противника не разрешала ему оставить вверенные корабли даже на один день. К тому же, по эскадре был объявлен аврал. Из бункеров кораблей срочно выгружали кардифские угольные брикеты, часть из которых оказалась пропитана нитроглицерином, и специалисты выясняли, почему еще во время бункеровки они не сдетонировали от тряски и ударов. Сразу появилась масса вопросов к главному поставщику угля, барону Горацию Евзелевичу Гинцбургу, действительном статскому советнику, купцу первой гильдии, ктитору большой хоральной синагоги в Петербурге, с недавних пор удивительным образом переквалифицировавшегося из финансиста в энергетика, и совмещающего поставку британского угля как русскому, так и японскому флоту.
— Передайте князю мою искреннюю признательность за приглашение, и сожаление в связи с невозможностью его принять, — вздохнул адмирал, и жестом дал понять адъютанту, что больше его не задерживает, однако тот даже не сдвинулся с места.
— Что такое, голубчик? Что-то не ясно? — удивился командующий.
— Ваше Высокопревосходительство, никак невозможно. Связи нет…
Именно в этот день авангард 2-й армии Японии оседлал дорогу Пекин-Мукден, вышел к пригородам, прервав железнодорожное и телеграфное сообщение Порт-Артура с Маньчжурией. А в Пекин уже прибывали части британского экспедиционного корпуса.
* * *
Пока между адмиралом и князем шла переписка, катер Симоны стоял в Восточной Бухте Порт-Артура. Вот уж, где путешественники вдоволь насмотрелись на жизнь чисто русского портового городка, по какому-то нелепому стечению обстоятельств заброшенного в Китай — абсолютно чужую страну, быт и традиции которой никак и нигде не пересекались с жизнью населения России.
После двух якорных мин, выловленных при тралении фарватера, предотвращенной диверсии на «Петропавловске», и разговора с Великим князем, выразившим удовлетворение прибытием Симоны, адмирал Макаров сменил сарказм на доброжелательность, и проникся уважением к этому загадочному кораблику и его команде.
Теперь «американский миноносец» стоял у причальной стенки внутреннего Восточного бассейна, подзаряжая аккумуляторы, а его обитатели имели возможность понаблюдать за жизнью города-порта, на 115 лет отстоящего от их собственного времени.
Впрочем, город-порт — это громко сказано. Хаотично разбросанные по берегам бухты пакгаузы, кладовые, и просто сараи всевозможных размеров, частью каменные, а большей частью — деревянные, щедро посыпанные сажей от сгоревшего угля, между которыми паслись коровы, и стаями расхаживали куры, понятию «порт» в представлении людей XXI-го столетия никак не соответствовали.
Ещё больше, чем внешний вид, понятию «порт» не соответствовал запах, висевший над Порт-Артуром и представлявший собой дикий коктейль, состоящий из угольной гари от непрерывно коптящих кораблей, и навоза от присутствующих здесь же, в огромном количестве, домашних животных, и домашней же, птицы.
Самое главное, что не мог постичь ум человека XXI века — что во всём этом, более чем скромном быте было такого привлекательного, за что стоило воевать? Пытливый глаз путешественника во времени искал, и не находил ни одной материальной, либо другой причины, ради которой под стены этого поселения, мало похожего на город, потребовалось посылать на смерть сотни тысяч людей? За отсутствием явно видимых материальных причин, оставались те, которые изложил в «Трех мушкетерах» Александр Дюма — «Дерусь, потому что дерусь!», и «Причина дуэли — одно место из блаженного Августина, по поводу которого мы не сошлись во мнениях» …
За размышлениями путешественников на эту тему, их застали два сообщения адмирала Макарова. Первое — приятное, о том, что Великий князь нашёлся, и приглашает Симону во Владивосток, и второе, тревожное — о полном прерывании связи Порт-Артура с «Большой землёй».
— Симона Сергеевна! Умоляю! Всего один вечер! Вы же обещали спеть! — флаг-офицер штаба адмирала Макарова, мичман Бурачек, добровольно взявший на себя роль хлебосольного хозяина, был искренне огорчен объявлением о немедленном отправлении гостей во Владивосток.
— Уважаемый Павел Павлович, — Симона взяла юного мичмана под локоть, отчего тот потупился и заалел, как маков цвет, — у Вас служба, и мы тоже… на работе. Нас срочно ждут во Владивостоке, ведь сейчас наш катер — единственное средство связи с внешним миром, которой больше нет в Порт-Артуре. У Степана Осиповича, и у меня лично, есть к Вам, очень важное поручение. Вот это — радиостанция дальней связи «Айком IC-78». Она обеспечит связь с нашим кораблем, а когда мы дойдём — связь Порт-Артура с Владивостоком. Она будет находиться только у Вас, под Вашим контролем, и Вашей ответственностью. Никто, кроме Вас, и адмирала Макарова не должен видеть эту радиостанцию, и тем более, — прикасаться к ней. В случае опасности — уничтожить. А работать с ней очень просто, я сейчас покажу…
Глава 45
Вихри враждебные…
В погоне за справедливостью немало невиновных затоптано. Но их затоптали за правое дело, что является большим утешением.
Массовый террор, который позже назовут «первой русской революцией», спровоцированный суицидальной политикой царского кабинета, щедро оплаченный «нашими западными партнёрами», рос вширь, и вглубь.
Так называемая «русская интеллигенция», которую всегда отличали две особенности — абсолютная личная безответственность и зависть к обитателям коридоров власти, шумно рукоплескала каждой новой смерти неправильных монархистов, и буквально, носила на руках правильных революционеров, называя их «борцами за свободу и счастье трудового народа».
В этом смысле русская интеллигенция начала XX-го века ничем не отличалась от русской интеллигенции конца XX-го столетия. Она точно так же, в «святые девяностые» называла «борцами за свободу» кавказских и арабских террористов, убивающих российских солдат и офицеров, взрывающих бомбы в метро, и в жилых домах, захватывающих театры и школы.
Единственными островками безопасности, где пока царило относительное спокойствие, были предприятия, взятые под покровительство детективно-охранным бюро Зубатова. Лишние «отверстия» в различных частях тела, которые с завидной регулярностью приобретали террористы, планировавшие атаки на эти предприятия, быстро и качественно убедили их революционных коллег обходить за три квартала фирменный вензель Зубатова, выставляемый в качестве обозначения его зон ответственности.
Чтобы этот вензель появился на воротах и дверях, одних денег было недостаточно.
— Аполлинарий Изотович, перестаньте юродствовать, и поднимитесь с колен, — устало бросил Зубатов, присаживаясь на край стола, — я уже сто раз Вам сказал, повторю сто первый — ваше дело не сбалансировано, поэтому не может быть взято под нашу опеку.
— Сергей Васильевич, отец родной, не губи! — дородный, с окладистой бородой и напомаженной шевелюрой купец, будто сошедший с одноименной картины художника Бориса Михайловича Кустодиева, со скоростью призёра параолимпиады, не поднимаясь на ноги, пропахал расстояние до сыщика, и попытался схватить его за руку, — ведь разорят, ироды, как есть разорят! Третьего дня опять приходили! Грозились петуха под крышу пустить!..
— Аполлинарий Изотович, криминальными делами занимается полиция. Обращайтесь в
