– Не-ет, это бы я пресек. Железяка – дело сурьезное. Они ж вроде и дети, а есть среди них злобные, как хорьки, перережутся еще… Нет, с этим я строго.
– Значит, напильники точно не прогоняли?
– Точно, – кивнул Ватлин.
– Ну спасибо вам, товарищ старший лейтенант… Может, сослуживцам передать что? Родственникам?
– Да нет, не надо ничего, ребята с райотдела уж и в областное УВД письмо коллективное писали, и в генеральную прокуратуру – все без толку. Там, говорят, тоже план по сотрудникам-нарушителям соцзаконности есть. Уже везде отчитались, что выявили в собственных рядах… преступника. Начальник райотдела у нас порядочный. Мужики, рассказывают, в колхозе сбросились, председатель помог, адвоката хорошего мне наняли. Тот обещал убийство в превышение мер необходимой самообороны переквалифицировать…
– Ну, счастливо вам, до свидания, – попрощался Самохин.
– Да ничего, выдюжу, – улыбнулся Ватлин, – поделом мне – сам виноват.
Теперь Самохин не сомневался, что напильник Кречетову подбросили местные «кумовья».
7
После шести вечера, когда большинство сотрудников, закончив рабочий день, покинули следственный изолятор, Самохин остался дежурить в ночь. Дневная беготня, лязг замков и грохот металлических дверей затихли, и наступила странная тишина, от которой майор успел отвыкнуть в шумном, не знающем перерывов на сон, большом городе. Нет, областной центр продолжал суетливую жизнь, в часы пик его узкие, рассчитанные когда-то не иначе как на проезд телег улочки в старых кварталах плотно забивал автомобильный поток, машины подвывали, клаксонили истерично и требовательно, окутывая обочины и тротуары сизым удушливым дымом, но здесь, в огороженном пространстве изолятора, звуки с окрестных улиц гасли, наткнувшись на бетонные стены.
Предзакатное солнце уже не палило неистово, как в полдень, светило румяно и ласково, скатившись устало с зенита на прокаленные жестяные крыши близлежащих домов, выкрасило рыжие тюремные стены в непривычные бледно-розовые умиротворяющие тона.
Опустел дворик между режимными корпусами, и по нему вяло шаркали метлами два пожилых зэка из хозобслуги. Еще один, волоча мокрый блестящий шланг, смывал упругой струей дневной мусор, оставляя за собой обновленный, темный от влаги асфальт. Старшина-кинолог провел угрюмого Малыша – на ночь пес заступал на караульную службу и охранял периметр изолятора, вольно бегая по узкой полосе запретной зоны.
Самохин прошел через пустынные коридоры корпусов, где одиноко маячили фигурки женщин-контролеров. В период затишья после ужина, когда хозобслуга убирала с продолов бачки и термосы, накормив обитателей камер, дежурные тоже могли расслабиться, поправить перед зеркальцами, которые непременно носили с собой в карманах кителя, растрепавшиеся волосы, подкрасить губы, а потом не торопясь заполнить постовые ведомости, готовясь к сдаче дежурства контролерам заступающей ночной смены.
Самохин жалел этих женщин, казавшихся в такие минуты особенно беззащитными. Остро чувствовалась их изначальная несовместимость с тюрьмой, и сердце майора болезненно сжималось всякий раз, когда в застоявшейся табачной вони продолов он различал вдруг легкое облачко тонкого аромата духов, оставленное прошедшей здесь усталой «дубачкой»…
В ежедневной беготне Самохину до сих пор ни разу толком не удалось побывать на КПП, в кабинете дежурного помощника начальника следственного изолятора – ДПНСИ. Обычно группа прогулки выходила сюда по утрам сразу после развода, получала спецсредства – резиновые палки, баллончики со слезоточивым газом «черемухой» – и спешила, не задерживаясь, на продолы. Лишь вечером, закончив дела, сотрудники мельком появлялись здесь вновь, чтобы сдать режимные причиндалы.
Помещение дежурной части располагалось на первом этаже главного корпуса, и пройти на территорию изолятора, во внутренний дворик, можно было только минуя КПП. Контролеров не хватало, а потому пропуск в режимные корпуса осуществляли ДПНСИ или его помощник, предварительно взглянув на протянутые в окошечко документы входящих. Своих сотрудников знали в лицо, проверяя удостоверения лишь у следователей, адвокатов, экспертов, которые проходили через КПП для встречи с заключенными в специально отведенных для этого следственных кабинетах.
Еще одно КПП, первое, представляло из себя тесную беленую будочку у больших железных ворот, через которые во внешний двор СИЗО въезжали автозаки с этапами и хозяйственный транспорт. Отсюда, не входя на строго охраняемую режимную территорию, можно было попасть в здание штаба. С этого, наружного КПП часового на ночь и вовсе снимали по причине все той же нехватки дежурных контролеров.
Вот и в этот раз на вахте оставалась только помощница ДПНСИ – миловидная девица лет двадцати в такой коротенькой форменной юбчонке, что Самохину даже показалось сперва, что ниже кителя с погонами младшего сержанта на ней вовсе ничего не надето. Майор отметил про себя, что, если бы сейчас кто-то из заключенных сумел выбраться за пределы камеры и ворваться на КПП, девицу можно было взять голыми руками.
– Не страшно здесь одной оставаться? – поинтересовался, входя в беззаботно открытую настежь дверь дежурки, Самохин. – Вдруг нападет кто?
Девчонка скептически хмыкнула, поджала ярко накрашенные губы:
– Я еще за версту слышала, как вы идете, дверями хлопаете. Только не думала, что на меня напасть собираетесь. Хотя… где уж вам! – ехидно оглядела майора с головы до ног юная контролерша.
Самохин, смутившись, поторопился перевести разговор на иное:
– А где ДПНСИ?
– Он и майор Рубцов на шестой коридор пошли. Там в камере канализация забилась, из унитаза течет, пришлось зэков выводить, сантехника из хозобслуги вызывать.
Самохин глянул на висевший здесь же график дежурств сотрудников, спросил удивленно:
– А разве Рубцов дежурит сегодня? Здесь его фамилия не указана.
– Да он все время дежурит, – фыркнула девица и пояснила словоохотливо: – От него в прошлом году жена ушла и ребенка забрала. Делать ему нечего! Живет рядом, вот и крутится здесь сутками. Надоел – спасу нет.
За воротами следственного изолятора послышался протяжный, требовательный автомобильный гудок.
– Ой, товарищ майор, вы здесь побудьте пока, я побегу, машину на территорию пропущу, – засуетилась дежурная, – наверняка Щукина привезли!
– Щукина? – насторожился Самохин.
– Да вы что, не знаете его, что ли? Весь город об этом только и говорит. Неделю назад сына второго секретаря обкома арестовали и к нам посадили. За это, как его… за рэкет! А сегодня утром сынка-Щукина милицейский наряд забрал для проведения следственных действий. Нам смену сдавать пора, а его все нет. Уж из дальних районов и то подъехали.
Девица выпорхнула из-за пульта.
– Ой, вот на эту кнопочку нажмите! – попросила она на бегу.
После секундного замешательства Самохин ткнул пальцем в указанную кнопку на пульте, щелкнул электрозамок, и сержант выскочила из дежурки. Майор видел в окно, как она легко, едва касаясь земли, пересекла внешний дворик и скрылась в будочке КПП. Через мгновение металлические ворота СИЗО дернулись, поползли в сторону со скрежетом и визгом, и на территорию въехал желто-синий милицейский «уазик».
Самохина отвлек зуммер телефона, вмонтированного в пульт. Оглядев ряды лампочек, майор нашел одну, мигающую тревожным красным огоньком, нажал кнопку под ней, взял телефонную трубку, осторожно поднес к уху.
– Ленка! Самойлова! – позвал оттуда незнакомый голос. – Ты этого старого хрена, майора Самохина, не видала? Весь изолятор обошли – найти не можем!
– Старый хрен Самохин слушает вас, – сердито доложил майор.
– А-а… Черт! – запнулся голос на том конце провода, но тут же продолжал с прежним напором: – Говорит дежурный по изолятору капитан Варавин. Как обстановка?
– Нормальная, – ответил Самохин, – ваша помощница пошла, вернее, полетела ворота открывать. Там вроде зэка привезли… Забыл, как его фамилия…
– А, Щукина! Встречайте сами. Мы с Рубцовым сейчас тут закончим дела и тоже подойдем. Без нас арестованного у ментов не принимайте. С этим Щукиным надо повнимательнее быть!
– Слушаюсь! – бодро сказал Самохин и бережно положил трубку в специальную нишу.
Тут же, будто дождавшись нетерпеливо этого момента, телефон вновь ожил, засвиристел нудно, как бормашина, и на пульте замигала другая красная лампочка. На этот раз майор уже решительнее нажал нужную кнопку и представился предупредительно:
– Майор Самохин слушает!
– Здравия желаю, – приветствовали его в ответ, – это старшина Ивасюта, обыскник. Я тут заодно за карцером присматриваю. Похоже, у одного каторжанина крыша поехала. Он от нар металлический уголок умудрился оторвать и громит все. Башку сокамернику разбил. Я травмированного вытащил, сейчас медсестру вызову, пусть перевяжет. А к этому психу подойти не могу. Он железякой размахивает, как Илья Муромец. Если зацепит – мало не покажется!
