А если еще хорошо заработать выйдет, так и втройне. Только излагать я этого не собираюсь. Если не глуп, сам поймет. Наука сама себя прокормить не сумеет. А внедрение нового — дело много тяжелее изобретения. Объяви завтра Анна Иоанновна указ о всеобщей вакцинации — так и бунт грянет. И ведь тебе же на пользу, но заставлять?..
— Я недостаточно самонадеян, — наливая себе для помощи в пересохшем от долгого монолога-лекции горле, — чтобы пытаться убеждать дипломированных специалистов, что болезнь вызывается крошечной тварью, едва различимой в микроскоп. Тем более что они частенько его даже издали не видели.
Врачи в моем нынешнем столетии упорно придерживались взглядов, высказанных еще Клавдием Галеном. Здоровье организма есть равновесие между четырьмя элементами: черной желчью и кровью, лимфой и желтой желчью. На сем фоне мои тезисы блистали неожиданностью и наглостью. Кто он — и кто я. Поэтому прямо в статье совершал поклон в сторону авторитетов медицинских кафедр, поясняя: не могут все заболевания происходить по указанной (микробы) причине.
Скажем, при подагре или грудной жабе — заболевании сердца (скорее всего, нескольких разных) — правильное питание облегчает положение, а значит, в создании внутреннего равновесия заложен некий смысл. В отдельных случаях. На пояснения в виде обмена веществ, кровообращения или холестерола, вызывающего закупорку сосудов, даже не пытался замахиваться.
Мои познания в медицине исключительно из общеобразовательных брошюр, читанных в очереди от скуки. Разница между венами и артериями за давностью и невнимательностью стерлась. Ну что толку, что я помню о существовании витаминов и их полезности? Выделить не сумею. А путем тыка англичане давно разобрались в необходимости давать цитрусовые экипажам кораблей. Не зря их зовут лимонниками. Квашеная капуста ничем не хуже.
Устал я от этих вечных проблем. Ну почему я не инженер… как его там… из «Таинственного острова». Тот на пустом месте умудрялся создавать любой предмет. Хочешь — кирпич сварганит, пожелаешь — и сталь выплавит. А мелочи всякие и вовсе не в счет. Плюнет, дунет — и будьте любезны. А я эти страницы пролистывал. Легко сказать «мы в будущем сильно умные». А что реально знаем? Как выглядит сенокосилка или сеялка, видеть приходилось? А плуг из скольких частей состоит?
Нет, чем дальше, тем меньше верю в неких личностей, засунувших меня сюда. Какой смысл смотреть, как я корячусь? Взяли бы мастера на все руки и воткнули напрямую в царя…
По-любому пора заканчивать. Чересчур разговорился.
— Не примите за обиду, — сказал, стараясь сделать извиняющуюся физиономию, — время уже позднее, а у меня куча дел.
Выглянул наружу и обнаружил спокойно беседующую компанию. Расторопный мне помощник попался. Привел. И беспокоить не стал. Когда натурально срочность имеется, чует за версту.
— Андрюха!
Он, не задерживаясь ни на секунду, подлетел и стал во фрунт.
— Слушаю, Михаил Васильевич.
И смотрит, стервец, на манер преданного пса. Неужели всерьез или прикалывается? Иногда страшно хочется дать по шее, чтобы вел себя нормально.
— Проводи-ка господина Санхеца до дому.
— Зачем? — удивляется тот, и я с запозданием осознал, что продолжаю говорить на немецком. — Я не настолько пьян, чтобы не найти дороги.
— К зиме в Москву собираются разнообразные подонки и воры со всей округи. В лесу не отсидишься — холодно. А потом и уходить не хотят. Чем поджидать с кистенем раз в неделю путника в глухом лесу, проще возле кабака в городе обирать. На улицах в темное время не всегда спокойно. А если честно — здорово шалят. С проводником, знающим местное наречие и все переулки, гораздо проще.
— Да-да, — согласно кивает. — Вы правы. Живя в стране, важно знать ее язык.
Э… вроде я такого не произносил.
— А вы заходите при случае, помогу с изучением. Всегда к вашим услугам! Андрюха, понял?
— Доктора в его хаус доставить.
— Бережно! — приказал со значением. — А вы, ребята, заходите.
— Вы это… — терзая в руках шапку, смущенно сказал Демид, когда я показал на койку, чтобы присаживались.
Что поделать, табуреток у меня всего две, и на одной они не поместятся. Предпочитаю смотреть свысока. Давно мечтаю завести лично для себя нормальный стул, но все руки не доходят.
— Чего это?
— Правда, что Андрюха сказал?
— Откуда я знаю, чего он брешет?
— Что вам пожаловано дворянство.
— Ах, это! Иногда не врет. Всемилостивейше признан достойным звания, герба, изображающего руку с оспенным нарывом за труды. И на оное дворянство дан диплом. Показать?
Он испуганно отшатнулся. М-да, кажется, я в очередной Раз серьезно впросак попал. Переход в другое сословие положено иначе отмечать. С помпой и праздником. А заодно и именовать их холопами сквозь зубы.
— Шляхтич я едва испеченный, а дела наши давние, — говорю, перестав искать выход. Как выйдет, так и выйдет. — Садитесь и докладывайте по совести.
Первым приземлился Демид, затем уж и Козьма, с запинкой. Братья походили друг на друга лишь с первого взгляда. Оба кряжистые, бородатые, под горшок стриженные. Я сначала их почти не различал. Ан нет, старший Козьма, а верховодит Демид. Что он приговорит, так тому и быть, хотя в работе именно Козьма решает.
Все шло как обычно. Ни шатко ни валко. Безопасная булавка расходилась бойко. Более того, чрезвычайно резво. Объяснив про разделение труда (здравствуй Адам Смит и лекции об экономике), я получил внимательных слушателей и заметный подъем производительности труда. Вместо десятка в день подсобники клепали сотни. И все же на ней серьезного капитала не сделаешь.
Мясорубка оказалась еще одним сомнительным проектом. Казалось бы, чего проще? Минимум деталей — и котлеты на выходе. Ага, так легко и просто исключительно в мечтах происходит. Сначала долго искали нужный металл. Потом мучились с обычным винтом. Резьбу сделать даже не пытались, соорудили запор на решетку.
Мало того, почему-то московские хозяйки считают, что в фарш легче легкого яд подсунуть. Кому надо, и так сподобится, без мясорубки. Пока что существует два работающих экземпляра. У меня на кухне, и действует исключительно под мои заказы. Второй, почти производственных размеров, крутит мясо под пельмени со всей возможной конспирацией. Узнают — перестанут брать.
Чем плоха вещь, ума не приложу. Кухарки предпочитают рубить мясо. Кроме предвзятости, причин не наблюдается.
— Опять, что ли, новая выдумка? — спросил Козьма.
Демид пихнул его локтем.
— А вот и ознакомитесь.
Косу-литовку придумали до меня и, видимо, литовцы, если исходить из названия. Вещь пока не очень распространенная, так что пусть не открыватель, однако покупают. Колючая проволока оказалась сплошным разочарованием. Стальную и достаточно широкую в сечении и длинную не производили даже в Англии. Только небольшие куски. А мягкая здесь не годилась. Вот и оставалось, исходя из булавочной конструкции, осваивать пряжки, застежки и прочее добро, на удивление пользующееся спросом.
Первое восхищение уже прошло, появились многочисленные подражатели, однако Россия большая, и закупки купцами продолжаются. Итого моя доля почти шестьдесят рублей за месяц. На этой почве братья меня всегда выслушивают внимательно. Худо-бедно через два раза на третий, а прибыток пошел ощутимый. И сейчас уставились на чертеж самовара с любопытством.
Попробуем. Хуже точно не будет. А для начала подарю царице раззолоченный. Или Бирону. Нет, обоим сразу, и неодинаковые. Удачная реклама — двигатель прогресса. Пусть попробуют не подражать, если Анне Иоанновне по душе придется кипяток в любое время. Не просто для нагревания воды, а чтобы держать ее постоянно горячей. Для зимы ничего лучше не придумать!
Глава 7. Елизавета петровна
Я не великий театрал. Четно говоря, и не помню, когда на представлении бывал. И посещал ли хоть раз. Детские утренники в расчет не берем. По телевизору постановки видел. Ну, понятно, со сцены, не в кино, мелких огрехов не убрать, звука не отгладить, но такое…
Это даже не областной театр, а студенческая самодеятельность. Играть актеры не умеют категорически. Все время неестественно форсируют эмоции и жесты. Для цирка бы сошло. Представление грустных клоунов.
Я покосился на соседей. Зрителей очень немного, почти все молоды, и я не особо выделяюсь. Но как смотрят! Можно подумать, на ярко освещенной площадке выступает воскресший Майкл Джексон собственной персоной. Положительно с критикой лучше не выступать.
Тем более что пиэса лично написана камер-фрейлиной двора Елизаветы Петровны и ее подругой Маврой Егоровной. Некрасивая, но веселая и приятная в общении девушка. Совершенно не хочется ее обижать. И ведь имеется собственный в штате стихотворец Егорка Столетов, музыкант и любовных романсов слагатель. Зачем же я понадобился?
