— Звали-то Улебом, — ответил невольник. — Теперь как назовут, про то не ведаю. А жил в Ладоге. Князю вот нашему ладожскому не угодил, соколу белому, шелудивой собаке!
Звениславка даже руками всплеснула. Кто же не слыхал про грозного варяжского князя!
— Рюрику! Да что ты ему сделал такого? Улеб отвечал достойно:
— Сказал ему прилюдно, чтобы не думал сам за все вече решать. Они ведь, варяги, и говорят и веруют вроде как мы. А живут по-другому.
— Да что же князь?
— А что князь! Спросил меня: уж не ты ли, стеклу кузнец, меня вразумишь?
Погодь, говорю, может, и я, срок дай… А он мне тут: чего ждать, давай ныне!
Пусть, значит, мечи добрые судят, кто прав! Наш дедовский обычай на меня же повернул! Ему-то всю жизнь только дела было, что драться.
Он замолчал: что уж рассказывать про поединок, про поражение, про рабский торг!
— Сама-то кто такая? — спросил он Звениславку. Она встрепенулась:
— И мы словене… С Медведицы-реки. Я в Кременце жила.
— А здесь что делаешь?
— Теперь на лодье живу урманской… Домой с ними еду. Из их страны! Улеб опустил голову:
— Мимо поедешь… Городу нашему от меня поклонись.
— Ас-стейнн-ки! Ас-стейнн-ки!.. — раздался тут голос Скегги. Звениславка обернулась: малыш бежал к ней вприпрыжку, счастливый, в красивой новой рубашке, стянутой кожаным поясом. На поясе висели длинные ножны с настоящим охотничьим ножом… Видга шел следом.
— Ас-стейнн-ки, смотри, это Видга мне купил! — радостно похвастался Скегги, вертясь и показывая обнову. — Он сказал, я настоящий хирдманн и со мной можно ходить!..
Тут он заметил смотревшего на него Улеба и осекся, поняв, что без спросу влез в разговор:
— Ас-стейнн-ки, а это кто?
— Нашей земли человек, — ответила Звениславка. А Улеб добавил с кривой усмешкой, на северном языке:
— Трэль…
Подошел Видга… Он бережно нес в платке свою левую руку. Короткий разговор не минул его ушей. Он спросил:
— Этот малый из города, где ты жила?
— Нет, — ответила она. — Он из Альдейгьюборга. Он…
Видга перебил:
— А почему у тебя глаза красные? Ты плакала? Она беспомощно глянула на Улеба, не зная, как объяснить внуку Ворона все то, что вдруг так переполнило ее сердце. Но молодой викинг не дал ей времени собраться с мыслями.
— Почему ты не купишь его? Пусть бы он тебе и прислуживал…
— Я хотела купить, — ответила она, и губы опять задрожали. — Больно дорого просят…
Видга без лишних слов протянул ей кошелек, еще не успевший как следует отощать на торгу:
— Возьми!
Когда они все вместе шли к берегу, Улеб-ладожанин вдруг сказал ей:
— Так ты, стало быть, из Кременца?
— Из Кременца, — кивнула она и разом всполошилась:
— А что? Слышал что-нибудь? Худое что?
Так и закачались перед глазами избы сгоревшие, забрало порушенное…
Спокойный голос Улеба пробился сквозь черный туман:
— Да нет… Просто князь ваш, Чурила Мстиславич… Ожившая было Звениславка вновь побелела, прижала рукой зашедшееся сердце:
— Да не томи же ты!
— А и рассказывать-то нечего, — подивившись такому испугу, ответил Улеб.
— У него, как говорят, невесту лихие люди увезли прошлой весной. Вот он и скакал серым волком. Даже к нам в Ладогу приезжал. Видел я его и больше не хочу. Туча тучей, а на роже ребятки лесные в свайку играли…
Звениславка закинула голову, и счастливые теплые слезы затопили глаза — весь мир заняло огромное весеннее солнце.
— Расскажи еще, Улебушко, — попросила она тихо.
— Про кого?
— Да про Чурилу Мстиславича…
Этельстану не понравилась Бирка…
Бесцельно бродил он по торгу и не собирался растрачивать свое скромное достояние. Все, что действительно нужно морскому воину, у него имелось в избытке. А лишнее — зачем?
Но однажды, разглядывая выставленное на продажу, он приметил занятную бронзовую фигурку, весело блестевшую на солнышке… Фигурка изображала шестирукого танцующего человека.
Любопытство заставило Этельстана нагнуться, чтобы получше рассмотреть это диво. Потом он решил спросить о цене.
— Только не думай, что возьмешь его дешево, — ответил ему хмурый веснушчатый торговец. — Эта вещица издалека, и в стране, где ее сделали, у всех жителей по шесть рук. А у иных и по двадцать!
Его выговор показался Этельстану очень знакомым.
— Послушай, любезный… — сказал он ему, начисто позабыв о многоруком бронзовом плясуне. — Ты откуда?
Это он произнес уже на своем родном языке. И сразу понял, что не ошибся, — его собеседник так и просветлел лицом:
— Я ирландец, а зовут меня Лойгайре сын Скибура.
— А ты сам кто такой и откуда приехал?
Суровый англ едва не кинулся ему на шею.
— Я Этельстан сын Вульфхеда из Эофорвика… Не откажись побеседовать со мной, друг! Но Лойгайре только развел руками:
— Я-то с тобой побеседую, но что ты от меня сможешь узнать? Я сам забыл, когда в последний раз видел наши зеленые берега… А твои места и подавно!
Однако постой! Тут в городе есть один человек, который будет тебе полезен. А найдешь ты его легко, он каждый день проезжает мимо церкви святого отца Ансгара… Он как раз из твоей страны, и люди зовут его Годвином Эдрикссоном.
Вот только сумеешь ли ты с ним заговорить, уж больно большой это вельможа…
— Смогу! — обернулся Этельстан уже на бегу. — Спасибо, брат!
В этот день были на берегу и Хельги Виглафссон с Торгейром Левшой. У Торгейра скулы еще торчали углами, да и болезнь, глубоко засевшая в простуженной груди, продолжала мучить его кашлем… Но теперь он был одет и тепло и нарядно, а на бедре — справа — висел длинный меч. Торгейр время от времени поглаживал его рукоять, точно проверяя — на месте ли…
— А что ты станешь делать, — спросил его Виглафссон, — если вдруг увидишь того служителя бога… Как там его звали? К которому ехали те монахи на корабле…
Торгейр пожал плечами:
— Спроси лучше, что сделает он… Он однажды видел меня. И если правда хоть половина того, что о нем рассказывают, то почему бы ему меня и не узнать!
— Конунг ему благоволит, но сейчас конунга в городе нет, — сказал Хельги. — Только ярл. Торгейр улыбнулся.
— Не для того же ты отнимал меня у хозяина, чтобы теперь отдать лысому Херогару ярлу?
Они долго ходили по улицам, разминая ноги. И люди с уважением провожали глазами этих двоих и воинов, следовавших за ними.
Но внезапно Хельги почувствовал, как сжались на его локте пальцы Торгейра.
— Смотри, — сказал ему сын херсира. — Это он. Ансгар…
Хельги глянул вперед и без труда отличил в толпе того, о ком говорил калека. В дверях одного из домов — а крышу того дома венчал деревянный крест — стоял маленький толстый старик. И был на нем точно такой балахон, какие носили монахи с разгромленного корабля. И сандалии на босу ногу. Лукавыми молодыми глазами смотрел он на проходивших мимо людей. Шустрый весенний ветерок почтительно приглаживал на его висках остатки седых волос.
