— Свет, что за люди с тобой? — Женщина средних лет внимательно смотрела на нашу, странную для ее глаз, одежду.
— Берег велел отвести к старосте, они приплыли на связанных бревнах со стороны камышей, — мальчишка весь надулся от собственной значимости.
— Дикие?
— Не, говорит, что Русы, по-нашему говорят, но немного чудно. Мне надо отвести их к старосте, — заторопился Свет, обходя женщину. Одетая в просторную рубаху и длинную юбку, женщина несла корзину с одеждой.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался я, проходя мимо. Женщина покосилась на меня, но промолчала.
Дом старосты располагался в самом конце деревни, ничем не отличаясь от других. Вся застройка здесь была хаотичной, никакого намека на улицу. Подойдя к крайнему дому у самой реки, Свет, громко позвал:
— Гадон! — после третьего крика, заскрипела дверь и на улицу высунулась взлохмаченная голова мужчины.
— Чего кричишь, спать не даешь?
— Берег велел привести к тебе, они со стороны камышей приплыли, — мальчишка махнул рукой в нашу сторону. Лохматая голова переключил внимание на нас, разглядывая с ног до головы. Голова исчезла, оставив дверь приоткрытой: в доме послышалась возня, а спустя пару минут, на улицу вышел мужчина средних лет. Как и Берег, он был бородатый, волосы на голове давно не знали стрижки. Длинная рубаха была перехвачена у талии тонкой тесьмой, подчеркивая небольшой живот. Широкие штаны по типу шаровар, дополняли одеяние. На поясе у мужчины висел нож в кожаных ножнах.
— Меня зовут Максим, а то моя жена Ната, — нарушил я молчание. Нату представил женой, неизвестно как изменились нравы за время моего отсутствия.
— Так ты Рус, а что на тебе такая рубаха ненашенская? Меня зовут Гадон, я староста, — доброжелательно улыбнулся лохматый, протягивая руку.
— Рубахи на нас не наши, мы были далеко отсюда, за много дней пути после камышей в ту сторону — махнул рукой на северо-запад. — Пришлось надевать то, что носили люди там, на чужих землях.
— Там же только дикие, или нет? — с некоторой подозрительностью спросил Гадон. Обратив внимание на мальчишку, вслушивавшегося в наш разговор, староста, скомандовал:
— Возвращайся к Берегу, да смотрите внимательно, вдруг еще люди появятся.
— За дикими землями живут люди, они немцы, у них есть деревни, даже города, — ответил на вопрос, не давая лишней информации. — Мне надо в Максель, далеко отсюда добираться? — перевел я тему разговора. Слишком подозрительным стал взгляд старосты, да и рука на ноже на поясе, не внушала доверия. При слове "немцы", показалось, что в глазах старосты вспыхнул огонек. Но никакой другой реакции не последовало, что меня удивило: не отреагировать на упоминание о народе, имеющем поселения и города, было странным.
— Два дня, — ответил на мой вопрос староста, — упоминание столицы его расслабило. — Сейчас скажу своей старухе, чтобы еды поставила, потом решим, как тебе лучше в Максель попасть.
— Вена, иди сюда, — заорал Гадон, заставив Нату вздрогнуть. Молодая женщина с приветливым лицом выскочила на крик мужа и удивленно уставилась на нас: на ней, как и на встреченной раннее женщине, была рубаха и юбка. Староста, и его жена были без обуви, как и все, кто встретился нам в этой деревне.
— Вена, они пришли из далеких земель, где живут какие-то немцы, накорми нас, да шевелись, старая. — Слово немцы в устах Гадона прозвучало так, словно он каждый день о них слышал.
— Гадон, спасибо. А много людей живет в деревне? Чем занимаетесь?
— А ты что спрашиваешь, зачем тебе это? — Староста мгновенно напрягся.
— Я очень долго был среди немцев, многого уже не знаю, — с максимальной открытостью ответил на вопрос Гадона. Ната все время молчала, хотя по ее глазам было видно, что молчание дается ей нелегко.
— А жена твоя немая, немка? — неожиданно спросил староста, ощупывая взглядом тоненькую фигуры девушки.
— Здравствуйте, — поздоровалась Ната, ответив тем самым на вопрос старосты.
— Говорит, — с удовлетворением протянул Гадон. За время нашего разговора, около дома старосты собралась небольшая группа мужчин. Отозвав старосту в сторону. Они пошептались и пятеро мужчин ушли, оставив пару зевак.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Снова открылась дверь дома, высунувшись наполовину, Вена позвала:
— Гадон, еда готова.
— Пошли в дом, — скомандовал староста, открывая дверь и пропуская нас вперед. Дом Гадона был небольшой: это была всего одна комната, где в углу стоял дощатый стол с двумя небольшими лавками, печь по центру комнаты и спальная зона, представлявшая собой кучу шкур животных. На столе дымился горшок, в окружении трех глиняных мисок.
— Где можно помыть руки? — Ната обратилась к хозяйке. Вена кивком головы показала на небольшую деревянную бадью с черпаком, плававшим в воде. Набрав в черпак воды, Ната полила мне воду на руки, я, в свою очередь, тоже полил ей. Полотенец не оказалось, пришлось сушить руки, стряхивая воду. Деревянным черпаком Вена разлила жидкое полупрозрачное блюдо, оказавшееся рыбным супом. Точнее, это была просто рыба, сваренная в воде без дополнительных ингредиентов. Пока молча кушали, зачерпывая рыбную воду деревянными ложками, я лихорадочно размышлял, спросить у Гадона кто правит в Макселе или воздержаться.
— Утром в Максель пойдет повозка, — заговорил Гадон,- надо отвезти «сбор» за этот месяц, можешь со своей женой поехать с Бургом.
— Спасибо, — я доел и отставил миску, — Гадон, у меня есть знакомые во дворце, твоя доброта будет вознаграждена.
Упоминание о дворце сыграло свою роль:
— Вена, — рявкнул староста, — неси мою «ячменку», да принеси окорока к ней. И пусть затопят баню, с дороги надо попариться.
Против бани не возражал, да и против «ячменки» тоже, спиртного я не видел целую вечность. Жена старосты поставила на стол глиняную пузатую емкость, примерно на два литра. Прямо на стол положила солидный кусок копченой свинины, принесла две глиняные пиалки. Гадон вытащив нож из-за пояса, нарезал пару ломтей от окорока, вытащил пробку из глиняного сосуда, плеснул полупрозрачной молочной жидкости в пиалки.
— Ну, давай гость, выпьем! — Опрокинул содержимое в глотку и крякнув потянулся за окороком. Следуя его примеру, залпом выпил содержимое пиалки, почувствовав, как перехватило дыхание. Слезы брызнули из глаз, с большим трудом удержался от кашля, судорожно закусывая.
— Как ячменка? — со смешинками в глазах спросил староста, наблюдая за моими попытками нормально задышать.
— Крепкая, никогда не пил такой крепкой, — признался я, все еще ощущая вкус спиртного во рту.
— То-то, а мне Бург говорит, что в харчевнях Макселя «ячменка» сильнее. Не верю я ему, не может быть крепче моей «ячменки».
— Не может, — искренне согласился с Гадоном. По моему опыту, чистый спирт пить легче, чем эту ядренную ячменку. Вторая стопка пошла легче, а после третьей, почувствовал, как меня охватывает веселье и легкость. Ната пить отказалась, недовольно стрельнув в меня глазами.
— Пока хватит, мне достаточно, — прикрыл ладонью пиалку, отказываясь от четвертой стопки. Гадон попробовал меня уговорить, но я проявил твердость и перевел разговор на баньку. Банька была растоплена, топилась она по-черному. Войдя внутрь, закашлялся от дыма: единственное отверстие для дыма на стене, не справлялось со своей функцией в полном объеме. Через пару минут привык к примеси дыма в бане, осматриваясь по внутреннему устройству. Печь была устроена в центре небольшой комнаты, рядом большая стопка дров. Полок нет, от слова совсем. Вместо полки было ошкуренной бревно, поместившееся на всю длину комнаты. Деревянная бадья с водой, черпак. Никакого намека на веник — таким представало моему взору внутреннее устройство бани.
Гадон подкинул дров в топку и вылил два черпака воды на горячие камни: клубы пара заволокли маленькую баньку. Пройдя к бревну, он растянулся на нем, словно пантера на дереве. Пару минут спустя, освободил мне место, предлагая полежать на бревне. Со смешанным чувством, устроился на горячем бревне: вначале слишком горячо, но тело быстро привыкло к температуре. Вода, что на меня пролил Гадон, показалась раскаленной: я даже взлетел с места. Громко хохоча, староста выскочил из баньки с пустой бадьей в чем мать родила. Вернулся быстро, благо речка текла в паре метров.
