Потапчук вошел в соседний двор, обошел беседку и трех ребят, которые перебрасывались мячом, и взглянул на знакомые окна. Как он и предполагал, они были темные.
«Вот уж прирожденный конспиратор. Ни разу я не видел, чтобы окна были открыты, чтобы свет пробивался сквозь жалюзи.»
Неторопливо поднялся на последний этаж, переложил портфель из левой руки в правую и дважды надавил кнопку звонка.
Дверь открылась.
— Входи, Федор Филиппович, — услышал он голос Глеба, переступая порог.
Дверь бесшумно закрылась, щелкнули замки. Лишь после этого, как всегда, в маленькой прихожей вспыхнул свет, невероятно яркий, аж глаза у Потапчука заслезились.
— У тебя здесь, Глеб Петрович, как в операционной.
— Это вам кажется после подъезда.
— Почему лампочки на лестнице не вкрутишь?
— Я периодически вкручиваю, а подростки их периодически выкручивают. Мне это дело надоело, и я решил — пусть будет как есть.
Генерал разделся и с портфелем вошел в мастерскую. Как всегда играла музыка, светился монитор компьютера.
— Я принес кассету, на нее согнали все, что было при Максе Фурье, — сказал Федор Филиппович, ставя на журнальный столик портфель и извлекая из него кассету. — Я специально попросил сделать копию под твой видеомагнитофон.
— Если бы вы принесли маленькую кассету, я бы мог и ее использовать. Камера у меня есть.
— Извини, Глеб, не знал.
— Куда же вы, думаете, я деньги налогоплательщиков трачу?
— На женщин конечно же, — пошутил генерал Потапчук, передавая Глебу кассету.
— Нет, Федор Филиппович, на улучшение материально-технической базы. Ведь двадцать первый век — это время прогресса, а прогрессу следует соответствовать. Все вооружаются — компьютеры, ксероксы, все новое… Вот и я стараюсь идти в ногу со временем.
— Ладно тебе, Глеб Петрович, старика лечить.
— Я не лечу, а отчитываюсь, Федор Филиппович, чтобы вы не думали, чтобы вам за меня стыдно не было, а то еще подумаете, будто ваш человек транжирит государственные денежки, а пользы не приносит.
Глеб вставил кассету в видеомагнитофон и уселся в кресло.
— Скажи мне, что ты надеешься увидеть?
— Хочу получить подтверждение одной из своих версий.
— У тебя уже есть версии?
— Да, — спокойно произнес Глеб. — Прошу прощения, забыл вас кофе угостить.
— Давай, я не откажусь: голова болит.
— Сильно болит?
— Тяжелая. Достали в конторе. Но я жду версию…
Глеб наполнил чашки ароматным кофе, придвинул к генералу пепельницу, пачку сигарет, при этом сказал:
— Можете курить мои. Я знаю, вы по будним дням без сигарет ходите.
— Все ты знаешь, все тебе известно, даже версия у тебя существует.
— А вот ваши люди, Федор Филиппович, скажу откровенно, работают хреново.
— Без тебя знаю.
— Причем не просто плохо, а абсолютно непрофессионально. МУРовцы работают бестолково, и прокурорские следователи тоже действуют как слоны в посудной лавке.
— Что они сделали?
— Дело в том, что они ничего не сделали.
— Не понял, — генерал насторожился. Он не любил, когда кто-либо упрекает в бездеятельности его и его сотрудников. Он не стерпел бы подобных упреков от начальства, но с Глебом Сиверовым отношения были иные, и если Слепой что-то утверждал, то скорее всего это правда, у него есть веские доказательства, и Потапчуку хотелось их выслушать.
— Я просмотрел отчеты еще тогда, когда вы их принесли, а затем провел кое-какую работу. Встретился с домработницей Сергея Максимова, с ее дочерью Светланой.
— Давай ближе к делу. Любишь ты нервы наматывать! Ты мне чем-то напоминаешь директора ФСБ, тот тоже любит начинать издалека, с геополитического положения России, с ситуации, экономику затронет, о налогах поговорит. И так полчаса, пока в конце концов к делу не перейдет.
— Никто не обратил внимания, — отчетливо произнес Глеб, — на такую простую деталь: в квартире Сергея Максимова исчезла картина.
— Какая картина? — генерал тряхнул головой, отставил чашку с кофе и принялся вертеть в пальцах сигарету, раздумывая, зажечь ее сейчас или подождать.
Глеб щелкнул зажигалкой, поднес огонек Потапчуку.
Тот закурил.
— Почему остановился? Прикурить я и сам мог.
— Картина была перевязана шпагатом, завернута в плакат с суперкроссвордом, заклеена скотчем, размером шестьдесят на восемьдесят или шестьдесят пять на восемьдесят, могу на пару сантиметров ошибиться. Макс вез ее из Витебска. А вот когда приехали МУРовцы, картины в квартире не оказалось.
— Откуда ты знаешь, что картина была в квартире?
— Домработница мне сказала.
Потапчук принялся вспоминать протоколы допросов и другие документы по делу убийства двух журналистов.
— Не напрягайтесь, Федор Филиппович, картины в квартире после убийства уже не было.
— Значит, картину украли? Ты это хочешь сказать?
— Нет, я пока ничего не хочу сказать, я лишь утверждаю то, что ее нет в квартире. Вот, собственно, и все.
— Интересно, интересно, — жадно затягиваясь, бормотал Потапчук.
Глеб включил телевизор. Он просматривал записи в ускоренном режиме и лишь минут через восемь вдавил кнопку на пульте, запись пошла в нормальном режиме. Съемки были вполне профессиональными, явно, что человек, снимавший это, не первый год держит в руках камеру. Крупные планы, общие, снято все было почти монтажно.
— Вот смотрите, — Глеб сделал стоп-кадр. На экране застыл мужчина с загорелым лицом, с пухлыми губами, в очках, в майке и трикотажных штанах. Мужчина воздел руки, у его ног стояла картина.
— Вот она, — сказал Сиверов, проматывая запись. — А вот и продавец картины.
— И что из того? — невнятно произнес генерал Потапчук.
— Может, я ошибаюсь, может, интуиция меня начала подводить. Могу спорить, что он ее в мусорный контейнер не выбросил.
— Резонно, — ответил генерал. — В мусорный контейнер, конечно, не выбросит, а вот знакомым подарить может. Вполне возможно, что он ее купил в подарок для своей возлюбленной.
— У меня впечатление, что этот Макс Фурье имел ориентацию совершенно иную.
— Значит, подарил своему другу.
— Я вам говорил, Федор Филиппович, в поезде картина была с ним, завернутая в тот же самый плакат,
— Первый раз слышу.
— И в машину к Сергею Максимову он садился с картиной, и в квартире картина в день приезда была. Это подтвердили домработница и ее дочь.
— Вот даже как! На все у тебя, Глеб Петрович, ответ заготовлен. И какой план?
— Все остальные версии мне не кажутся правдоподобными, а версия с картиной — вполне рабочая. Если вас, Федор Филиппович, интересует это дело, я буду заниматься именно этой версией. Мне кажется, здесь дело деньгами пахнет.
— Какими деньгами?
— Пока я не знаю, могу лишь предположить. Судя по рассказам домработницы, в квартире обыск никто не производил, все вещи остались на своих обычных местах, да и по фотографиям видно, что в квартире все на месте. Деньги остались, часы, кредитки, видеокамеры, а аппаратура немалых денег стоит. И у Сержа Максимова камера дорогая, и у Макса Фурье также больших денег камера стоит, но их не взяли.
— Из этого следует сделать вывод, что грабители хотели взять картину, знали, где она лежит, а двое телевизионщиков ее не хотели отдавать, и их пристрелили.
— Похоже, что да, — меланхолично произнес Глеб, — и убили профессионально. Никаких отпечатков в квартире не найдено, а оружие, которым воспользовались, непаленое, пистолет с глушителем. Конечно же, действовали профессионалы. которым подобная работа не впервой, а журналистов убили как свидетелей.
— Всякое бывает, — задумчиво сказал генерал, — и не такое я в своей жизни видел. Получается какой-то кроссворд, — слово «кроссворд» генерал Потапчук сказал, глядя Глебу в глаза, — Да выключи ты телевизор!
— А вы меня видели?
— Нет, не видел.
— Хотите, покажу?
— Тебя? Ну давай.
Глеб отмотал запись:
— Смотрите, найдете меня?
Потапчук смотрел в экран, Глеб смотрел на генерала. Он видел, как моргают глаза за стеклами очков, видел, как Потапчук морщит лоб.
— Нет, тебя я не увидел.
— Это говорит о том, Федор Филиппович, что я работал хорошо. Вы меня знаете уже не один год… Смотрите, вот я, — Глеб сделал стоп-кадр и, подойдя к экрану телевизора, ткнул пальцем в мужчину.
Генерал тоже привстал, подался вперед:
— Это ты, что ли?
— А то кто же!
— Ну и ну! Наверное, встреть я тебя на улице, сто процентов прошел бы мимо. Но вот так, когда начинаешь всматриваться, я теперь вижу, что это ты. Зачем ты за ним, а не за Омаром ходил?
Глеб сел, взял сигарету, чиркнул зажигалкой, поводил язычком пламени в воздухе:
— А затем, Федор Филиппович, чтобы посмотреть, что французу надо, кого он снимает и почему с видеокамерой не расстается.
— И что? Какие выводы?
— Вывод я вам могу сказать, но я не на сто процентов уверен, что он вас обрадует.
