— Пошел на хрен со своим Дудаевым.
— Он такой же мой, как и твой.
— В гробу в белых тапках я его видел!
— Пока он нас с тобой пытается в гроб загнать.
— Хрен загонит.
— Уже полбригады загнал.
— Точно, может и до нас добраться.
— Надо сматываться отсюда!
— Куда?
— На свой берег. Туда техника бригадная ушла?
— А может, там духи засаду устроили?
— Все может быть, но не вечно же здесь торчать.
— Правильно! Надо уходить.
— И чем быстрее, тем лучше.
— А нас не арестуют?
— За что?
— За то, что приказ не выполнили!
— Всю бригаду не арестуют.
— Сейчас не тридцать седьмой год!
— Да и не сорок первый, когда в тылу заградительные отряды выставляли.
— Правильно!
— Приказа как у Сталина, «ни шагу назад», не было!
— Был только один приказ!
— Какой?
— Нефтеперегонный завод не трогать!
— Ублюдки, недоноски, скоты уребищные, подлецы, подонки, чмыри, гондоны, пидорасы, предатели! Подставили!
— Не ори! Духи услышат.
— Да хрен на них. Пусть слушают.
— Хочешь быть «двухсотым»? Пожалуйста! Но без нас. Иди. Там духи ждут.
— Хватит звиздеть. Надо уходить.
— Правильно.
— Быстро уходить.
— А если засада?
— Будем биться, а что делать?
— Радиостанция у кого есть?
— У меня, — из темноты выступил боец с большой радиостанцией за плечами. Почему он ее не скинул во время «кросса» — неизвестно.
— Вызывай наших, — по голосу похоже, что говорил комбат первого батальона.
Радист забубнил в телефонную гарнитуру. Через минут пять ответили. Радист протянул кому-то гарнитуру, и уже тот заговорил. Все оживились.
— «Сопка-25», я — «Уран-5»! Как меня слышите? Я вас тоже хорошо. Где мы? — и из темноты он спросил у нас:
— А где мы, мужики?
— На юго-восточном конце площади. Метров триста до моста. Спроси, готовы ли они нас поддержать огнем, если при прорыве духи обстреляют.
— Алло, «Сопка»! Мы на юго-востоке площади, примерно до моста метров триста! Если будем форсировать — поддержите нас огнем! Как вас там нет? А где вы? А мы как же? Понял. Пробиваться к старому КП бригады. И это все? Что? Кого ранило? А где он? А Сан Саныч? — комбат нарушал все мыслимые правила радиообмена, но всем было глубоко наплевать на это. Кому не нравится — приходи арестовывай. Все внимательно следили за переговорами.
— Так что делать? Это я сам тебе могу посоветовать. Куда вы едете? Вас преследуют? Много наших «коробочек» пожгли? Сколько? Ни хрена себе! А что делать-то будем? Да, я понял, что к старому КП подтягиваться. А мудаку Ролину доложили? Ну и что он сказал по поводу подкрепления? Ничего? Скотина! Все. Отбой. Конец связи.
— Ну, что там?
— Да говори, не тяни кота за хвост.
— Тихо. Не мешайте. Пусть говорит.
— Так вот, мужики, — было слышно, что тяжело говорить ему, — первое — Бахеля ранило…
— Как ранило?
— Он жив?
— Куда ранило?
— Где он? — послышались встревоженные возгласы.
— Не перебивайте, дайте я расскажу, а потом уже и спрашивайте!
— Не томи, рассказывай!
— Бахеля ранило в ногу, в бедро. Ранение тяжелое.
— Жить-то будет?
— Да заткнись ты, мудак! — послышался раздраженный окрик.
— Не ори. Сам мудак.
— Сейчас подойду и башку твою тупую вскрою. Заткнись, скотина!
— Сам скотина! — в темноте не было видно спорщиков. Луна и взлетающие в отдалении осветительные ракеты отбрасывали только неясные, неверные, ломкие тени.
— Бля, да вы уйметесь или нет?
— Сейчас встану и обоих успокою! — послышался голос командира первой роты второго батальона. Жив, значит, курилка!
— Еще раз для особых тупых повторяю: командира бригады ранило в ногу. В бедро. Ранение тяжелое. Без сознания его отвезли на «Северный». Все. Это первое.
— Что еще слышно о командире?
— Бля, вы что такие тупые?
— Дайте человеку рассказать, а потом свои глупые вопросы задавайте!
— Рассказывай.
— О командире больше ничего не известно. Знают лишь, что его повезли на «Северный», но там не пробились — духи заслон поставили. Пробились на Ханкалу, а оттуда «вертушкой», после первой операции, оттащат на «Северный».
— Ну, слава те, Господи…
— Ты заткнешься, урод, или нет?
— А дальше?
— Бригадой временно командует Билич.
— Сан Саныч?
— Ну а кто еще? У нас что, много Биличей?
— Бригадой командует Билич, — вновь повторил комбат, — они ушли, пробились на юг. Часть техники ушла через мост, но ее там сейчас нет…
— Звиздец бригаде!
— Точно. Растащили, разбили… — в голосе говорящего послышались истерические нотки.
— Заткнись, истерик!
— Дальше что?
— Подожгли, уничтожили у нас пять танков, три БМП…
— Пять танков?
— Точно, звиздец бригаде!
— Да замолчите вы или нет?
— Предложено самостоятельно пробиваться на место дислокации старого КП и там ждать, когда подтянутся остальные. Вот теперь у меня все!
— А они куда поехали?
— У них на хвосте духи. Пару раз напоролись на засаду. Потеряли еще человек пять и теперь, разбившись на мелкие группы, будут собираться на старом командном пункте.
— Весело!
— Разбили нас, как немцев в Великую Отечественную под Курском.
— Да заткнись ты, урод несчастный!
— А что вы из себя героев корчите!
— Надо идти к духам и сдаваться. Они же первую колонну танковую в ноябре прошлого года, кого в живых оставили, отдали же назад!
— Хрен они тебя отдадут!
— Забыл, что они с нашими пленными делали?
— И мы тоже сами хороши…
— Да, руки у нас по самую шею в крови.
— Пощады не будет.
— Это факт.
— Так что делать будем?
— Как что? Пробиваться к своим.
— Сначала до любой части добраться, а затем уже до старого КП.
— А как туда добраться?
— А хрен его знает.
— Давайте по карте посмотрим.
— Карта сорок седьмого года выпуска, это все равно что по пачке «Беломора» смотреть.
— М-да. Надо пробираться к своим.
— Давайте для начала с этой долбаной площади уберемся.
— «Давай». Легко сказать «давай». А куда идти? В какую сторону? Через мост?
— Попробуем через мост, ведь часть бойцов ушли через мост. Вроде большой перестрелки не было.
— А вы на месте духов, когда нас отбили, оставили бы мост без прикрытия?
— Не-е-е-т, наверное.
— Вот то-то и оно. Мы же с ними одни военные училища заканчивали. Так что и думаем мы одинаково.
— Не думают они. Они же «чурки»!
— Если бы они были «чурками», то мы бы здесь не сидели и не тряслись от страха!
— Это точно!
— Надо уходить, как мы шли — на юго-восток, а там, может, как-нибудь и переберемся на тот берег.
— Ублюдки гребаные!
— Это ты про кого?
— Да про всех! И про москвичей и умников из Генерального штаба, и мудаков из Ханкалы и Моздока. И про Гаранта нашей Конституции и министра обороны, и про духов сраных! На кой ляд мне сдалась эта дыра — Чечня?
— Не ной!
— Я ною? Я жить хочу! Понимаете? Я хочу жить!
— Ну и живи, мы-то тебе не мешаем.
— Вы не мешаете, а вот московские недоноски мешают.
— Они всей России мешают. Ну и что?
— Как что? Пошли на Москву!
— Прямо отсюда?
— Ты сначала с этой площади выберись, а затем уже собирай войска в поход на Москву!
— Эх, нет у нас лидера, вождя!
— Вожди только у индейцев и племен.
— Хватит звиздеть! Уходим.
— Куда?
— На юго-восток, другой дороги нет.
— А может, через мост рискнем?
— Иди рискни.
— Добровольцы есть, чтобы мост проверить?
Тишина, разрываемая очередями возле Госбанка и визгливыми криками чеченцев.
— Нет никого. Значит, пойдем через юго-восток. Днем оглядимся, отсидимся, с нашими свяжемся. Пошли.
— Пошли.
— А может, все-таки через мост?
— Иди. Тебя никто не держит. Иди.
Мы пошли. Растянувшись метров на тридцать как в длину, так и в ширину. Шли неспешно. Старательно всматриваясь под ноги, прислушиваясь к каждому шороху. Луна находилась в самом зените, освещала нам путь и нас тоже.
Духам не пришло в голову нас преследовать. Либо боялись, либо не хотели утруждать себя преследованием. Во времена морских сражений, при Екатерине Второй, отступающего противника не преследовали. Это называлось «строить золотой мост». Благородная затея. Ушаков, впоследствии ставший адмиралом, первым нарушил эту традицию и всыпал тогдашним туркам и в хвост и в гриву.
Нельзя мышь загонять в угол и лишать ее надежды на спасение. Мы были подобны этим мышам. Пусть испуганные, затравленные, но если нас загнать в мышеловку, то будем драться как обреченные. Никто не спешил нам помощь. Никто не организовывал спасательных операций. Не удивлюсь, что если удастся вырваться из этого «мешка», то окажется, что нашей бригады уже нет. Под видом сокращения расформировали.
