— Не бойтесь, — успокоил Майпури, — скорее всего, это валится от старости очередной ствол. Черт возьми! Невесело оказаться в этот момент рядом — такая махина имеет не меньше пятнадцати метров до нижних ветвей и раздавит в лепешку.
— О, я не боюсь, мне только отвратительны эти мерзкие насекомые. — Марьетта скорчила брезгливую гримасу.
— Будем смотреть в оба, правда, Поль? — обратился гигант к молчавшему юноше.
— Конечно, дружище. — Молодой человек был явно озабочен.
— О чем ты думаешь?
— О том, что нам нужно пересечь с востока на запад всю Голландскую Гвиану, чтобы выйти к отделяющей ее от Английской Гвианы реке Корантейн.
— Да, иначе голландцы отправят нас туда, куда совсем не хочется возвращаться.
— А ты знаешь, какое расстояние нам нужно пройти, чтобы добраться до Корантейна?
— Не имею ни малейшего представления.
— Около трехсот километров.
— Семьдесят пять лье? Что ж, терпимо!
— Но это по прямой, не считая холмов, ручьев, болот и других препятствий.
— Положим еще сто лье.
— Понадобится не меньше двадцати пяти дней.
— С Марьеттой даже больше.
— А провизия?
— Если подтянем животы, сухарей хватит на два дня.
— А потом?
— Потом? Что-нибудь найду, ведь для этого я здесь и нужен.
— Мой храбрый друг! Я верю и в твое доброе сердце, и в твои способности, но как нам удастся правильно держать направление? Этот чертов лес скрывает и луну, и солнце, и звезды, а они служат нам компасом.
Майпури тоже тревожился. По своему опыту он прекрасно знал, что основную опасность представляли не звери, не гады и даже не голод, хотя он часто бывает причиной гибели, но потеря направления. Блуждать между стволами-колоннами и в конце концов начать описывать круг за кругом, как это происходит с теми, кто попадает в густой туман, — вот где таилась опасность. Но, не желая пугать спутников, гигант твердо ответил, что будет стараться изо всех сил.
Промокшая, но отдохнувшая и подкрепившаяся троица продолжила путь. Шли по-прежнему гуськом. Постоянно возникали препятствия — то кучи поваленных стволов, кишащих насекомыми, то лужи стоячей воды, где нежились водяные змеи, то громадные корни, вившиеся по стволам и образовывавшие на разной высоте между ними переплетенные арки и галереи, то небольшие, выступавшие из земли корни, о которые спотыкаешься на каждом шагу. Приходилось ощупывать, перелезать, обходить… Как же это утомляло!
Поля и Марьетту понемногу охватывала усталость, постепенно гасившая их энергию и решимость. Старый каторжник, сильный и бодрый, вехами и зарубками отмечал путь. Он полагал, что пройдено шестнадцать километров, и считал, что для начала это неплохо.
Марьетта страдала от жажды. Она не жаловалась, но Поль, испытывавший то же самое, понимал, как девушке тяжело. Не раз он хотел утолить жажду из встречавшихся небольших водоемов, но Майпури не позволял.
— Лучше уж прямо принять порцию мышьяка, — с отвращением говорил он. — Эта вода — рассадник лихорадки, она убьет тебя в два дня.
Постепенно характер почвы и деревьев менялся. Стволы становились реже, и земля была не так пропитана водой. Майпури внимательно пригляделся и вдруг радостно закричал:
— Никогда не следует отчаиваться! Теперь я знаю, что делать. Вот смотрите!
Поль видел только деревья, пониже прежних, но нигде и намека на источник.
Майпури аккуратно вытер нож о рубашку и наискось ударил сероватую чешуйчатую кору одного из деревьев. В надрезе показались капельки, их было много, затем из раны дерева по лезвию ножа полилась струйка молочной жидкости.
— Пейте, — пригласил Майпури измученных спутников.
Девушка приложила иссохшие губы к кончику ножа и с наслаждением стала глотать густую, слега подслащенную жидкость. Ей сразу стало значительно легче.
— Ну и ну! — воскликнул Поль, напившись живительной влаги. — Что это такое?
— Непромокаемый плащ в натуральном виде. Это сок каучукового дерева, — ответил всезнающий Майпури.
Быстро спускалась ночь. Гигант срезал несколько кусков коры, уложил их между двумя деревьями, покрыл своей курткой, сверху положил куртку Поля и обратился к девушке:
— Не очень мягко, конечно, но, по крайней мере, не будет так сыро.
— А вы?
— Не беспокойтесь, через полчаса буду спать как сурок.
И он растянулся прямо на земле. Поль сел рядом с Марьеттой, уговаривая ее прилечь и положить голову ему на колени. Усталость взяла свое. Несмотря на таинственный шум леса, на крик, поднятый стайкой обезьян-ревунов, беглецы скоро спали крепким сном.
У них не было еды, им грозили бесчисленные опасности, но они были наконец свободны!
ГЛАВА 30
АГОНИЯ
Беглецы проснулись задолго до рассвета. Дрожа от сырости, они проклинали обезьян-ревунов, устроивших оглушительный концерт над их головами. Вместе с солнцем пришел дождь. Он уже стал привычным и не произвел большого впечатления. Путники тут же промокли до костей. Они знали, что так будет постоянно — на ходу немного обсохнут, потом снова вымокнут, и так до конца их бегства. Майпури заботливо укрывал мешок с сухарями. К несчастью, дожди и сырость уже превратили скудный пищевой запас в малоаппетитное месиво. Марьетта съела немного, но скоро отказалась. После недолгого сна и подобия завтрака отряд продолжил путь, и Поль воочию с ужасом убедился в бесплодии тропического леса. Все эти великолепные деревья, торжественно возносившие свои гордые стволы, если и давали плоды, то по большей части несъедобные, нередко ядовитые и в любом случае недосягаемые для человека, — так высоко они располагались.
Индейцы номада выживают в девственном лесу только потому, что расчищают в год по два завала старых стволов, обрабатывают эту землю и засаживают маниокой, бататами[152], маисом[153] и сахарным тростником, урожай которых бережно хранят до следующего сезона. К тому же они селятся по соседству с рекой и промышляют рыболовством и охотой.
Майпури очень надеялся наткнуться на заброшенное поле и пополнить там свои запасы. Ведь посаженные краснокожими растения в дальнейшем дичают, и такое поле образует в лесу благодатный оазис[154].
Беглецы старались идти по прямой. Майпури очень заботился о том, чтобы, обходя препятствие, отметить вехой старое направление, и сверялся с нею, прежде чем продолжить путь. Лес был абсолютно безлик, все деревья «на одно лицо». Путники двигались с трудом, покрытое липким потом тело болело и ныло от усталости, а желудок — от голода.
