День, очевидно, обещал быть хорошим. Солнце уже проглядывало из-за опалового тумана. Она выбрала самое красивое платье и расхаживала в нижней юбке почти до последнего момента, так как ей очень нравилось смотреть на свои икры в бледно-сиреневых шелковых чулках.
Она причесалась «на новый манер». У нее были черные волосы, очень густые и необыкновенно блестящие, и «новый манер» заключался в челке на лбу, на полдюйма выше ее прямых бровей, и в массе локонов на затылке.
Старая Марта вошла, чтобы помочь ей одеться.
– Вы выглядите веселой сегодня, сударыня.
– Лучше, чем выглядела вчера вечером, – пробормотала Тонн, состроив самой себе гримасу в зеркале.
Утренняя почта принесла два чека и приятное сообщение о том, что все оставшиеся на выставке карикатуры проданы.
В одиннадцать Тони была совершенно готова.
Она услышала грохот большого мотора и подбежала к окну, чтобы посмотреть, де Солн ли это. То был он. Ее двадцать восемь лет подсказали ей это.
Она накинула свое подбитое мехом пальто.
– До свидания, Жоржетта.
– До свидания, дорогая.
Де Солн стоял у дверей мотора, разговаривая со своим лакеем.
– Я сам буду править. Тони, а вы будете сидеть рядом со мной.
– Отдал ли уже Нерон все свои приказания?
Он рассмеялся.
– Кроме одного, что вы не вернетесь домой до поздней ночи. Раньше и не ждите.
Де Солн взялся за руль, и большой мотор плавно двинулся вперед.
– Ничто не может сравниться с ездой в автомобиле, – воскликнула Тони, когда они понеслись по полям и деревушкам. – У вас гораздо более здоровый вид, Жан.
– Я совершенно выздоровел.
– Совершенно выздоровели?
Он посмотрел на нее пронизывающим взглядом.
– Никогда не бываешь так счастлив или так несчастлив, как сам себе это воображаешь, – процитировал он.
Тони молча приподняла брови. Два месяца назад этот человек яростно метался у нее по комнате, проклиная весь свет потому, что женщина бросила его; теперь он ей мимоходом заявляет, что никто никогда не страдает до той степени, как он это воображает.
– Я рада, что вы теперь так относитесь к этому, – сказала она шутливо.
Никому не бывает приятно сообщение, что его сочувствие потрачено даром или что в нем не было нужды. Тони страдала за Жана еще долго после его отъезда. Очевидно, ей не следовало беспокоиться.
Она была другом Жана, но она была ведь и женщина.
– Я слышала, что мадам Рицкая пользуется в Петербурге бешеным успехом.
– Я видел их на прошлой неделе, – равнодушно заявил де Солн. – Вы поражены?
– Ни в малейшей степени, – уверила его Тони, стараясь придать голосу равнодушное выражение.
– Как вы ее нашли?
– Сияющей и великолепно одетой. Она меня очень тепло встретила; мы отнеслись друг к другу более дружески, чем когда-либо.
– Так что это было приятной переменой?
Де Солн открыто рассмеялся:
– Мой дорогой маленький друг, теперь я ничего не могу вам объяснить. Может быть, позднее это будет возможно.
– Не нужно никаких объяснений, – быстро возразила она, почувствовав в голосе де Солна какой-то тонкий намек на то, что так необходимо. – Ваши дела касаются всецело только вас. Вы не обязаны давать мне отчет о них.
– Я выбрал вас доверенной моих тайн не для того, чтобы удовлетворить ваше любопытство, а чтобы завербовать ваше сочувствие.
– Но вы, наверное, перестали в нем нуждаться?
Де Солн снова посмотрел на нее.
– Вы хотите, чтобы я больше не обращался к вам?
– Не обращались бы зря. Как вы можете просить о сочувствии, когда вы сами мне сказали; что совершенно – ну, скажем, – оправились от вашей опасной раны.
– Вам доставляет удовольствие быть язвительной на мой счет.
– Я вынуждена говорить правду.
– Тогда признайте же сразу, что замок вам нравится. Он тут в конце аллеи, посмотрите, вы видите?
Тони посмотрела вдаль между рядов оголенных деревьев, на которых кое-где еще мелькали красные и желтые листья при свете октябрьского солнца.
В конце она увидела длинную серую массу строений.
– Это Венсен, – сказал де Солн тихим голосом.
– Чудесно, прекрасно! – воскликнула Тони. Они въехали в высокие ворота, а через них на замощенный двор.
Замок окружал их со всех сторон. На середине двора журчал фонтан. Де Солн, встав на ступени своего дома, приветствовал Тони.
Вестибюль был каменный, со сводами, и поднимался на высоту тридцати футов. Потолок резного дерева насчитывал четыре столетия.
С высоких стильных бра свисали знамена. Несмотря на холод каменных стен, здание выглядело красивым, уютным жильем. Цветы были повсюду; иные росли в больших медных кадках, другие стояли в вазах.
Две собаки, борзая и гончая, гордо выступили вперед. Тони стала между ними на колени и начала разговаривать с ними.
Де Солн, сидя на подоконнике, наблюдал за ней.
– Как, вы любите собак, Тони?
– В них никогда не разочаровываешься, и они меня всегда любят, – ответила она.
Де Солн за ее спиной слегка улыбнулся.
– Они более постоянны, чем люди.
– Гораздо.
– Взять с собой эти по-небесному постоянные создания к завтраку? Хотите?
Он повел ее в маленькую столовую, все стены которой были обвешаны коврами.
Из больших окон был виден парк, уходящий в голубую даль.
– У вас очень красивое поместье.
– Я его очень люблю, – спокойно ответил он.
Она кивнула головой.
– Дядя Чарльз также любил Уинчес.
– Любили ли вы когда-нибудь какой-либо дом?
– Да, Уинчес, но я думаю, что я его любила из-за дяди.
– Я люблю Венсен потому, что это часть меня самого. Кажется, Ларошфуко говорил, что единственное существо, которое мы по-настоящему любим, – это мы сами. Во всяком случае, я люблю замок такой любовью. Я помню, что, когда я был еще маленьким мальчиком, я ни одной игры так не любил, как делать открытия. Но я никогда не хотел открывать никакого другого места, кроме одного, и всегда оно оказывалось тем же самым – моим собственным домом. Я любил выкапывать старые вещи, спрятанные на чердаках под крышей. В мансардах было много больших кладовых, наполненных всяким хламом. Я нашел там несколько гобеленов Байе, одну панель и драгоценность, которую мы считали украденной. Я еще вижу себя маленьким уродливым бездельником, безумно влюбленным в серые стены, проводящим все время вместо чтения над изучением рукописей, относящихся к нашей семье.
– Почему вы не женились молодым, Жан?
Он густо покраснел.
– Я полагаю, что у меня были идеалы, а когда идеалы ушли и я хотел жениться, – вы сами видели результаты моей попытки.
Они встали из-за стола, и он предложил ей:
– Пойдем, вы должны посмотреть картинную галерею и оранжерею, комнату Марии-Антуанетты и потайную лестницу.
Он повел ее к парадной лестнице, сделанной из камня, с прекрасной балюстрадой из кованого железа. Они прошли через комнату, меблированную в стиле Людовика XVI, и вышли в очень длинный коридор, освещенный наполовину стеклянной крышей и специально устроенной системой электрических лампочек.
Де Солн указывал ей картины и рассказывал их историю.
– Джакита Орандж, – сказал он, останавливаясь перед портретом пятнадцатого века, изображавшим женщину с черными глазами и очень белым лицом. – Она вышла замуж за «хромого графа», как его называли, вот туг его портрет – следующий.
Тони посмотрела на портрет.
– Но ведь это – вы!
– Я думаю, что он очень похож на меня, его звали тоже Жаном. Он и Джакита были обвенчаны церковью. Это значит, что церковь устроила их брак. Говорят, что ненависть ее к нему перешла в обожание настолько сильное, что она покончила с собой, думая, что он любит другую. Ее считали самой красивой женщиной в Испании в то время.
– И она любила Жана?
– А между тем он был так уродлив, как, ну, скажем, как я. Женщины – удивительные существа, разве нет!
Он начал показывать другие портреты. Перед портретом своей матери, работы Мане, он остановился.
– Понравилась вам вчера моя мать?
– Я нашла, что она очаровательна.
– Вы хотите этим сказать, что считаете ее красивой женщиной, но что она вам не понравилась? Мне очень жаль.
– Вам жаль, почему?
– Потому что это очень важно для дальнейшего.
Тони пожала плечами:
– Не понимаю.
– Я хочу показать вам еще комнату, пойдем. Он открыл дверь и держал ее, чтобы дать Тони пройти.
– Почему тут тоже комната весны?
– Я обставил эти комнаты для Гиацинты.
Тони почувствовала себя очень неловко.
– Они очень красивы, – быстро проговорила она. – Мы ведь пойдем еще в парк?
– Немного погодя, Тони. Я привел вас сюда с намерением, специально в эти комнаты. Если бы я любил Гиацинту, я бы не мог так поступить, – теперь вы понимаете?
Она покачала головой. Выражение испуга появилось в ее глазах.
Де Солн подошел и стал близко около нее.
– Тони, хотите быть моей женой?
