словно пирожные, сметана густой, как кисель, а вкус поросенка просто не поддавался описанию, даруя почти неземное блаженство желудку. Олег даже не догадывался, что может так много съесть.
Тимофей смотрел на то, как он поглощает еду, и выглядел счастливым.
– Вылитый дед, – произнес он радостно, незаметно вытирая выступившие на глазах слезы умиления. – У Ратмира был такой же завидный аппетит. Одно удовольствие было смотреть на то, как он ест. Я всегда любовался им за трапезой. Настоящий труженик.
Олег недоуменно посмотрел на него.
– А ты разве не знаешь, что на Руси испокон века считалось – кто хорошо ест, тот хорошо работает? – сказал Тимофей, отвечая на его невысказанный вопрос. – Наши предки были мудры. Они разбирались в людях.
– А что во мне есть еще от деда, кроме аппетита? – спросил Олег. Он почувствовал, что насытился, и теперь мог приступить к тому, что его по-настоящему интересовало и даже интриговало. – Ну, и внешнего сходства, о чем ты уже говорил.
Тимофей пристально взглянул на него.
– Не могу тебя понять, – произнес он озадаченно. – Ведь тебя же не это интересует, не так ли?
Олег мысленно поздравил себя с тем, что нашел противоядие против всеведения старика. Все оказалось просто – разговаривая с ним, надо было думать о совершенно посторонних вещах, например, о яблоке во рту жареного поросенка, и тогда поражающая воображение прозорливость Тимофея бесследно пропадала. Старик становился беспомощным, как ребенок, в определенном смысле, конечно.
– Ты прав, – согласился Олег. – На самом деле меня интересует, насколько правдивы слухи о том, что происходило в Усадьбе Волхва, когда дед был жив и здоров. В частности, дарование Велесом счастья материнства бесплодным женщинам. И какую роль в этом играл дед – помимо того, что он взывал к своему могущественному языческому богу во время религиозного обряда.
Он ждал, что Тимофей смутится или выскажет недоумение. Но не случилось ни того, ни другого. Увлекшись риторикой, Олег забыл о своем противоядии, и ему не удалось застать старика врасплох. Он еще не закончил произносить свои витиевато составленные фразы, а Тимофей уже был во всеоружии. Старик получил фору, и умело ею воспользовался.
– Слухи они слухи и есть, – презрительно поморщился он. – Говоря на вашем современном языке, это неподтвержденная информация, чаще всего высосанная из пальца. Причем немытого.
– Это не ответ на мой вопрос, – возразил Олег. Ему было трудно спорить со стариком на сытый желудок, преодолевая подступившую дремоту, но он решил быть настойчивым. – Это всего лишь иезуитские уловки. Говори как на духу – дед насиловал женщин?
– Твой дед, мой мальчик, был очень добрым человеком, – ушел от прямого ответа Тимофей. – Он считал, что самое тяжкое наказание для женщины – не иметь ребенка. И то, что Еву изгнали из рая, по его мнению, было вовсе не наказанием, а, наоборот, милостью. Бог даровал ей великое счастье деторождения, лишив каких-то пустяков.
– Насколько я помню, бессмертия и беззаботной жизни в Эдеме, – заметил Олег. – Ничего себе пустяки!
– Вечная жизнь бесплодной смоковницей – это проклятие, а не дар, – возразил Тимофей. – Это тебе, мой мальчик, любая баба на Руси скажет.
– Пусть так, – не стал возражать Олег. – Но насиловать-то зачем?
– Неужели ты думаешь, что детей зачинают молитвами, а находят на огороде среди капустных вилков? – насмешливо спросил Тимофей. – Насилие во взаимоотношениях мужчины и женщины – неизбежный акт, если речь идет о деторождении. В своем роде, конечно.
– Тимофей, сам Игнатий Лойола тебе в подметки не годится, – вяло возмутился Олег. – А ведь он основал орден иезуитов. Изнасилование – это не то же самое, что совокупление по любви. Для женщины это всегда психологическая травма.
– Для одной на тысячу, – невозмутимо заявил старик. – Зато остальные девятьсот девяносто девять были счастливы, зачав ребенка. Ведь это и было их целью, не так ли, когда они обращались к жрецу Велеса? А остальное – нюансы, не стоящие того, чтобы о них говорить или сожалеть.
– Однако некоторые все же сожалели, – упорствовал Олег. – Они хотели иметь ребенка от своего мужа, а не от неизвестно кого.
– Думаю, женщины горевали бы намного сильнее, если бы после обращения к Велесу их ждало разочарование, и они так и не забеременели бы от мужа.
В интерпретации хитроумного старика дело предстало совсем в другом свете, и Олег почувствовал, что начинает сомневаться в своей правоте. Но он вспомнил негодование Марины, и это укрепило его силу духа.
– И все-таки изнасилование – это гадко, – сказал он. – Я бы не хотел, чтобы дед был замешан в этой нехорошей истории.
– Об этом можешь не беспокоиться, – успокоил его старик. – Для таких благих дел у Ратмира был помощник…
Он хотел что-то еще сказать, но не успел. В открытое окно влетела ворона и, сев на подоконник, громко тревожно каркнула. Крошечный носик Тимофея озабоченно сморщился.
– Ты готов к тяжкому испытанию, мой мальчик? – спросил он.
– Еще одному? – воскликнул Олег. Его сонливость как рукой сняло. – Да сколько же можно! И что на этот раз?
– Скоро у нас будут гости, – сказал Тимофей. – Незваные, непрошенные, негаданные.
До них уже доносились звуки, издаваемые разъяренной толпой. И они неумолимо приближались. Это было похоже на шум урагана или морского прибоя. Из общего неясного гула иногда доносились отдельные выкрики. Это были угрозы и призывы к насилию.
– И часто у вас здесь такое? – стараясь сохранять хладнокровие, спросил Олег.
– Случается, – неопределенно ответил Тимофей. – Но ты не бойся. Пошумят у ворот, да разойдутся. Это не былые времена, когда языческих жрецов сажали на кол или сжигали живьем в их капищах.
– А я-то понять не мог, почему ограда дома вся в вмятинах и обожжена, – хмыкнул Олег. – И много моих предков закончили свою жизнь на колу?
– Были мученики, – кратко ответил старик, но вдаваться в подробности не стал.
Глава 21. Белозар находит союзника
Ближе к полудню на центральную площадь поселка Кулички, породив смерч из пыли, опустился небольшой вертолет ярко-желтого цвета. Благодаря дверцам с выпуклыми стеклянными окнами он был похож на гигантскую стрекозу, у которой на спине чудесным образом выросли стальные лопасти. Вид у металлического насекомого был устрашающий.
В тени, которую отбрасывал храм, прикорнула стая гусей. Сначала гуси, испуганно гогоча, бросились прочь, а потом вернулись, построившись в боевое каре. Подходя, они грозно шипели, вытягивая шеи, на неведомое чудовище.
Когда лопасти винта перестали вращаться, из вертолета на землю выпрыгнул низкорослый широкоплечий мужчина с густой гривой седых волос, ниспадающих ниже плеч. Он был одет в наглухо застегнутый плащ из светло-коричневой кожи. Шикнув на гусей, подошедших слишком
