— Господи! — замолилась Аграфена угодникам: — принеси какого крещеного, спаси нас!
И отворились тут двери, входит святой Егорий. Поднял святой Егорий копье, ударил копьем по голове мертвеца.
— Провались ты сквозь пол, сквозь землю в предвечную муку, окаянный!
Мертвец присел, — только зубом скрипнул — и провалился. А святой пастырь пошел из избы.
Аграфена-то думала, простой человек, и ну кликать. Не откликается. И напал на нее страх, думает: придет Никита, съест!
Слезла Аграфена с печки да с девчонкой бежать. До росстаней добежала, передохнула. Пошли лесом.
2
Долго шли они лесом и видят: идут навстречу старичок и старушка, кланяются низко.
— Заходите, — говорят, — к нам пообедать.
Аграфена сначала на попятный: чего-то все страх берет.
А потом согласилась, — голод-то не тетка, согласишься, — да и старичок и старушка очень уж ласковые.
Привели их старички в дом. Дом на столбах стоит, высокий, преогромный. Посадили их за стол, щей налили, белого хлеба принесли, говядину.
Смотрит Аграфена: человечьи руки и ноги вареные в миске, — и не стала есть. Думает себе: попали к разбойникам! Девчонка ест, — очень проголодалась.
— Отдыхайте, — говорят, — с дороги, с пути, тут вам будет тепленько! — да горницу и заперли.
Уложила Аграфена девчонку, сама спать не может, все слушает. Разметалась девчонка, спит сладко.
Вот вечер стал. И понаехало народу — шум, гром, хлопотня, говор, — сорок воров, сорок разбойников, сорок подорожников. Один хвастает, что убил стольких-то, другой хвастает, что ограбил стольких-то, — все хвастают, все делов наделали.
— Мы и никуда не ходили, не ездили, а две тетерки к нам сами прилетели! — говорят старичок да старушка, смеются, старые, хихикают.
Тут разбойники повскакали: всем охота тетерок посмотреть.
А старичок со старушкой шасть в горницу. Нащупали девчонку, схватили и потащили девчонку в кухню, люлюкают, старые.
Топится в кухне печка и чугун кипит. В чугун и пихнули девчонку. Закричала девчонка по-худому и недолго кричала, умертвилась. Вынесли ее старики на тарелке, — сели ужинать. Пили, ели, похваливали. Наелись досыта и спать улеглись.
Вот как спать улеглись, да захрапел весь дом, поднялась Аграфена, схватилась за железные рамы, выломала рамы, спустилась на землю, и уж не помнит, как шла.
3
Наутро пришла Аграфена в город, заявила будочнику. Будочник Аграфену на извозчика и в самую главную часть, и там сдал ее самому их главному будочнику. Аграфена и этому все рассказала.
— Не врешь ли? — усумнился главный: — нынче велено строго: прямо без всяких разговоров подкатим бочку пороха под разбойный дом, зажжем порох и разлетится дом на пять частей огнем и пылью, и пеплу не останется.
Отпустил главный будочник Аграфену на все четыре стороны с миром. Снарядились будочники все, сколько было из всех пяти частей, и поскакали по горячему следу на то место, где жили старичок со старухой.
Подступили они к разбойному дому. Выкатили бочку. И уж спичку чиркнули, чтобы порох зажечь, да разбойники как посыпят из окон золото. Да так дождем все кругом и засыпали.
И вернулись будочники к себе в город во все свои пять частей, без разбойников. И следов разбойничьих никаких не осталось, да и где их отыщешь под золотом! — чисто.
1909 г.
Жулики*
1
Ходил вор Васька по Петербургу. Было ему на роду написано и Богом указано воровать. Начал Васька сызмала и хорошо ему воровство далось, развернулся и пошел вовсю: где лавку пошарит, где магазин почистит, и капиталами не брезговал.
Ваську Неменяева все сыщики уважали.
Идет Васька по Миллионной, несут покойника, а за гробом человек десять молодцов, с дубинами, бьют в гробу покойника.
— Что такое, за что бьете? — остановил Васька.
— Должен много, за то его так и провожают, — ответили вору.
— Оставьте, — сказал Васька, — не троньте покойника, я за все заплачу.
Обратил народ внимание, бросили дубинки, пошли за Васькой.
И всех до одного рассчитал Васька, как следует, — вся публика осталась довольна.
2
Сидит Васька у себя на Фонтанке, пьет вино бокал за бокалом. Пьет Васька, попивает и не заметил, как усидел четверть, — и хоть бы что, ни в одном глазе: крепкий. Хозяйка доклад делает: человек какой-то спрашивает, видеть вора хочет.
Велел Васька пустить гостя.
А тот, как стал на пороге, так и стоит, зяблый, щербатый такой, в драном сером кафтанишке, не садится.
— Нельзя ли, — говорит, — мне ночевать, ночлегу нету.
— Чей и откуда? — спрашивает Васька.
— Мы деревенский вор Ванька, воровать в деревне нечего, в Петербург пришли, где денег больше.
— А мы городской вор Васька Неменяев.
Ну, вор на вора не доказчик, признались, выпили и стали друг с другом тайный совет держать: куда воровать идти.
— А что́ тебе тут знакомо? — спросил деревенский вор Ванька приятеля Ваську.
Васька и давай ему рассказывать: у такого-то купца денег много, а у этакого еще боле, в одном месте еще больше, а в этаком и счет потеряешь, перебрал купцов со всех улиц, и с Сенной и с Гостиного, и апраксинских и александровских.
— Не годится купца обижать, — говорит Ванька, — а лучше вот что́: пойдем-ка в царский банк, возьмем денег, сколько надо.
Ладно. Поднялись воры спозаранку, наняли чухонскую телегу и поехали, пока что, с похмелья поразмяться. Ехали почтовым трактом, выбирали, где пристать лучше. За Озерками выпрягли воры лошадь, сами сели под елку, развели огонек, закусили и сидят себе, о воровском деле рассуждают. И вдруг, как зарычит над ними с елки птица — попугай-птица. Васька — за лук: натягивает тугой лук, полагает калену стрелу, пускает в птицу. Не упала птица с елки, обронила железные ключи.
— Ключи нам и нужны, — подхватил ключи Ванька, — а ты нам вовсе не нужна, лети, куда знаешь!
Вечером вернулись воры с находкой на Фонтанку, поужинали и — на работу.
3
В полночь приходят воры к царскому банку: у калитки крепкий караул дежурит.
— Нельзя ли отворить калитку! — подступил к караулу Ванька.
А стражи человек двадцать и на всякого по ста рублей просят. Выдал Ванька деньги. Отворили калитку, впустили воров во двор, калитку опять заперли.
Ладно. Обошли воры круг царского банка, кинули шар на крышу — расправилась из шара резиновая лестница.
Поднялись они по лестнице, взял Ванька мел-камень, обкружил дыру на крыше — и открылся ход.
— Ты подержи бечевку, а я спущусь, — сказал Ванька приятелю и полез в банк.
И в банке Ванька недолго копошился, отпер попугайным ключом шкап, забрал денег, сколько влезло, и опять на крышу. Мел на крыше стер — срослась по-старому крыша чисто. И стали спускаться.
Спустились воры наземь, свернули лестницу в шар, да к калитке. Пропустила их стража. И пошли они себе на Фонтанку, делить деньги.
Васька и говорит:
— В Петербурге я вор первый и все сыщики меня уважают, только до этакого дела я своим умом не дошел бы.
— Пойдем завтра, царь банк пополнит, — сказал Ванька.
И опять снарядились воры на работу. Опять в полночь приходят они к царскому банку. А стража уже другая, ту царь сменил, хитрая, не сдается.
— Без того, — говорят, — мы вас не пустим, по двести рублей надо.
Выдал Ванька деньги. Отворили калитку, впустили воров во двор, калитку опять заперли.
Ладно. Обошли воры круг царского банка, кинули шар на крышу — расправилась из шара резиновая лестница. Поднялись они по лестнице, омелил Ванька круг на крыше — и открылся ход.
— Вчера я, сегодня ты иди, — сказал Ванька и стал спускать приятеля на бечевке в банк.
А уж там догадались и приготовлен был чан с варом.
Ванька бечевку ослабил, Васька туда и попал в этот вар. И сидит по плечи в вару, никак высвободиться не может.
Видит Ванька, дело плохо, прикрепил бечевку, полез за Васькой. И так, и сяк, и туда повернет, и сюда повернет, вертел, вертел, — не может снять приятеля. Взял да и снес ему голову. Да с головою на крышу, мел стер, бросил лестницу наземь, спустился.
Отворила стра́жа калитку, вышел Ванька на улицу и прямо на Фонтанку к Васькиной хозяйке.
Схохонулась Маруха:
— Где, — говорит, — мой вор, Васька Неменяев?
— Голова его тут, а его самого нету, поминай как звали! — ответил Ванька.
Достал у Марухи Ванька банку с вареньем, умял варенье, Васькину голову в середку всунул, завязал банку, поставил банку в уголок под образа для сохранности и стал ждать, что́ будет.
А в царском банке о ту пору поднялась тревога: пошел царь банк проверять и видит, в чану с варом, около шкапа, тулово торчит при часах и цепочке. Взяло царя раздумье:
