Вместо всего этого нацисты объявили евреев чудовищами, от которых все беды, а себя — непримиримыми борцами с этими чудовищами. После первого же погрома они посеяли зубы дракона: любой еврей с трудом мог примириться с убийцами еврейских детей. А в своей борьбе с Третьим рейхом он мог рассчитывать на полное сочувствие людей всех стран и народов.
ПОСЛЕ событий 1933–1945 годов сложилась совершенно другая политическая ситуация в мире. И положение евреев изменилось.
Во-первых они оказались главными жертвами нацистов, чуть ли не первопричиной войны, и жертвой множества преступлений.
Во-вторых, евреи оказались как бы победителями в войне 1939–1945 годов.
Не воевало еврейское государство — не было такого государства. Не воевало огромное множество евреев разных странах — по разным причинам. А воевавшие участвовали в сражениях своего государства.
Но субъектами политики и участниками войны были международные организации. «Джойнт», «Бней-Брит» и сионисты незримо вошли в число победителей Гитлера.
Послевоенное господство евреев, точнее — политических евреев, тесно связано с мифом о Холокосте. Катастрофа европейских евреев получила название Холокоста, в Израиле ее называют на иврите Шоа — что означает «истребление». Казалось бы, событие это из тех, что не требует комментариев, исключает любые спекуляции. Миф состоит из трех основных постулатов:
1) Холокост — абсолютно уникальное событие мировой истории. Никогда не было, не будет и не могло быть ничего подобного.
2) Во время Холокоста нацисты истребили 6 млн евреев, наварили из них мыла, наделали из их кожи абажуров, а тела сожгли и использовали на удобрение.
3) Все народы Европы предали евреев, никому не было дела до их трагедии.
На этом мифе стоят и делают свою политику политические евреи, этот миф защищает представление об «антисемитизме».
Рассмотрим составляющие мифа, а потом — как на нем делается политика.
Глава 1
Миф об уникальности Шоа
Любой большой писатель русский
Жалел сирот, больных и вдов,
Слегка стыдясь, что это чувство
Не исключает и жидов.
И. Губерман
Идея уникальности Холокоста очень близка сердцу многих евреев. «Методичное и жестокое уничтожение нацистами 6 миллионов евреев не имеет прецедентов и считается величайшим преступлением, известным мировой истории. Из каждых трех евреев два были убиты»{143}. Так характеризует Холокост Карманная еврейская энциклопедия.
Г. Померанца очень беспокоит, что «понятие геноцид распространяется на совершенно другие явления. Например, на истребление социальных слоев»{144}. Чем истребление казаков или «кулаков» отличается от истребления цыган — этого господин Померанц не объясняет, просто декларирует — вот отличается, и все тут! Действительно, а вдруг произошедшее с твоим народом не уникально, и более того… вдруг твой собственный народ окажется причастен к чему-то такому… непочтенному?! Страшно подумать.
Такие же, только высказанные более честно беспокойства охватили многих французских евреев, когда во время войны и этнических чисток в бывшей Югославии стали проводиться исторические параллели между событиями в Германии и событиями в Югославии. Причем даже не словесно! Общество «Врачи мира» распространяло афиши с изображением лагеря, окруженного колючей проволокой и вышками, наполненного изможденными заключенными. Текст гласил: «Это лагерь, где идет этническая чистка. Не напоминает ли он вам что-то другое?»
Так вот, «во Франции немедленно вспыхнула дискуссия. Некоторые представители еврейских организаций восстали против того, что они называли «покушением на память о Шоа»… они делали ударение на уникальность Шоа и недопустимость сравнений. Они также говорили, что сравнение Милошевича с Гитлером приводит к преуменьшению и даже к отрицанию специфичности опыта и страданий евреев».{145}
Когда в 1987 году в Лионе судили нацистского преступника Барбье, возник, как ни странно, вопрос: кто должен свидетельствовать против преступника. Некоторые всерьез полагали, что свидетельствовать против Барбье имеют право только евреи. Ведь если свидетелями будут участники движения Сопротивления, которых репрессировал Барбье по политическим мотивам, тогда это будет «отрицанием или умалением абсолютной уникальности преступлений нацистов против евреев».{146}
В США еврейские организации сопротивляются признанию истребления цыган, как холокоста — хотя в некоторых местах число погибших цыган превосходит число убитых нацистами евреев.
Но если геноцид — это «возвращение к племенному сознанию, для которого уничтожение побежденных… это норма»{147}, тогда — в чем же уникальность Шоа?
А ни в чем. Племенное сознание первобытного человека исходит из коллективной вины: «Один за всех и все за одного». Война первобытных племен велась именно на уничтожение: до младенца в люльке и до эмбриона в чреве матери. Для африканских племен, австралийцев или индейцев ворваться в поселок противника, когда мужчины ушли на охоту, и перебить их семьи, означало не страшное преступление, а веселую (благо почти безопасную) охоту. Окончательную победу, окончательное решение вражеского вопроса. Классический миф о происхождении богатыря и мстителя, сюжет, прослеженный от Австралии до Норвегии: из разоренного врагами поселка убегает женщина, унося в себе не родившегося младенца. Вырастает богатырь и на каком-то этапе кладет головы врагов к ногам счастливой и довольной мамы.
Мораль как будто ясна: резать надо до последней беременной бабы, чтобы мстителю неоткуда было взяться.
Даже цивилизованные народы на Древнем Востоке поступали почти так же, и очень долгое время обращение в рабство, превращение в данников было шагом вперед, актом гуманизма по сравнению с обычной практикой древности — ведь людей все же оставляли в живых! Да и назывались рабы в Египте весьма «духоподъемно» — «живые убитые».{148}
Мировые империи перемешивали людей. Делали привычным общение с «другим». Мировые религии учили тому, что все люди равны перед Богом, и нравы постепенно изменялись. Подробно не стоит останавливаться на этом, тем более что написаны и статьи{149}, и целые книги на эту тему.{150}
Кто не верит на слово — пусть читает и убеждается, а остальных прошу поверить на слово: нравы человечества очень изменились за последние века, а уж тем более за тысячелетия. Расизм и геноцид означают вовсе не что-то уникальное, впервые проявившееся в истории, а «дехристианизацию и дегуманизацию, возврат к варварству и язычеству».{151}
Человечество как-то не очень захотело вернуться к первобытным временам патриархальной резни Иисуса Навина и Мордухая, и потому геноцид в Югославии — «это победа Гитлера с того света».{152}
Но и в XX веке, и в Европе геноцид евреев и цыган нацистами — вовсе не первый. В 1914–1915 годах в Турции под руководством партии младотурок было вырезано порядка 2,5 миллиона армян. 40 % живших на земле армян было уничтожено тогда.
И получается — ДО еврейского Холокоста только в европейских странах состоялся армянский Холокост. Считать ли Холокостом резню русских — от дворян интеллигентов в Петербурге 1918 года до «раскрестьянивания» — можно спорить. Но то ли один Холокост, то ли целых два нееврейских Холокоста: армян и русских. А одновременно с еврейским Холокостом происходило еще два: цыган, которых так же методично и последовательно истребляли немецкие нацисты, и истребление сербов хорватами.
Весь мир слышал про Освенцим и Треблинку, Бабий Яр и Майданек. А многие ли слышали про Ясеновац? В лагере Ясеновац, в Югославии, было уничтожено несколько сотен тысяч человек. Но были это все южные славяне и в основном — крестьяне: люди, не умевшие писать или умевшие писать довольно плохо.
Уникальность Холокоста не выдерживает элементарной критики фактами… А есть ведь и нравственный параметр.
Когда еврейский Холокост, гибель нескольких сотен тысяч или миллионов, становится предлогом для разговора о неотъемлемых правах человека, для осуждения принципа коллективной ответственности, для проклятия расизма, социализма, оккультизма и других видов дикости и варварства — это можно только приветствовать. В конце концов, с какого Холокоста начинать, с армянского или с еврейского, — нет разницы. Главное — ужаснуться тому, как тонок цивилизованный слой у современного человека, как легко мы все проваливаемся во времена Иерихонские и покорения Ханаана. Ужаснуться тому, что «в последние десятилетия после Холокоста европейская цивилизация наблюдала геноцид в Камбодже, Биафре… В настоящее время она равнодушно смотрит, как в центре Европы, в странах бывшей Югославии, тысячи людей гибнут от голода, холода и войны…»{153}
