- Может быть, мы просто переоцениваем публику? Может быть, ей действительно только вот это надо? Может быть, мы всегда ее переоценивали?
- Нет. Вы знаете, я прочел миллионы писем телезрителей. И вы знаете, вот эта несчастная страна, в которой мы с вами живем, это единственное место, где еще сохранились смешные люди, которые гибнут как мухи, оттого, что их не отапливают, и в тоже время еще письма пишут про Пушкина, или про что-то, что их совершенно не касается. Западные, они - ага, мне надо подумать над этим - копейку. Копеечку. Да? А если... Нет, я думать не хочу. Вы дайте мне что-нибудь такое, чтобы меня удовлетворило, чтобы меня пощекотало, и чтобы мне было хорошо. Я плачу за этот ящик, и чтобы мне было хорошо. Он ничего не хочет знать лишнего. Я не хочу сказать, что там все такие. Но те, кто высоколобые, как говорится, те, кто еще думает, они не смотрят там телевизор. Не смотрят там телевизор. Это я точно говорю. Это я знаю точно.
- Но у нас телевизор заменил все зрелища.
- Потому что их становится все меньше и меньше. Этих городских сумасшедших, которые смотрят "Что? Где? Когда?". Я надеюсь - все меньше и меньше. Поэтому я и говорю, что программа не может так жить. Ни с точки зрения окружающей среды... Как пример, я привел прямой эфир и рекламу. Ни с точки зрения самой сути, то есть публики. Ведь не будешь же делать для части публики... Ну, можно сделать, конечно. Я не знаю. Может быть, это все перейдет в Интернет. Может быть, это все перейдет... Вот, ощущение. Если бы мне сейчас сказали: прямого эфира у вас больше не будет.
- Почему?
- Это очень дорого. Это на самом деле очень дорого. А будет только запись. Как я говорю, консервы. Я бы ушел в Интернет. Потому что там, как ни странно, в этом ящике, в котором я ничего не понимаю, там есть непосредственное общение. Там есть непосредственное общение, хоть и за глаза, я его сейчас... ну, сейчас у нас еще такие проволоки, такие сети, которые ничего не выдерживают. Но, может быть, потом и видно будет этого человека. Да? Там есть прямой эфир. То есть время искусства равно времени жизни. Это формула. Для всякой... Для телевидения, для Интернета... И вот, Интернет больше приблизился к жизни с точки зрения времени. Телевидение уже отстает. Мы, как мамонты, сейчас, вымираем. И я нахожусь на похоронах.
- Это та причина, по которой вы решили вот, устроить такую...
- ...бодягу.
- ...бодягу. Это та причина?
- В принципе, если говорить по-честному, - да. Потому что нельзя... Вот раньше мне говорили: Ворошилов, ты продаешь "Что? Где? Когда?" на канале. У нас денег мало. Мы тебе платим столько. Больше платить не можем. Хорошо. Мне нравится - я могу сделать за эти деньги - я берусь. Нет, так я могу уйти на другой канал. Или как-то еще иначе. Но тогда была такая система. А теперь что говорят? Мы тебя возьмем бесплатно, если ты нам еще принесешь столько-то денег. Я не говорю – официально - не официально. Мы тебя возьмем бесплатно. Так и быть. Значит, группа людей присвоила народный канал, народные каналы, народные телевизионные эфиры, которые раньше никому не принадлежали - принадлежали государству. И сказала: ты хочешь через наш канальчик выходить? А ну-ка принеси нам столько денег. И начинаешь носить деньги. И гробить свою программу. Потому что уже из ушей лезут спонсоры, из ноздрей лезут спонсоры.
- Это как бы условия существования на современном телевидении.
- Да. Это - экологическая среда, в которой мы живем. Как мамонты вымерли - климат изменился, и такие программы, если они еще есть, как "Что? Где? Когда?", они вымирают. Естественным путем. Так что - хочет ли Ворошилов закрыть "Что? Где? Когда?" или нет... Я сейчас буду стараться ее закрыть. Хотя бы из этого извлечь факт искусства. Но то, что она не может больше существовать, потому что превратится в другую уже программу.
- В какую?
- Ну, я не знаю. В викторину... Ведь мне же не важно, что это... Прямой эфир является тем столпом, на котором это стоит. Понимаете? Ведь что такое игра? Это репетиция жизни. Мы берем событийный жизненный кусок как пример. И показываем его в прямом эфире. И что мы имеем с этого? Мы имеем живые эмоции, живые какие-то... Да? Мы смотрим, как в зеркало смотрим. Да? На себя самих. Это и есть искусство. А не кто с каким счетом выиграл, там, и так далее, или проиграл. А естественно, на любом канале разговор начинают с чего? Смету покажите. Показываем смету. Очень дорогую. Ну, что же это такое? Вы совсем никакой продюсер. Сделайте... Вы снимаете раз в неделю... Не снимаете, а эфирите, да? Раз в неделю. Снимите шесть ваших дерьмовых передач в один день, как это делают другие. Уже в шесть раз дешевле. И техника, там, один машиновыезд... И помещение, и техника, и люди... Вы вызываете со всей страны. Они один раз приехали, отснялись, и потом спокойно сидят себе. Пьют кофе и на самих себя смотрят.
- Ну, понятно.
- И так далее.
- Так, хорошо. Давайте, вдруг почему меня заинтересовало, я не так давно делала фильм по Китаю. Думаю, что он скоро пойдет по НТВ, как вы попали в китайцы-то?
- В китайцы я не знаю, как попал.
- Я имею в виду эту психологию. Мне Наталья Ивановна Стеценко сказала, что вы считаете, что в прошлой жизни вы были китайцем. Это так?
- Нет.
- А как?
- Ну что касается Лао-Цзы, Конфуция, то, конечно, это великие философы. Ну, конечно, вы знаете, что есть какие-то сведения о том, что Лао-Цзы потом пришел в Европу, потом в Малую Азию и стал Христом... И так далее, и так далее... Это настольная моя книга, так же, как и Библия. Но я думаю, что меня обозвали китайцем не из-за этого. А из-за того, что... Вот у нас есть вопросы. Для меня познавательная часть вопроса не имеет значения. Единственное, мне нужно, чтобы я уже не настолько противоречил истинным законам природы, чтобы меня не побили на улице. Не собрались бы ученые какие-то, библиофилы и просто не сделали мне темную. Это единственное, что меня волнует. Потому что опять-таки на примере вопроса мы разыгрываем спектакль. Спектакль ума, спектакль размышления, спектакль интуиции, спектакль образного какого-то видения мира, да? И если этот повод достойный, а мне говорят: нет, это нельзя. Потому что какой-то там консультант, которого я в гробу видел, он носит звание доктора наук и все такое... И сколько раз так было? Он вопрос блестящий бракует, а потом какой-то другой доктор наук через год говорит: напрасно вы забраковали, вопрос был правильный. Так вот, когда много людей с образованием... Вернее, когда выбирается вопрос, на меня напирают вот так, что это надо выбросить, это надо... Причем, с моей точки зрения, всегда выбрасывают, как правило, самые красивые вопросы. Я говорю, что я видел, я знаю, и чаще всего это бывает... А вот в Китае это так. Там всегда философы выбирали вопросы - рассчитанные на интуицию. И я такие вопросы больше всего люблю. Поэтому меня и назвали китайцем. Потому что чаще всего я именно к Китаю апеллирую. Потому что в китайской философии именно так происходит.
- А увлечение хокку откуда пришло?
- Хокку? Ну, это просто учебник режиссуры, мне кажется. В хокку - движение, звук, чувства человека соединяются в одной точке, то есть в одном
художественном каком-то выплеске, который происходит на пространстве там трехстишия... трех строчек... Это трудно объяснить, но та режиссура, которая существует в хокку - это божественная просто режиссура!
- Хоть одно свое хокку прочтите.
- Не прочту!
- Ну не свое.
- А у меня и нет своего хокку.
- Хорошо быть придумщиком? Вот, говорят, Ворошилов придумщик. Какая разница между фантазером и обманщиком?
- Никакой. Никакой разницы нет. Другое дело, что обманщик - это тот фантазер, или тот человек, который придумывает на потеху для удовольствия людей. А не тот, кто придумывает просто для того, чтобы людей ободрать. Да? Выдумщик, фантазер - это не мошенник. Это просто такой артист. И все. Никакой не мошенник. Я говорил много раз... Вот, когда начинают спрашивать, что такое режиссура для меня? Раньше я думал, что знаю, что есть режиссура. И у меня были какие-то цитаты из Мейерхольда, из Охлопкова, из Рубена Симонова, которые в какие-то отдельные моменты говорили, что вот это - режиссура, вот это - режиссура. А сейчас я понял, что ничего абсолютно нет. Никаких законов. А есть... Если я вижу какой-то эпизод, какую-то мимику, какое-то отдельное движение внутри зала, ничего еще нету, это где-то как-то внутри. То я это делаю. А если я это не делаю, то точно это будет неудачно. Если я вижу. Вот, нет передачи еще. Она будет когда? Только второго числа. Но какие-то кусочки маленькие я от нее вижу уже сейчас. Иногда вот, как кочки. Две кочки - перешеечек между ними. Уже в целый эпизодик соединяется. Иногда два эпизодика соединяются в какую-то сцену, кусок, и так вот она вся и вырастает в целую передачу.
- Это Вы так внутренне расписываете для себя, да?
- Да нет, это я не расписываю. Оно само появляется. И даже если ты не хочешь этим заниматься, оно появляется. И ночью появляется. И ты встаешь и фиксируешь хоть что-то. Из того, что тебе приснилось. И тогда вот эти места будут теми местами, которые потребитель искусства, телезритель запомнит. Я непонятно говорю? Зритель смотрит передачу, но он запоминает не то, что мы хотим. Не то, что хотят умные режиссеры, что хотят умные редакторы. Редакторов я особенно "люблю". Все знают об этом. В кавычках. А запоминает зритель совсем другие вещи. Как кто-то подергивает щекой или кто-то поставил стакан под стол. Или кто-то чихнул. Или еще что-то такое, понимаете? Или как кто-то удивился на вынос предмета. Это и есть те протуберанцы, золотые как бы песчинки подлинной жизни, ради которых мы и горбатимся. Не для того, чтобы сыграть в эту дерьмовую игру. Не для того, чтобы кто-то у кого-то выиграл и вышел в финал. А для того, чтобы вдруг произошло что-то, что при других обстоятельствах никак не могло произойти. Это и есть телевидение. И этого телевидения больше не будет.
