Грот, к несчастью, был слишком мал, чтобы вместить всех туристов. В нем укрылись Элис и Долли. Оставалось еще одно место. Мужчины занимали его по очереди, меняясь каждые пять минут. Когда они входили в убежище, их обдавал душ, доставляя немыслимое удовольствие.
Проводники были этого лишены. Трудно сказать, испытывали ли они страдания. Прислонившись к скалам и спрятав головы в просторные капюшоны, они ждали неподвижно и терпеливо.
Их терпение подвергалось испытанию довольно долго. Обжигающий ветер дул часа четыре.
И вдруг запела птица. Ей ответили другие. Стали распрямляться листья деревьев. Проводники поднялись, откинув капюшоны.
Через двадцать секунд лешти как-то внезапно прекратился и сразу подул свежий бриз.
— Конец,— сказал один из проводников, а туристы закричали «ура».
Прежде чем продолжить путь, следовало пообедать. Быстро расправившись с провизией и утолив жажду из брызжущего каскада, снова оказались в пути.
Опоздание более чем на пять часов все осложняло. Теперь они не смогут прибыть в Сан-Винсенти до наступления ночи.
Но опоздание ли тревожило проводников, когда в семь часов они вышли к Паул-да-Серра, обширному плато, на высоте тысячи пятисот метров? Их явно угнетало что-то другое, и они молча спешили, насколько позволяли силы.
Страх проводников был столь очевиден, что обеспокоенная Элис спросила об этом у Робера, когда их гамаки оказались рядом во время одной из тех коротких остановок, которые проводники делали теперь все реже. Роже успокоил ее, предположив, что страх проводников объясняется приближением ночи. Но даже и среди бела дня переход через Паул-да-Серро заставил бы их дрожать: здесь, по местным преданиям, обитали злые духи.
Туристам этот суеверный страх оказался только на руку. Как только они очутились на плато, гамаки понеслись с головокружительной скоростью. Носильщики не шли — они просто неслись по унылой безлесной местности, совсем неприглядной в сумерках.
К восьми часам прошли три мили. Плато кончилось, начался спуск. Проводники вздохнули с облегчением и запели.
Тропинка падала почти отвесно, темнота делала спуск еще более трудным. Усталость вскоре взяла верх, пение прекратилось, проводники сменялись каждые две минуты.
В девять тридцать оказались наконец в Сан-Винсенти в гостинице. Ее хозяин, услужливый и предупредительный, расточал любезности перед своими припозднившимися клиентами.
Надобность в гамаках кончилась. Туристы должны были пересесть на лошадей. Теперь им предстояло следовать по великолепной дороге, соединяющей город с Фуншалом.
Покидая на следующий день гостиницу, расположенную на самом берегу моря, путешественники прошли через деревню Сан-Винсенти, красиво приютившуюся в глубине зеленой долины, окруженную со всех сторон скалами. Затем дорога снова начала петлять, лошади рванулись с крутого спуска горы.
Погода с недавнего времени резко изменилась. Лешти больше не было, но не было и безоблачного неба. Ветер нагнал большие тучи, закрывшие весь горизонт,— явление для Мадейры очень редкое. Прошли всего метров двести, как окунулись в густой туман, едва позволявший различать ухабистую дорогу. Воздух был насыщен электричеством, надвигалась гроза.
Люди и животные тяжело переносили такое напряжение. Этот способ передвижения позволял туристам общаться, но они молчали. Животные поднимались с трудом, нагнув головы и раздувая ноздри, шерсть их блестела от пота.
Но через два часа после отправления альпинисты, достигнув перевал Энкуэмада, вдруг вынырнули из тумана. Внизу на гребне гор, гонимые легким бризом, висели облака, а над облаками расстилалась чистая лазурь. И на севере и на юге взгляд, не встречая препятствий, следовал до самого моря.
На этой высоте воздух был свежим. Носильщики тоже почувствовали его благотворное влияние. Но кавалеристы стали испытывать неудобства: дорога перешла в узкую тропинку.
От перевала Энкуэмада начался спуск по южному склону острова. Сузившаяся дорога шла ущельем, в его глубине бурлил горный поток, с высоты казавшийся до удивления маленьким.
В течение полутора часов продвигались между скалой, с одной стороны, и пропастью — с другой. Экскурсантам показалось, что они слишком долго идут по этому пути, как вдруг тропинка, став широкой дорогой, свернула направо.
Но никто не торопился выходить на дорогу. Сгрудившись, туристы смотрели вниз. Они находились на краю старого кратера, восьмисотметровой бездны, прекрасного творения Создателя.
Все с благоговейным молчанием созерцали эту некогда наполненную пламенем пропасть.
В доисторические времена здесь кипели огненной лавой сотни вулканов, заполняя море, испаряя воду, сотворяя побережье. Затем неистовство Плутона утихло, вулканы потухли, безжизненная раскаленная лава стала островом, возникла жизнь. Последний вулкан еще бушевал, когда все остальные уже успокоились и в течение веков волны накатывались на уже охладевшие берега. Прошли еще века, и, в свою очередь, затих и этот вулкан. Расплавленные скалы затвердели, образовался гумус — почвенный слой, появились растения. В местах, отвоеванных у леса с помощью пожаров, возникли деревни. Страшный кратер превратился в «Куррал-даш— Фрайаш» — «парк монахинь». В глубине парка журчал ручей.
Это место, свидетель всех ужасов Земли, производило сильное впечатление. Следы прошлых катаклизмов еще сохранились: головокружительные пропасти, нагромождения огромных скал, причудливая фантазия окружающей природы. Слева от вулкана туристы видели «Торриньаш»: на высоту тысячи восьмисот восемнадцати метров поднимались горы-близнецы. Справа возвышался пик Ариеру. Прямо — самая высокая вершина Мадейры — пик Руиву.
В глубине пропасти со временем появилась растительность, возникла деревня Либраменту — дома и колокольня.
По программе намечался спуск в эту деревню. Там даже рассчитывали пообедать. Однако путешественники колебались, они понимали, что лошадям трудно спускаться в глубину куррала по тропинке. А подняться оттуда будет, наверно, еще трудней. Проводники успокоили туристов: они предусмотрели все трудности. И путешественники начали спуск.
Тропинка оказалась опасной только на вид, идти по ней было легко.
Но обоим французам все же приходилось постоянно заботиться об Элис и Долли.
Робер решился предложить помощь своей спутнице не без колебаний. До сих пор он не позволял себе такой вольности. Однако какое-то смутное чувство побудило его преодолеть сдержанность. Элис часто обращалась к нему, делилась впечатлениями, в какой-то мере даже искала общества. Удивленный и растроганный Робер спрашивал себя, уж не выдал ли его Роже.
