Хорошо хоть не донес никто воеводе царицынскому про Ефимово прошлое. Видно, хранило казака колечко и удача еще не покинула шалого мужика.
С превеликим трудом удалось пристроиться Ефиму к одному купчине дрова из лесу возить. Гордый казак скрипел зубами от ярости, но терпел, потому как деваться все едино было некуда. Понимал это купчина и куражился над батраком – денежку платил совсем малую, а работой загружал сверх всякой меры. К ночи Ефим едва-едва ноги волочил и проклинал хозяина всяко, обещаясь более не ходить к мироеду. А по утру начиналось все сызнова.
Так промучился казак до самой весны, а там работы поменьше стало. Да и хозяин, видя молчаливое усердие работника, перестал цепляться к Ефиму и даже поручил ему развозить дрова по дворам. В ту пору и приметила его Степанида Яковлевна Захарина, женщина еще не старая, в общем, баба-ягодка.
Была она вдовой купца Фомы Нилыча, что был одним из первых торговых людей в Царицыне. И после смерти мужа Степанида Яковлевна взяла в свои вовсе не слабые руки дело покойного супруга. От ее управления дело только в рост пошло, да так, что иные мужики завидовали сметке купеческой вдовы.
Фома Нилыч в годах уж был, когда взял за себя молоденькую Стешу, чья пышная стать прельстила старого купца. За полтора десятка лет супружеской жизни так и не вышло у Фомы Нилыча сотворить наследника, а жена его по молодой глупости об этом не сильно печалилась: все больше к торговому делу интерес проявляла. Поначалу супруг смеялся над ней, дивился бабьей придури, а потом рассудил, что пусть ее, авось не так бабе маятно будет без дитенка-то. А уж после только диву давался, какой разумницей его Степанида оказалась.
А через пару лет после мужниной смерти стала замечать за собой купчиха, что одного только дела купецкого мало ей для ладной жизни. В тягость бабе стали одинокие ночки, частенько замечали дворовые девки, что мокрым-мокра хозяйкина подушка от ночных слез.
Сватались к Степаниде Яковлевне, и не раз, да только все больше на деньги ее зарились. А даже и кого она сама прельщала, так ведь знала мудрая вдовушка, что выйди она замуж, так все дела враз у мужа окажутся. Боялась она, что прахом пойдет все от неумелого управления, да и привыкла уж жить сама себе хозяйкой. По тем временам редкостью такое было великой. Вот и отказывалась баба от всякого замужества.
Вот только естество бабье своего требовало, бунтовала грешная плоть. Уж пыталась Степанида и постом себя смирять, и молитвами, да попусту были все ее старания. А так как была она из-за своего богатства да одинокой жизни на виду всегда, то грешить с каким-либо мужиком опасалась. Оттого частенько не в духе бывала купчиха, и девки дворовые ревмя ревели от ее тяжелой руки.
Так что ко времени встречи с Ефимом было Степаниде Яковлевне чуть более сорока лет, и отличалась она телесной пышностью и высоким ростом, что называется, была женщиной в теле. Лицо ее радовало правильностью черт, а глубокий взгляд голубых глаз придавал ему большую выразительность. Тяжелая каштановая коса вдовой купчихи еще не украсилась серебром седины, как и высокий лоб – морщинами. Лишь две тонкие морщинки вокруг рта выдавали возраст Степаниды Яковлевны.
Увидала купчиха Ефима в первый раз в середине весны, и облик казака сразу ей приглянулся. Да и что говорить: женщины всегда баловали его своим вниманием. Стать богатырская, взор орлиный, голова всегда гордо поднята, буйные кудри да лихие усы – как не приметить такого красавца! А к тому времени Ефим уже пообвыкся со своим положением, купчишка над ним более не измывался, денежки стал платить поболее, а работенка пошла полегче. Вот и балагурил казак с дворовыми девками напропалую!
Когда Степанида Яковлевна в первый раз приметила, как крутят хвостами ее холопки перед казаком, то так разгневалась, что, придравшись к какой-то пустячной провинности, приказала выпороть одну из них, а другую в чулан запереть. А поостывши чуток, сама удивилась, что это на нее нашло? Девкам тогда по обновке от хозяйских щедрот перепало.
Купчиха даже не осознавала, что ждет не дождется, когда ж снова на ее подворье завернет телега удалого работника. А когда появился Ефим и, пока сгружали с телеги дрова, затеял шутейный разговор с девками, которому те были очень рады, поняла Степанида Яковлевна, что смертельно завидует им. Завидует мучительно той легкости, с которой хохочут ее холопки в ответ на соленые шутки статного казака и которой она сама была лишена. Смотрела женщина на них из-за занавески в окошко, а ее руки в тот миг в клочья разорвали шелковый платочек и злые слезы текли из глаз.
В ту ночь проснулась Степанида Яковлевна от стыдного сна, вся дрожа от пережитого кошмара. Снилось ей, что она совершенно нагая хлещет на конюшне кнутом своих холопок, привязанных за руки к стрехе, те извиваются и кричат, а ей так сладостно слышать их крики. А потом появился Ефим, отнял у нее кнут и принялся стегать Степаниду по белому телу и смеяться. Вдоволь же настегавши ее, казак привязал к стене вдову и приказал смотреть и не отворачиваться, а сам отпустил всех девок, лаская каждую и целуя всяко. А уж далее и вовсе стало непотребное сниться: учинил казак с холопками свальный грех, ни одну не обидел. Только к ней, Степаниде, не притронулся.
Как же хотелось ей отвернуться в том проклятущем сне, не видеть, как голые девки прижимаются к Ефиму, как бесстыдно расставляют ноги, маня казака запретным. Но более всего досаждали вдове их насмешки: дескать, пусть она их кнутом приголубила, ей-то такая же ласка перепала. Зато их теперь вона какой жеребец охаживает, а ей он ни за что не достанется! От такой обиды закричала женщина и проснулась от этого крика.
Трясущимися руками зажгла вдова свечу от лампады, пытаясь совладать с обезумевшим сердцем и унять дыхание. Худо-бедно это ей удалось. Вот только уснуть она более не смогла до самой зари. Стоило лишь ей смежить веки, как появлялись перед глазами сплетенные тела, кои сотрясала сладостная дрожь соития.
Промучившись так полночи, встала Степанида Яковлевна совершенно разбитая и поспешила в церковь. Но молитва не принесла ей желанного успокоения: губы женщины произносили с детства затверженные слова покаяния, а перед глазами стоял образ желанного казака. Так и пришлось вдове уйти из церкви, не справившись с греховными мыслями.
Попробовала купчиха уйти с головой в дела, запретила себе смотреть на Ефима, когда приезжал он на ее подворье. Да только разве от себя можно убежать! Через две седмицы пой мала себя Степанида Яковлевна, что вот уж почитай как час смотрит в амбарную книгу, а цифр не видит вовсе.
Тем же днем после вечерней трапезы крепко задумалась вдова о том, как ей дальше жить. Поняла женщина, что не совладать ей с этой напастью, не унять страсти, что вселилась в ее душу и в плоть. Долго лежала купчиха без сна, но так ничего и не надумала. А когда сон все же сморил ее, то приснилось ей удивительное. Будто идут они с Ефимом по цветущему лугу, коему нет конца-краю, и душевно так беседуют, а сама Степанида Яковлевна, будто и не вдова, а юная Стеша. И спрашивает ее казак, почто она его дичится, почто не допустит до себя, а она и не знает, что ответить, молчит и только улыбается зазывно. Потом вдруг пускается она бежать по этому лугу, радостно хохоча, а Ефим кричит ей что-то вослед, просит остановиться. Да только хитрая Стеша знает, что если остановится, то все потеряет. Тогда он кидается ее догонять, а догнав, прижимает к себе, целует и валит в густую траву. Стеша отбивается, но так, для виду больше: ей вовсе не хочется вырываться, а хочется, чтоб продолжал он ее ласкать. Ефим и продолжает, и вскоре уж они нагими оказываются. Так Стеше сладко с казаком, такой истомой тело полнится, что принимается она тихонечко постанывать, а Ефим от ее стонов еще пуще распаляется. И в какой-то неведомый миг такое блаженство охватывает Стешу, какого никогда она раньше не знала...
