Сеня покрутил головой, принюхался – обоняние у него дьявольское.
– Можно, – сказал он. – Здесь никто не живет, кроме маленьких животных, которые разбежались.
Мы пробрались сквозь кусты к дому. Дверь была приоткрыта – так и вросла в сгнившие доски крыльца. Но внутри сохранился даже пол.
Окна в доме были маленькие, и к тому же разделенные на дольки. В одной из долек правого окошка сохранилось стекло.
Меня удивило странное, некогда белое сооружение, стоявшее в комнате. С одной стороны в нем была ниша, в которой лежал проржавевший лист железа. Во второй нише под ней сохранился серый пепел.
– Я думаю, что это была плита, – сообщил мне Сеня. – Внизу клали топливо, а сверху – кастрюли.
Я сунул руку в глубь ниши и натолкнулся пальцами на округлый предмет. Я вытащил его, оказалось – это металлический горшок. Целый чугунный горшок!
– Давай спать, – сказал Сеня. – Здесь хорошее место.
Я вытащил два сухаря и протянул один малышу.
– Завтра, – сказал он. – Проснемся и поедим. Мы будем ужасно голодные. А сейчас больше хочется спать.
Сеня был прав.
Ноги болели, голова раскалывалась. Надо было бы пойти наружу и нарвать травы и листьев, чтобы сделать нам подушки. Но сил на это не было. Мы постелили на пол халат, обнялись и накрылись моим одеялом, чтобы было теплее, и сразу заснули.
Я проснулся от того, что на меня кто-то смотрел.
Я лишь приоткрыл глаза – но не вскочил, ничем не показал, что я очнулся.
На полу, в метре от меня, сидело небольшое пушистое животное. У него были короткие треугольные уши, большие зеленые глаза, серая спина и голова, но белая грудь и белые лапы. Я вспомнил, что видел изображение этого животного в атласе в библиотеке Сийнико. Этот зверь был некогда домашним и назывался кошкой. С ликвидацией сельских поселений и организацией людей на новом уровне кошки были объявлены экологически неприемлемыми и подлежали уничтожению.
А здесь кошка выжила и даже пришла посмотреть на людей.
Я вовсе не испугался этого животного – оно и не собиралось на нас нападать, да и зубы у него были маленькими. Оно мне даже показалось красивым.
Я осторожно толкнул Сеню, который спал, прижавшись ко мне. Тот сразу проснулся, открыл глаза и обрадовался, увидев кошку.
Он поднялся. Кошка смотрела на него с удивлением, настороженно.
Она подпустила крадущегося Сеню на два шага, а потом легко отступила назад. Она не хотела, чтобы ее трогали.
Сеня остановился. Кошка вспрыгнула на подоконник и внимательно смотрела на нас.
– Не трогай ее, – сказал я. – Не пугай.
– Я знаю, – сказал Арсений, – она здесь живет, и мы будем теперь жить вместе.
Кошка сидела в окне, подсвеченная утренним солнцем. Солнце пробивалось сквозь раскрывающиеся листочки деревьев, и тени их были ажурными, как кружева, которые вязала по вечерам госпожа Яйблочко.
Было тепло, а днем станет еще теплее. Я порадовался, что мы убежали в теплое время. Зимой мы бы замерзли или нас нашли бы по следам.
Сеня подбежал к окну. Кошка спрыгнула с окна в заросли.
– Очень большое солнце! – сообщил Сеня. – Ты не представляешь, какой я голодный.
Тут я сообразил, что я тоже голодный.
– А у нас нет ни спичек, ни зажигалки, – сказал Сеня. – Значит, мы теперь будем есть все только холодное.
– Да, – вынужден был согласиться я. – Я так спешил, что почти не взял еды.
– Доставай сухари! – сказал Арсений. – А я принесу воды.
Он взял чугунный горшок и направился к двери.
– Я с тобой, – сказал я. – Далеко не убегай.
– Здесь вода близко, – откликнулся он. – Я воду чую.
Он убежал. Я вышел следом за ним. Я следил, как мальчик побежал вниз по улице – там, оказывается, протекал ручеек.
Я посмотрел вдоль деревни в другую сторону – вершину холма занимало двойное каменное здание. Низкая половина была похожа на большой дом, а высокая – на башню. Вершина башни обрушилась, но над низким домом была башенка с украшением сверху, похожим на луковицу, из которой криво вырастал крест.
Наверное, в этом доме жил начальник деревни, подумал я. Надо будет сходить туда.
Погони вроде бы не было – я ее не ощущал. Арсений, который возвращался от родника, прижимая к груди горшок с водой, также был спокоен. Кошка шла за ним в отдалении, как будто решала для себя сложную задачу, признать в нем друга или игнорировать.
Я стоял на пороге дома, смотрел, как поднимается мальчик с чугунком, и понимал, что я не представляю, как себя вести дальше. Даже если будет тепло, нам не выдержать здесь больше чем несколько дней – я не представлял, что мы будем есть. Да и зачем жить в этой деревне?
Надо уходить к городу, к людям.
А надо ли? Где мне найти людей, которые думают, как я, которые тоже хотят выгнать спонсоров и тех, кто помогает им править нами? А может быть, я один такой на всей Земле? Может быть, все довольны?
Так ничего и не решив, я взял у Сени чугунок и попробовал на вкус воду – вода была хрустальная, холодная. Потом Сеня полил мне на руки, и я ополоснулся. У нас было четыре сухаря. Два мы съели за завтраком, а два оставили на вечер. Мы положили сухари на полку, потому что не знали, что ест кошка – если она ест сухари, то лучше их держать от нее подальше.
Потом мы с Сеней пошли наверх, к каменному дому с крестом, но не дошли до дома, как Сеня углядел, что речка, которую мы переходили ночью, сливается с другой – широкой. Он сказал, что сбегает, поглядит. Он обещал быть осторожным.
Я вошел в каменный дом.
В нем было холодно. Через провал в крыше намело сугроб снега, который так и не растаял. На стенах дома были нарисованы картины, изображающие людей, одетых в простыни. Я попытался понять смысл в картинах, которые рассказывали какую-то историю, но не смог. Там же было еще несколько картин, нарисованных на деревянных досках. На них тоже были изображены древние люди. На двух или трех – женщина в платке, державшая на руках маленького ребенка.
Я злился, потому что не мог понять, зачем людям нужен такой дом.
Внутри было очень тихо, шум весеннего леса доносился сюда как комариный звон. Я услышал, как треснул сучок под ногой человека. Человек шел медленно. Это был не Сеня. Я сделал шаг к стене и замер. Шаги были слишком слабыми и вялыми, чтобы принадлежать моим преследователям, но все же в незнакомом месте нужно быть осторожным. Я вытащил до половины нож.
Темная согбенная фигура с палкой появилась в дверном проеме. Сразу было ясно, что это старый человек.
Я не стал окликать его. Пускай делает что хочет. А то еще испугается.
Старик прошел в центр зала и остановился, словно в нерешительности.
Лица его мне было не видно, потому что его черная ветхая одежда заканчивалась наверху капюшоном, в котором оно пряталось. Лишь серая борода висела, не касаясь впалой груди.
Глядя на картину, изображавшую женщину с ребенком, он принялся невнятно и быстро бормотать. Я различал отдельные слова, но не мог понять общего смысла его монолога. Старик говорил и говорил… и тут снаружи раздался детский крик:
– Тим, где ты? Дядя Ланселот…
Я невольно пошевелился, и старик резко обернулся ко мне.
Я видел, что он испугался – он был такой слабый и старый.
– Не бойтесь, – сказал я. – Я не желаю вам зла. Мы здесь вдвоем с мальчиком.
– Храни вас господь, – сказал старик. – Я уже никого не боюсь.
Солнечные лучи пробивались сквозь высокие окна, и когда старик обернулся ко мне, я увидел, что у него изможденное, мятое, желтое лицо, на котором ярко видны черные глаза. Рука, лежавшая на набалдашнике трости, раздулась в суставах и, как лицо, была покрыта морщинами.
– Здравствуйте, – сказал я. – Меня зовут Тим. Или рыцарь Ланселот. Мы с мальчиком Арсением бежали из питомника и прячемся здесь. Мы не знали, что вы здесь живете.
– А я не здесь – я в лесу живу, – сказал старик. – В церкви жить опасно – место высокое, открытое, сюда эти заваливаются.
– Кто такие – эти?
– Милиционеры, – сказал старик. – На рыбалку прилетают на своих вертолетах.
– Люди? – спросил я. – Не спонсоры?
– А жабам здесь чего делать? – сказал старик. – Жабы наших лесов не любят.
– А мы с Сеней здесь ночевали, – сказал я.
Видно, услышав наш разговор, в дом вошел Сеня и вовсе не испугался незнакомого старика. Он подбежал ко мне:
– Смотри! – Двумя руками он прижимал к груди чугунок, полный небольшими рыбками. Некоторые еще шевелились.
– Это еще откуда? – Только тут я заметил, что мальчишка совершенно мокрый.
– Там большая река! – торжествующе объявил Арсений. – Я в нее нырнул
– ты же знаешь, что я могу. Мне в воде даже лучше. Я их догнал, теперь у нас есть еда.
Он ждал похвалы. Он был горд собой.
– Молодец, – сказал я.
Мальчик поправил упавшую на лоб мокрую прядь волос. Старик со страхом смотрел на его перепончатую руку.
Он провел крест-накрест рукой перед своим лицом.
– Вы меня боитесь? – удивился малыш.
– Господь с тобой, – сказал старик. – Никого я не боюсь. Молитвой оберегу себя.
