– Я… Нет, не надо…
– Начальство вас пожалело, уголовное дело заводить не стали, списали пропажу на убытки. Но вам навечно закрыли дорогу в места, где торгуют либо производят лекарства из известного вам списка. Я о наркотиках говорю, – жестко произнес Платошин. – Легко вы тогда отделались, вот что я вам скажу. Вы украденное вернули практически полностью, но… Среди навечно пропавших медикаментов была и ампула цианистого калия, которую так и не нашли. Я просто уверен, что сохранись она – и маркировка полностью совпала бы с той, украденной много лет назад. Записи в архивах долго хранятся. Потому вы и раздавили пустую ампулу ногой. Так?
– Я… – Ольга Сергеевна словно задохнулась и взялась рукой за шею.
– С такой записью в трудовой книжке вам было трудно найти работу. Пришлось срочно переквалифицироваться в прислуги. Как же вы устроились в дом Листовых?
– Меня сам Эдуард Олегович…
– Понятно. Так за что же вы отравили Нелли Робертовну? По какой причине?
И тут Егор принялся громко сопеть. Наталья Александровна сердито сказала:
– Веди себя прилично!
– Я знаю за что.
Эдик усмехнулся:
– Братец имеет привычку подсматривать в замочные скважины.
– А ну-ка, Егор, – кивнул капитан. – Просветите нас.
– Ольга Сергеевна и дедушка. Они… Ну, в общем, я видел, как она сидела у дедушки на коленях. И еще… – Егорушка замялся.
– Братец стесняется выговорить, – подсказал Эдик. – Подсматривать не стесняется, а вот озвучить… В общем, он видел, как они трахались, и это отбило у него самого охоту заниматься сексом. А дед-то был не промах! Сколько же у него внебрачных детей?! Ольга Сергеевна, вы, часом, не осчастливили нас еще одним наследником или наследницей?
– Эдик, побойся бога! – поежилась Олимпиада Серафимовна. – Она все время была у нас на глазах, мы бы заметили беременность!
– Это была любовь на одну картину, как говорила покойная Нелли, – вздохнула Наталья Александровна. – С Эдуардом Олеговичем это часто случалось.
– Картина у нее в чемодане, – сказала вдруг Валя.
– Ах ты… – выдохнула Ольга Сергеевна. – Успела уже! Весь дом обшарила!
– Я прибиралась, – начала оправдываться Валя. – Я только пыль стерла.
– Внутри чемодана тоже? – усмехнулся капитан. – Что ж, ваше любопытство помогло нам узнать причину. Банальная ревность. И что это за картина?
– Портрет, – с вызовом сказала Ольга Сергеевна. – Да, он написал мой портрет!
– Вы его украли! – взвизгнула Наталья Александровна. – Он вам не принадлежит, он принадлежит семье! А Нелли наверняка знала!
– Ничего она не знала! – зло посмотрела на нее Ольга Сергеевна. – Никто не знал! Это мое, понимаете, мое!
– Следствие разберется, – сказал капитан. – А вам, Ольга Сергеевна, к воровству не привыкать. Значит, между вами и художником Эдуардом Листовым была любовная связь?
– Да, я его любила! – гордо вскинула голову Ольга Сергеевна. – И он меня любил! Он даже хотел на мне жениться!
– Хотел бы – женился, – усмехнулась Олимпиада Серафимовна. – Вы себе льстите, милочка.
– Торжествуйте! Ничего, вы тоже свое получите, недолго осталось, – напомнила Ольга Сергеевна.
– Думаю, с вашим уходом из этого дома все неприятности здесь прекратятся! – отчеканила Листова-старшая.
– А вдруг она бомбу в кухонную плиту заложила? – предположил Егорушка.
– Егор! – взвизгнула Наталья Александровна. – Ну, сколько можно?!
– Нет, взрывчатых веществ там, где когда-то работала Старицкая, не пропадало. Так что успокойтесь, господа, больше здесь никто не умрет, – сказал капитан Платошин. – У нас есть ордер на обыск, и начнем мы с комнаты Ольги Сергеевны. Только вот кого пригласить в понятые?
Он обвел глазами присутствующих:
– Подозрение пока ни с кого не снимается, у нас еще и труп Листова имеется. А на пистолете отпечатков пальцев гражданки Старицкой нет.
– Может, она перчатки надела? – подмигнул Эдик. – Она же уборку всегда проводила в перчатках.
– Был поздний вечер, – напомнил Платошин. – Не до уборки. И я все же предполагаю, что убийство было непреднамеренным. Убийца выстрелил спонтанно, видимо, не справившись с нервами.
– А если это сделала моя тетя? – робко сказала Настя. – Когда я… хотела поговорить с дядей Георгием, я вошла и стала дожидаться его в кабинете. А пистолет лежал на столе. Я взяла «Дерринджер» в руки, потом положила обратно, услышав шаги в коридоре. Дядя вошел первым, а следом тетя. Я спряталась в студии.
– Зачем? – в упор посмотрел на нее Платошин.
– Ну… Машинально.
– Одна девушка машинально поднимает с пола орудие преступления, другая машинально прячется от человека, с которым пришла поговорить. Возможно, что кто-то из вас так же машинально выстрелил, – усмехнулся Платошин. – Ваша тетя, Настя, теперь уже ничего не скажет. Поэтому подозрение ни с кого не снимается. Кого бы пригласить в понятые? Разве что соседей?
– Садовника, – подсказал Эдик. – И сторожа. А хотите, меня.
– Эдик, я ведь тебя деньгами выручала, – укоризненно произнесла Ольга Сергеевна.
– Хотите сказать, что я добра не помню? Хорошо, я отказываюсь быть понятым!
– А и в самом деле, – Платошин повернулся к лопоухому, – Вася, пригласи-ка сторожа. И начнем, пожалуй. Ольга Сергеевна, вы ничего не хотите нам выдать, так сказать, добровольно? Наркотики, оружие или, может быть, у вас в комнате есть не принадлежащие вам вещи?
– Там все мое! – вспыхнула она.
– Что ж, идемте проверять.
Э. Листов «Женщина у окна», портрет в бордовых тонах, холст, масло
Ничего интересного для следствия, кроме упомянутой картины, извлеченной из чемодана, в комнате Ольги Сергеевны обнаружить не удалось. После того как все было закончено, Платошин предоставил портрет в бордовых тонах на суд Листовых. Здесь же был и Веригин, оставшийся из любопытства. Именно он и заинтересовался всерьез картиной:
– Ну-ка, ну-ка…
Портрет в бордовых тонах сильно отличался от картины, висевшей в гостиной. Один был весь как будто наполнен светом, небо, преображенное рассветным солнцем, словно переливалось, играло красками, а лицо молодой девушки, изображенной на портрете, было удивительно чистым, спокойным и радостным. Это была сама жизнь.
Женщина в бордовом платье выглядела старой, уставшей, хотя в ее волосах не было ни единого седого волоса, а на лице морщин. И все равно она казалась старухой. Выражение лица неприятное, то ли злое, то ли просто недовольное, губы сжаты, глаза прищурены. Сам же портрет тусклый, слишком темный, такой же неприятный, как и изображенная на нем женщина. Словом, это была сама смерть. Только косы в руках не хватало. Возможно, ее умирающий Листов и писал. Всех, кто видел сейчас портрет, охватило чувство страха.
– Да пусть оставит его себе! – не выдержала Олимпиада Серафимовна.
Эраст Валентинович со вздохом сожаления сказал:
– Крайне неудачная работа. Но подпись имеется. Даже не верится, что это Листов! Думаю, несколько тысяч долларов эта картина все же стоит. Из-за подписи. Как-никак раскрученный бренд. Но, сказать по правде, редкая дрянь, – не удержался он.
Ольга Сергеевна воскликнула:
– Да что вы понимаете! Вы просто завидуете!
Веригин обиженно поправил очки:
– Я не художник. Я критик. Говорю то, что думаю.
Ольга Сергеевна заявила:
– Все критики – это неудавшиеся художники!
Веригин, снимая очки, огрызнулся:
– Ну, знаете! Терпеть оскорбление от особы, которая совершила преступление… Я не намерен! Попрошу оградить!
Платошин пожал плечами:
– Мне только надо знать, имела ли место еще и кража? Кому принадлежит картина?
– Нам, – хором заявили Наталья Александровна и Вера Федоровна.
– А я сказала: пусть забирает! – заупрямилась Олимпиада Серафимовна.
– Хорошо, картина пока останется в доме, – вздохнул Платошин. – Старицкая, пройдемте.
Ольга Сергеевна спросила:
– Можно мне позвонить?
Платошин уточнила:
– Позвонить? Кому?
Ольга Сергеевна ответила:
– Соседке. Разве я не имею права? У меня квартира, я хочу, чтобы за ней присмотрели.
Платошин снизошел:
– Хорошо, вы имеете право на один звонок, можете позвонить кому хотите. Это на ход следствия никак не повлияет. Дать вам мобильный телефон?
Ольга Сергеевна сказала:
– Если вы не возражаете, я с домашнего позвоню.
Платошин пожал плечами:
– Как хотите. Только недолго.
Старицкая, ни на кого не глядя, прошла в дом. Капитан кивнул лопоухому: Вася, мол, проследи, чтобы ничего такого не сотворила. И не сбежала. Потом словно вдруг что-то вспомнив, капитан хлопнул себя по лбу:
– А где записная книжка, что была при Марии Кирсановой? Давно хотел взглянуть.
Олимпиада Серафимовна удивленно подняла брови:
– Записная книжка? А вам она зачем?
Платошин:
– Хочу кое-что проверить. Необходимо для следствия.
