- Сбудется обещанное Господом, сбудется чаемое Христом: "Огонь пришел Я низвесть на землю, и как желал бы, чтобы он уже разгорелся". Негоже нам, православным, отставать от гишпанцев. Если не выполним Евангельского завета, гнев Господень будет на нас.
Я посмотрел на отца Дениса. Лицо его приобрело непривычную жесткость, из голоса исчезла теплота.
- Слова об огне земном находим мы только в одном Евангелии, у Луки, сказал он. - Лука не слышал Спасителя своими ушами, писал с чужих слов. Все остальные евангелисты передают только слова об огне вечном, загробном, о геенне огненной. Прочтите у Матфея 25-41, у Марка 9-43, у Иоанна 15-6. И в посланиях апостолов если речь идет об огне, то лишь о том огне, которым очищают золото. Огня веры в душах жаждал Искупитель наш, а не огня, сжигающего тела.
В горнице повисла тягостная тишина. Архимандрит Геннадий сжимал ручки кресла с такой силой, словно это были уже ручки мехов для раздувания костра - мехов, которые у него пытались отнять. Его бледно-серые щеки вздрагивали, дыхание вырывалось с трудом. Ему удалось сдержать гневные слова, клокотавшие в горле, но в оставшееся время он только сдавленно цедил на все вопросы "нет", "да", "конечно", "на все воля Господня".
После его ухода отец Денис долго молчал, смотрел в окно, листал Священное Писание. Потом вздохнул и сказал:
- Прав был Федор Курицын. Кто из нас сумеет провести границу и сказать: здесь кончается ревность христианского служения и начинается похоть господствования? Что сказать мне великому князю о Чудовском архимандрите? Годится он для высокого поста? Я-то, во всяком случае, не гожусь. Слишком верю в заповедь Христову - "не судите, да не судимы будете". А он? Он, похоже, рвется быть судьей всему свету. Но, может быть, только такие и должны пасти непослушное стадо Христово?
Я не знаю, в каких словах отец Денис изложил московскому повелителю содержание беседы. Но через неделю мы узнали, что архимандрит Геннадий был утвержден на пост архиепископа Новгородского. Правда, ходит слух, что этому весьма способствовали две тысячи рублей, внесенные им в велико-княжескую казну. В декабре он приступит к исполнению своих обязанностей. Чем это обернется для новгородцев, предсказать трудно. Но ясно одно: терпимости к чужой вере, которой так гордится ваша Литва, в Московии станет еще меньше.
Прощаюсь с Вами, досточтимый брат, и призываю ангелов мудрости и смирения на Вашу бессмертную душу.
С. З.
Эстонский дневник
Опять сомнения, вопросы, мысли - одна страшнее другой. Даже отцу Денису на исповеди не посмею признаться в них.
Господь Всемогущий, Господь Всемилостивый!
Снова молю о вере.
Дай мне уверовать в непорочное зачатие, в Деву Пречистую.
Взирает Она на меня с икон в каждом храме, в каждом доме светлым взором, обещает заступничество и прощение. Но дьявольское сомнение каждый раз сверлит мой мозг, не отпускает, покрывает испариной страха и стыда.
Почему Спаситель наш нигде, ни одним словом не выделил Избранницу Твою?
Почему не от Нее узнал Он о своей сыновности Тебе?
Почему Он отвергает близких своих, говоря: "Кто матерь Моя и братья Мои?"
Если решил Ты наполнить Духом Святым Сына своего, разве не мог Ты сделать это на любой минуте Его земного пути? И в юношу Христа, и в ребенка, и в младенца во чреве матери мог Ты дунуть дыханием своим. Чем могло Тебе помешать семя Иосифа в чреслах жены его? Ты ведь не Зевс-Юпитер какой-то. Это ему нужно было превращаться то в быка, то в лебедя, то в золотой дождь, чтобы приблизиться к избранницам своим. Но Ты! Ты ведь ВЕЗДЕ. ВСЕГДА.
Особенно теперь, после женитьбы и рождения сына, трудно мне молиться Пречистой Деве. Если Ее называют непорочной, значит каждое объятие с женой моей, Людмилой, должен я считать порочным? А для меня каждое соитие с ней это благословенный дар Твой, за который не знаю, какими словами и молитвами благодарить Тебя.
Ты дал нам стать как одна плоть, дал слиться в заботах друг о друге и о дитяти нашем. Единственное, в чем мы не едины, - и это страшит и мучает меня: жена моя не в силах разделить мою благодарность Тебе.
И не только Тебе.
Порой мне кажется, что даже подарки, и помощь, и похвалы от близких не радуют ее. Словно ей в тягость быть у кого-то в долгу - даже у Тебя. Она повторяет вслед за мной благодарственную молитву перед каждой трапезой, но как-то невнятно, монотонно. Может быть, ужасная утрата, которую она пережила, до сих пор кровоточит в ее сердце? И ей стыдно отдаться радости, когда память о погибших муже и сыне так жива?
Господи, верую - Ты можешь все.
Но только если захочешь.
Если же не захочешь дать мне уверовать в непорочное зачатие, то хотя бы сделай так, чтобы к жене моей вернулся дар благодарности.
Ибо неблагодарность к Тебе сердце мое переживает как самый тяжкий порок и отчуждается от души, пораженной этим недугом.
Глава 18. На Тверь! На Тверь!
Фрау Грете Готлиб, в Мемель
из Москвы, май 1485
Милая сестра моя, Грета!
Счастлив был узнать, что дети твои растут здоровыми и что им достался добрый отец, который не считает своим долгом лупить их за каждый пустяк, как это делали мои родители. Неужели семилетний Эдвард уже научился плавать? Расти на берегу моря - большая удача. Зрелище бескрайнего морского простора должно дать юной душе первое понятие о величии всего Творения.
Наш мальчик уже бодро топает по горнице и по двору. Но к реке его не пускают. Русские твердо верят, что из-под воды в любой момент может выскочить либо русалка, либо водяной и утащить ребенка на дно, чтобы играть там с ним в хоромах из стекла и водорослей.
Ровесник нашего сына, принц Дмитрий Иванович тоже научился ходить в положенное время, но пока не умеет говорить. Мать его, Елена Стефановна, очень обеспокоена этим, но муж ее, принц Иван, уверяет ее, что и он заговорил только в три года.
Занятия наши продолжаются. Елена Стефановна уже довольно свободно объясняется на русском и теперь изъявила желание учить итальянский. Возможно, это связано с тем, что колония мастеров из Италии здесь все увеличивается и их манера общения гораздо свободнее и веселее, чем в русских домах.
Хотел бы я, чтобы тебе когда-нибудь довелось взглянуть на принцессу из Молдавии. В ней совершенно нет высокомерия и чванства - этих вечных спутников придворной жизни. Но внешне она старается соблюдать все правила поведения, предписанные русской женщине из знатного рода. В домашней обстановке хозяйка может снять тяжелые части головного убора - кику, кокошник, - но обязательно оставляет повойник. Волосы у замужних должны быть закрыты всегда. Считается, что они вредны для окружающих, особенно для мужчин. С ними также связываются все легенды о колдовстве. Верхняя рубашка обычна расшита узорами, которые называются "оберег". Есть узоры, оберегающие от болезни, от дурного глаза, от ведьм и домовых. Рубахи эти просторны, и женщинам разрешается быть в них даже при посторонних, если только из-под них не видна нижняя сорочка - интимная часть туалета, доступная только взору мужа.
Последнее время Елена Стефановна проявляет большой интерес к русской истории, особенно ко всему, что связано с Тверским княжеством, расположенным к северу от Москвы. Дело в том, что ее супруг, Иван Молодой, по матери приходится внуком знаменитому князю Тверскому, Борису Михайловичу. Нынешний князь, Михаил Борисович, ему родной дядя. Детей мужского пола у Михаила Борисовича нет. Случись с ним что - и Иван Молодой окажется самым главным претендентом на Тверское княжение. Играя со своим сыном, Елена Стефановна порой ласково называет его "ах ты, княжич мой тверской".
В последние годы все чаще тверские бояре и воеводы стараются перейти на службу к великому князю Московскому. Он знает их воинские заслуги и щедро одаривает вотчинами, дает в управление города. Сам Данила Холмский в молодости служил князю Тверскому, пока не перешел на службу Москве. Михаил Борисович этими переходами весьма недоволен. Он чувствует, что влияние его падает, и, кажется, втайне ищет поддержки у литовского короля. Есть опасения, что весь этот раздор и разлад может обернуться войной.
Еще новость: на наших занятиях с Еленой Стефановной стала появляться другая Елена - дочка великой княгини Софьи, Елена Ивановна. Ей сейчас одиннадцать лет, и она чем-то напоминает мне тебя в последний год моей жизни в Любеке: такая же приветливая, озорная попрыгунья, любящая рядиться во взрослые одежды и переполненная заковыристыми вопросами. К Елене Стефановне она относится как к родной сестре, и они часто шепчутся в углу о том, что мужчинам знать не положено. Елена Ивановна с матерью говорит по-гречески, с остальными - по-русски и очень хочет выучить итальянский. Зачем? Полагаю, лишь для того, чтобы понять наконец, о чем поют и над чем смеются молодые итальянские художники, расписывающие узорами стены в покоях ее матери.
