Я смотрел бы у тибя да ретиво́ серцо́!»
225. А-й выспрашиват Добрыня во фторой након,
Уш выспрашиват Добрынюшка во третей након:
«Уш коёго ты города, коей земли?
Да которого бы отца да ноньце матушки?»
Говорыт-де старуй да таково слово:
230. «Кабы был я у тибя да на белых грудях,
Я порол бы твои бы да груди белыя,
Досмотрел бы у тибя да ретиво серцо!»
А сказалса он после да Илья Муромец:
«Я того же бы города ноньце Мурома,
235. Я старой казак бы да Илья Муромец».
А скакал-де Добрыня да на резвы ноги,
Подымал он его да за белы руки,
Говорыл-де старому да таково слово:
«Да прости бы, батюшко да старо́й казак,
240. Да прости миня бы ноньце да во первой вины,
Не ослези ты вдовиного подворьица!»
Уш тут-то старой бы выговарывал:
«Уш ты мастёр, Добрынюшка, боротисе;
А прошло бы старому ноньце времецько:
245. Да не стало ухватки да богатырскою,
Да не стало у мня да силы прежною;
Тибя Бох простит, да фсё Добрынюшка,
Во первой-то бы вины я прошшу тибя;
Уш мог бы я старой да ноньце делати:
250. Как у старого бы на поле смерть не писана,
Да не писана бы смёртоцька мне-ка на поле!»
Говорыл-де старой да таково слово:
«Уш вой еси, Добрынюшка Микитиц млад!
Ты малешенёк бы, Добрыня, да фсё глупешенёк —
255. Уш от роду тибе да фсё двенатцеть лет!..»
Тут-то богатыри побратались,
Да побратались они-де да покрестовались
Да чесныма крестами да Леванидовыма;
Они клали бы заповеть великую:
260. А щобы пры боях бы ноньче пры кампанюшках,
Пры великом бы ноньче да кроволитьицэ
Не находить-то друшку да веть бы на́ друга.
Уш скакали-то ноньче на добрых конях
Да поехали богатыри по чисту полю.
265. Захотелосе старому да позабавицьсе,
Говорыт-де Добрыни да таково слово:
«Поправдаимса мы ноньце да фсё добрым конём!»
Как Добрынюшка-та бил коня да по крутым ребрам,
Полетел бы у Добрыни бы коницёк,
270. А-й полетел бы Добрыня да аки сокол же веть.
Оглянулса Добрынюшка назат же веть,
Назади-то старого не видно веть;
Он крычал бы, зычал да громким голосом:
«Уш ты ой еси ноньце, да названой брат!
275. Уже где ты ноне да оставля́ишьсе?»
Как старой бы скрычал, бы зычал громким голосом:
«Уш ты вой еси, Добрынюшка Микитиць млат!
Не по-прежному у мня сивушко-бурушко!..»
Они съехались богатыри, вдрук поехали
280. Да во ту жа Резань да во Великую;
Приежжали в Резанюшку Великую
Да к тому жа да к широку двору.
А-й бы ноньце сречает его матушка
Да стричает его, всех — от радости,
285. От великого желанья веть она же веть.
Заежжали богатыри на шырокой двор,
Розъуздали коней да коней добрыих,
А-й скинывали бы збрую да лошадиную,
Да насыпали пшаницы да белояровой,
290. А-й наливали веть воды да всё мёдовоё.
А-й заходили веть богатыри ф светлу светлицу,
Скинывали бы платьица богатырскоё.
Веть ноньце богатыри пировать стали.
Они пили-то, мотали трои суточки;
295. А-й веть трои сутки а-й прошли же веть, —
Говорыт-де старой да таково слово:
«Уш ты вой еси, Добрынюшка, названой брат!
Пора мне-ка ехать да во горот<д> веть
Да во горот<д> мне-ка ехать да во Мурово!..»
300. Роспростилисе богатыри веть скоро-наскоро,
Провожали старого да веть ноницэ,
Благодарила его да нонце матушка:
«Да спасибо те, старой казак да Илья Муромец!
Ты оставил моего да фсё мила́ чада!»
305. А-й спровожали веть старого с широка двора,
306. Да поехал бы старой скоро-наскоро.
Садков Егор Дмитриевич
Егор Дмитриевич Садков — крестьянин д. Не́мнюги (именно Верхнего конца) Со́впольской волости, высокий и худощавый старик, около 60 лет, неграмотен. Он женат теперь на второй жене, от которой имеет одиннадцатилетнего сына Бориска. От первой жены у него есть несколько взрослых сыновей, на одного из них — Феодора — мне указывали, как на знатока старин (в бытность мою в Не́мнюге он работал на Ружниковском мезенском лесопильном заводе). Сам Егор теперь одряхлел, страдает грыжей, вследствие чего не может делать тяжелой работы; живет он бедно и рад всякой возможности заработать деньги легким трудом. Теперь он или ездит «бота́ть рыбу» (для чего он делает в лодке по несколько десятков верст в день: малый сынишка гребет, а он сам правит), или нанимается караульщикам на заводах. Но раньше это был отважный мореход, которого знали и знают еще теперь на Зимнем берегу, на Кулое и Мезени. На своем ка́рбасе он ходил даже в Архангельск. Бывало накупит он осенью провизии и других предметов в Архангельске и отправляется морем в р. Ку́лой. Стоят противные ветры. Люди боятся за него и советуют ему продать карбас и отправиться домой сухим путем, но он выжидает по неделям попутного ветра и все-таки приезжает на своем карбасе в свою деревню. Лет 12—13 тому назад с ним местная власть уговаривалась, чтобы он колонизовал Новую Землю, но в Архангельске нашли неудобным утвердить этот выбор. Он известен по всему Кулою как мастер петь старины, знает также наговоры и старается зарабатывать деньги лечением. Он любит выпить, очень скоро заговаривается с народом и забывает о деле. Я хотел было его за его знакомство с местностью и народом взять к себе на помощь для того, чтобы он впереди меня по деревням уведомлял население о собирании мною былин, рассеивал его страхи и узнавал, кто знает старины, но потом, ввиду его слабости к вину и лишним разговорам с населением с забыванием о деле, я раздумал. Он пропел мне 16 старин: 1) «Дюк Степанович», 2) «Данило Игнатьевич и его сын Михайло», 3) «Илья Муромец и станишники», 4) «Бой Добрыни с Дунаем», 5) «Данило Игнатьевич», 6) «Молодость Добрыни и бой его с Ильей Муромцем», 7) «Садко», 8) «Васька-пьяница и царь Баканище», 9) «Чюрило и неверная жена Перемяки», 10) «Сорок калик со
