержал там столько, сколько нужно для вразумления. А после в исправительный дом, чтобы на благо империи поработал. А то, совсем голытьба распоясалась… А, Михаил Валентинович? Может все-таки вызовем их всех?
Бутылка, которую терзал директор, так и осталась на месте. Добролюбов дернул головой, явно говоря себе, что хватит. Спиртное все равно его толком не брало, одна только боль в желудке.
— Знаете, Вилли, тут есть одна заковыка. Сдается мне, что этот самый наглец может и не причем, — при этих словах у мага начало лицо вытягиваться от удивления. Все его мысли, как по открытой книге читались. — Как только вы изволили «прилечь», тут еще кое-что произошло. Пришла Елизавета Мирская и заявила, что была всему свидетелем. По ее словам, там произошло прямо противоположное тому, что мы слушали. Вроде бы Мирской ни в чем и не виноват, а, действительно, пытался оказать помощь упавшей гимназистке. Вообще, вся эта история дурно пахнет… и в прямом и переносном смысле.
Вольф, продолжая переваривать услышанное, молчал. Слишком уж быстро все поменялось. Только что картина случившегося была просто и однозначной: было вопиющее происшествие с девицей благородных кровей и был виновник во всем этого неблагородного происхождения. А сейчас что?
— Появилось слишком много вопросов, ответы на которых, боюсь, нам совсем не понравятся. Взять даже эту девицу Ванникову. Чтобы объявить о таком во всеуслышанье, нужно обладать известной смелостью. Ведь это стыд. А она раз и все так запросто выложила. Разве это похоже на поведение едва не обесчещенной девицы? — Добролюбов уже не рассказывал, а скорее рассуждал. Словно пытался сам во всем разобраться, раз уж появилось для этого время. — Наконец, почему было так мало свидетелей этого происшествия? Там же одно из самых проходных мест в гимназии. У нас же нашлось лишь двое человек, которые все видели. Думаю, если всех троих сейчас расспросить с пристрастием полезут такие подробности, что станет совсем грустно.
Замолчал на некоторое время, директор продолжил:
— Вильгельм, а давайте-ка, пригласите мне всех троих. Только не сюда, а лучше в приемную. Будем разбираться, пока совсем худо не стало.
* * *
Большие деревянные двери с красивыми бронзовыми накладками открылись, выпуская на улицу двоих — парня и девушку. Обо были похожи на драчливых воробьев, только что вырвавшихся из птичьей сшибки: взъерошенные, возбужденные, дерганные.
— Спасибо. Это было очень смело с твоей стороны, — Рафи широко улыбнулся, беря Елизавету за руку. — Моя спасительница, тебе нужен рыцарь? — он осторожно поцеловал девичьи пальчики, отчего ее лицо вспыхнуло. — Я, конечно, пока худоват и жилист, но если меня хорошо кормить, например мороженным…
Гимназистка тут же рассмеялась, глазки сверкнули лукавством. А руку при этом даже не думала вырывать.
— А вот и нужен! — показала она прелестные белые зубки и язычок. Чертовка, одно слово. — Пошли, мороженым кормить тебя буду. А то, и правда, бледный и худосочный.
В ближайшем кафе выбрали уютное местечко и заказали несколько порций самого дорого мороженного. Объелись до боли в горле. Вдосталь насмеялись, скулы аж сводить начали. Болтали обо всем на свете.
— Спасибо, моя спасительница, — прощались они у высокой ажурной решетки у дома девушки. — Спасибо, мой рыцарь, — Елизавета, светясь от счастья, встала на цыпочки и быстро «клюнули» Рафи в щеку. Правда, тут же отстранилась с независимым видом, словно ничего и не было. Точно лукавая чертовка. Хвостиком махнула, а у него все дыбов встало. — Хорошего вечера… Хорошего вечера…
Дверь за ней закрылась,
