Ничтожный, но шанс.
Я улегся на кровать и расслабился. Пусть видят, что пациент спокоен и не питает враждебных намерений. И силенок поднакопить тоже не помешает…
Почувствовав легкий запашок, я автоматически задержал дыхание и приоткрыл глаза. Так и есть. Газ. Просочился из вентиляционных пор на потолке. Белесое облачко, растворившееся через полминуты. Неглупо.
Я предельно расслабился. В таком состоянии я мог минуты три обходиться без воздуха, не испытывая особого дискомфорта. Если умеючи, то даже дышать не хочется. Организм медленно угасает, переходя в сверхэкономичный режим. Можно бы и больше протянуть, но мне приходилось шевелить мышцами, имитируя дыхание. Наверняка за мной сейчас пристально наблюдали. Стандартный наркотический газ качественно отрубает человека секунд за десять. Допустим, они выдержат минуту. Потом включат вентиляцию. Я продержусь. Всё это мне даже на руку. Пациент под наркозом не представляет опасности, поэтому охраны не будет.
Я выдержал двести десять секунд, потом, чувствуя, что мозг начинает отключаться, осторожно попробовал вдохнуть. Легкий запашок присутствовал, но голова работала. Мышцы тоже. Теперь, господа китайцы, ваш ход.
Дверь открылась не сразу — минут через пять. Я старательно имитировал «тело под наркозом». Глаза, естественно, закрыты, но и на слух все понятно. Вошли трое. Щелчок раскрывающихся носилок, негромкие голоса на китайском. Один неуважительно задрал мне веко. Я мог бы уложить грубияна на коврик, но воздержался. Рано.
Меня взяли за плечи и ноги (предельная расслабленность!) и перетащили на носилки, подняли… И тут я, уже почти уверившийся, что моя хитрость сработала, ощутил короткий укол в шею. Заподозрил ли кто-то из них неладное или сделал инъекцию профилактически… Не важно. Я всё равно ничего не успел сделать: только осознать, что дела мои совсем плохи…
Глава двадцать седьмая
КОШМАР
Артём задыхался. Он лежал, скрючившись, на холодном и гладком. Он был голый и его окружала тьма. Тьма была плотной, как песок. Она липла к коже, как раздавленная медуза, лезла в ноздри, в рот…
Артём со стоном выпрямил ноги, расцепил руки… Шевелиться было очень больно. Но боль эта понемногу слабела.
По животу Артёма пробежала какая-то тварь с колючими ножками. Содрогнувшись от омерзения, Артём смахнул ее.
«Встань», — скомандовал он себе. Поверхность под ним была покатой и скользкой, как влажная глина. Артём выпрямился. Вытянув руки, шагнул вперед, еще раз… Пальцы коснулись стены. Такой же холодной и скользкой. Стена плавно закруглялась книзу. Артём развернулся и двинулся в обратном направлении. Десяток шагов — и он снова уперся в стену. Артём ковырнул ее. Образовалась небольшая ямка. Тогда он двинулся вдоль стены, касаясь ее… И через некоторое время пальцы его нащупали оставленную отметину. Артём подпрыгнул… Над головой ничего, кроме воздуха. Тяжелого, спертого воздуха. Но Артём чувствовал, что потолок не так уж высоко. Не думая, по какому-то инстинктивному побуждению, он принялся выскребать в стене лунку. Потом еще одну. И еще одну пару — на полметра выше. Когда лунок стало восемь, Артём полез наверх. Он выскреб еще дюжину лунок и добрался до места, где уклон стал отрицательным. Воздух наверху был еще более спертым, чем внизу. Дышать было почти невозможно. Артём соскользнул вниз. Руки и ноги дрожали от усталости. Он уселся на пол в центре. Замедлил дыхание, унял дрожь. Выхода нет. Но выход есть. Выход есть всегда. Вспомнился дзенский коан о гусе в кувшине. Артём закрыл глаза и представил, что глиняные стены исчезли.
Но всё осталось по-прежнему.
Артём отбросил все посторонние мысли. Он изгнал ощущение холода и боли. Выход должен быть. Выход всегда есть. Если правильно настроишься, то увидишь его прямо перед собой… Или под собой.
Артём открыл глаза. Под ним была глина. Достаточно мягкая, чтобы копать.
На глубине двух ладоней он наткнулся на деревянную крышку. Под крышкой был ход, узкий, как барсучья нора. Оттуда тянуло гнилью, но протиснуться было можно, и Артём, не раздумывая, полез внутрь… И сразу же заскользил вниз. Всё быстрее и быстрее. Стенки были гладкими и скользкими, словно смазанными маслом. Артём растопырился, пытаясь затормозить, но ход стал почти отвесным. Артём падал головой вниз, всё ускоряясь…
Ему повезло, что он не сумел затормозить. Ход внезапно сузился настолько, что будь скорость падения меньше, Артём непременно застрял бы. А так он, обдирая плечи, по инерции проскочил узкое место, ухнул в пустоту, пролетел несколько метров, упал на песчаный склон, кубарем покатился вниз… И угодил в сеть.
То есть он понял, что это сеть, когда окончательно запутался.
Артём замер. И услышал голоса. Низкие, похожие на звериное ворчание. Затем почувствовал, что рядом кто-то есть, а чуть позже его губ коснулось что-то… Соломинка. От нее пахло влагой. Артём понял, что ему ужасно хочется пить.
Это была не вода — молоко. Холодное, непривычно сладкое.
Пока он пил, его освободили от сети. Их было несколько, но он даже не смог определить, мужчины это или женщины. Все запахи забивал густой незнакомый аромат, а звуки поглощали рыкающие голоса, выпевающие монотонную вибрирующую мелодию.
Артёма взяли за руки и повели. Он не сопротивлялся. Те, кто его вел, похоже, отлично видели в темноте. Сначала под ногами у Артёма был песок, потом — гладкий камень.
Его провожатые остановились.
…Это произошло мгновенно: четыре петли захлестнули запястья и щиколотки. Артём рванулся, но не успел. Веревки растянули его крестом.
Пение зазвучало громче.
Артём нащупал ногами вделанные в камень кольца. Тоже каменные. Его щиколотки были привязаны к этим кольцам. Незнакомый аромат ослабел, и Артём почуял запах влаги. Где-то близко был водоем.
Низкие голоса стихли, и Артём услышал плеск. Кто-то плыл. Плеск стал громче, затем раздался звук, как будто отряхнулась собака… И Артём увидел два красных огонька. Глаза. И сразу ощутил запах мокрой шерсти. Артёма била дрожь. Но это был не страх, а какое-то почти сексуальное возбуждение. Он попытался справиться с ним, но не смог. Наверное, в молоке, которым его поили, было что-то такое…
Зверь медленно перемещался вокруг Антона. Будь это собака, Артём услышал бы цоканье когтей, но шаг был мягким… Артём слышал, как зверь дышит, как в горле его клокочет ворчание… И вдруг темнота взорвалась низким жутким ревом. Рев подхватило эхо, и Артём понял, что пещера, в которой он очутился, огромна. Имело ли это значение? Когда эхо стихло, Артём услышал стук собственных зубов, а затем — неприятный скрежещущий звук. Зверь точил когти о камень.
— Ну давай, иди сюда! — срывающимся голосом закричал Артём.
Зверь зарычал. Огоньки-глаза прыгнули вперед и оказались на расстоянии вытянутой руки от Артёма. Дыхание зверя не было зловонным дыханием хищника. Оно пахло так же, как тела тех, кто привязал его к кольцам. Глаза погасли. Артём ощутил, как влажный мех прошелся по его бедру. Медленно. Он даже ощутил, как буграми перекатываются мышцы под шкурой зверя. Собственные мышцы Артёма как будто окаменели. Даже озноб прошел. Зверь еще раз потерся о него: всем длинным боком — о бедра и пах. Жесткий, как нагайка, хвост ударил Артёма по голени. Он снова увидел горящие глаза зверя совсем близко. Горячее шумное дыхание обдавало живот Артёма.
Коротко взрыкнув, зверь встал на задние лапы, передние легли на одеревеневшие от напряжения плечи Артёма. Мокрая морда толкнула его в щеку, язык шершавым наждаком прошелся по плечу и шее. Артём ощутил прикосновение клыков. Совсем слабое, но струйка крови тотчас потекла по его шее к ключице. Артём попытался крикнуть, но не смог. Натянувшиеся веревки резали запястья. Зверь толкал его назад, словно хотел опрокинуть навзничь. Жесткий язык смахнул кровь, прошелся по лицу Артёма, обдирая в кровь губы…
И тут живот Артёма пронзила жуткая боль. Внутри у него запылал костер. Артём закричал — и пламя вырвалось у него из горла, испепеляя зубы. Зверь отпрянул, басовито мяукнув. Артём горел. Сгорал в белом ужасном пламени. Краткий миг — пока у Артёма еще оставались глаза, его мозг успел воспринять последнюю картинку: черную пантеру, оскалившуюся, приникшую к каменному полу, блестящую воду, какие-то фигуры поодаль, шагах в двадцати…
Потом всё исчезло. Остался только сжигающий огонь…
Артём Грива
Сначала возникла боль. Всё тело жгло, словно в жилы, в кости вместо крови и мозга влили кипяток. Я не чувствовал тела — только боль. Наверное, я кричал, но собственного крика не слышал. Все мои органы чувств, все рецепторы воспринимали только боль. Я едва не сошел с ума. Всё, что я мог противопоставить боли, всё, чему меня учили, все защитные барьеры боль сокрушала, смывала, как цунами сметает недостроенную плотину. Сколько это продолжалось? Вечность. Но даже вечность когда-то кончается. Боль ушла. Схлынула, как волна, унесла с собой обломки и мусор, оставив вымытый берег и голые гранитные скалы. Я лежал с закрытыми глазами и блаженствовал. Так продолжалось до тех пор, пока ко мне наконец не пробился голос, настойчиво повторявший по-английски:
