лета 1944 года. В Польше я словно увидел воспоминания моего деда. Он выжил и смог мне все рассказать. Я его никогда не забуду».
Вот другая запись: «Моя бабушка будто осталась в лагере. Она постоянно чувствовала тревогу, боялась снова потерять контроль над своей жизнью. Она все планировала и готовила наперед, до отказа забивала холодильник и полки в буфете. Ни разу не видел ее сидящей спокойно».
Когда проходит большая часть пути, учителя передают ребятам письма от родителей. Мамы и папы написали слова поддержки и попросили не впадать в отчаяние от посещения ужасных мест. Многие школьники читали письма и плакали.
В общем дневнике очередная запись: «Каждый день здесь словно длится неделю. Я ужасно скучаю по родителям и по дому».
Собибор. Ученики идут по лесу, в котором скрылись заключенные после восстания в лагере.
Потом деревня Маркова, на юго-востоке Польши, где поляки-фермеры укрывали две еврейские семьи во дворе своего дома. Немцы обнаружили и расстреляли евреев. Спасителей и их шестерых маленьких детей тоже убили.
Один из учеников написал в дневнике: «Я теперь не хочу идти в армию. Да, я должен защищать свою страну, но разве не так думает каждый солдат? Разве не так думали немцы?»
Школьница оставила такую запись: «Как могли мужчины просыпаться по утрам, пить кофе, целовать жену и детей, а потом идти на работу — унижать и убивать людей?»
Когда дети приезжают в Краков, они уже измотаны до предела. Саму страну они и не запомнили. Польша у них ассоциируется со множеством могил.
Память — одна из главных ценностей иудаизма. «Захор!», то есть «Помни!» — так говорится в Торе. Однако память о Холокосте и его жертвах изменилась со времени образования государства Израиль в 1948 году.
К 1949 году в Израиль приехали около 350 000 выживших после Шоа[26]. Их приняли сдержанно. По мнению израильского историка Моше Циммермана, в них видели «овец, идущих на заклание». Для строительства молодого государства требовались герои и бойцы, а не жертвы.
Раны выживших стали табуированной темой. Израильская общественность почти не замечала их страданий.
В газете Hàaretz даже напечатали: «Мы должны смотреть фактам в лицо. Те немногие, кто остался в Европе, необязательно лучшие представители еврейского народа». Том Сегев рассказывает: «Евреи в Палестине были одержимы идеей, что в лагерях смогли выжить… только худшие элементы общества, то есть те, кто крал хлеб у других и прочее. Якобы всех порядочных людей уничтожили».
Поворотным моментом стал суд над Адольфом Эйхманом в Израиле в 1961 году. Он отвечал за депортацию евреев из Европы. Во время следствия генеральный прокурор Израиля не только ознакомился с официальными бумагами и письменными свидетельствами, но и вызвал в суд свидетелей, которые впервые открыто поделились болью и скорбью. По словам Сегева, судебный процесс «принес избавление» целому поколению выживших и послужил своего рода групповой терапией для нации.
В настоящее время поддерживать память о Шоа стало национальной задачей, до сих пор не потерявшей значения. Это главный определяющий элемент государства Израиль. Воспитателей детских садов и других дошкольных учреждений, а также школьных учителей обязали знакомить детей с событиями Шоа сообразно возрасту.
Министерство образования Израиля подготовило программу школьных поездок. С 1988 года десятки тысяч школьников побывали в Польше.
К поездкам долго готовятся, но участвовать в них не обязательно. Анат и другие родители обсуждали, стоит ли погружать детей в эти ужасы, и некоторые отказывались от поездки.
Анат не переживала, что Кай вернется из Польши напуганным и растерянным. «Я скорее боялась, что он возненавидит немцев и сочтет себя жертвой».
На пути в Краков школьники пересмотрели фильм «Список Шиндлера». Когда в Плашове Дженнифер Тиге расскажет им свою историю, они вспомнят Рэйфа Файнса в роли Амона Гёта, жестокого убийцы.
Именно поэтому Анат так хотела, чтобы Дженнифер поехала в Плашов. «Амона Гёта слишком легко возненавидеть. Если немцы и их союзники стали убийцами, то и мы можем. Если немцы „смотрели в другую сторону“, предпочитая не замечать преступлений, такое может случиться и с нами. Надеюсь, оба моих сына будут помнить об этом и палестинцы останутся для них прежде всего людьми, а не врагами».
Когда израильские школьники приезжают в Краков, их сопровождают телохранитель из Израиля и двое полицейских — поляков. Сейчас они особенно бдительны. Четыре дня назад в Болгарии террорист-смертник подорвал автобус с туристами из Израиля, шесть человек погибло[27]. Ответственность за теракт возложили на ливанскую военизированную организацию «Хезболлах».
Охранники проверяют автобус израильских школьников перед каждой посадкой и заранее осматривают каждое помещение в отеле, который соответствует требованиям безопасности. На этаж можно попасть только через дверь, открывающуюся карточкой. Номера израильтян расположены на одном этаже.
После заселения дети ненадолго собираются в вестибюле отеля, где сидят на новеньких светлых диванах между искусственными пальмами.
Мальчики и девочки шушукаются и хихикают. В конце дня они планируют тайком пробраться друг к другу в комнаты. Всё, как в обычной школьной поездке. Ребят из кибуца легко узнать: по темному кафельному полу шикарного вестибюля они бегают босиком. Мужчины в костюмах смотрят на них с раздражением.
Кай тоже бегает босиком. Он единственный из детей знает, зачем в Плашов приедет Дженнифер Тиге. Осведомлены также родители и учителя.
* * *
Я добираюсь до отеля в Кракове уже ночью. На следующий день я встречаюсь с группой в центре города.
Мы с Анат долго обнимаемся.
К этому времени школьники посетили бывшее гетто в Подгуже и еврейский квартал Казимеж. Сейчас ребятам впервые дали немного свободного времени, и они гуляют по центру Кракова. На исторической торговой площади Рынек Гловны дети покупают домой сувениры и гостинцы. После этого запланирована поездка к мемориалу Плашова.
Мы с Анат, пока дети гуляют, устраиваемся в кафе неподалеку. Я рассказываю ей о смерти Герхарда. Она благодарна, что я приехала, несмотря на это. Утром я возвращаюсь в Мюнхен, нам с Инге и братьями нужно подготовиться к похоронам Герхарда. Я хочу с ним проститься, увидеть его в траурном зале, а потом тело кремируют.
Анат мне сочувствует. Они с Герхардом были знакомы. Встречались во время его поездки в Израиль и на моей свадьбе. Мой приемный отец нравился Анат. Ее, правда, утомляли дискуссии о национал-социализме, которые он пытался с ней вести.
Даже незадолго до смерти Герхард продолжал размышлять о Холокосте. Он хотел обсудить со мной личность
