Я сообщил ей, что изо всех сил стараюсь, а она сказала:
— Это самое лучшее, что у меня было в жизни. И у Морри тоже — хотя, конечно, он никому в этом не признается. И строит хмурую физиономию каждый раз, когда я его спрашиваю. Ну, сами представляете! — Она засмеялась. — А я вам говорила, что начала ходить в церковь? Это очень помогает.
— А как отнеслись ко всему этому ваши родители?
— Просто замечательно. Оба держатся с нами так, словно мы были помолвлены не меньше двух лет. Они по-прежнему преподают в воскресной школе, так что всякие сплетни были им особенно неприятны.
— А Мидлтон что об этом думает? Он сказал Морису и мне, что хочет все замять.
— Уивер поговорил с ним в самом начале. Мне кажется, Мидлтону ворчать нечего. Это ему ничем не повредило… Я слышала от Морри, что вы по-прежнему работаете на заводе Уивера.
— Да… и непохоже, чтобы я когда-нибудь оттуда ушел.
— Ведь вы сказали, что живете дома? А что случилось с миссис Хэммонд?
— Мы порвали.
— Из-за чего?.. Я…
— Так, не из-за чего — просто потеряли интерес друг к другу.
— И вы решили больше не снимать комнату?
— Не то чтобы решил. Вот все наладится…
Джудит слегка покраснела и пристально посмотрела на меня.
— Мне очень неприятно, Тарзан… то есть если я тут виновата.
Она подошла ко мне, крепко меня поцеловала и добавила, не выпуская мои плечи:
— Честное слово!
— В чем?
— В том, что у вас теперь такой вид.
— Вы тут ни при чем, — сказал я ей и почему-то поцеловал ее так крепко, что она даже чуть-чуть застонала.
Мы отодвинулись друг от друга и стали смотреть на чайник.
— Как поживают по субботам девочки в «Мекке»? — спросила она. — Мне теперь не хочется туда ходить, а им, по-видимому, лень добираться ко мне сюда.
— Они не меняются. Одна уходит замуж, другая возвращается из замужества.
— Так, значит, они не меняются? Вот так я думала о себе. Я видела, как год за годом являюсь туда каждую неделю со всеми этими бабами, выглядывающими себе мужа. Знаете, одно время я присматривалась к вам, Тарзан. Как, наверное, и почти все остальные. Только я считала, что подхожу вам больше любой из них. Мы подробно обсуждали это в дамской комнате. Слышали бы вы, о чем говорят там женщины, пока пудрят нос! В конце концов я передумала, потому что представила, как мы спим вместе. Кто-то заметил, что в постели будет тесновато. Я люблю спать, свернувшись калачиком. А с вами для этого не хватило бы места.
— У вас очень материальный взгляд на вещи.
— Как и у всякой женщины, когда она думает о своем замужестве. Я знаю, что теперь могу над этим посмеиваться. Но вы и представить себе не можете, что переносят девочки за субботний вечер в «Мекке»! Это ведь, в сущности, продажа с аукциона. И каждая до смерти боится, что достанется не тому покупателю. Они все хотят, чтобы из-за них торговались, — ведь нужна же хоть какая-то пища для самоуважения. Но чаще всего они берут, что могут и пока могут.
— По-моему, мужчинам грозит опасность побольше, — сказал я и подумал, что к миссис Хэммонд меня, возможно, тянуло отчасти и потому, что такой вот акулой она никогда не была.
— Ну, к этому в конце концов привыкаешь, — сказала Джудит, думая уже о другом. — Я сама удивляюсь, как я приспособилась к привычкам Морри. Неожиданностям нет конца. Я над этим часто смеюсь, когда остаюсь одна. В прошлую субботу он не знал, чем заняться, и я сказала: «Надо бы вскопать сад. Почему бы тебе не взяться за это?» А он так на меня посмотрел! Посмотрел и сказал: «Ты серьезно?», а я сказала: «Вполне. Судя по его виду, его не перекапывали с самой постройки дома». Ну, вы понимаете. И как только он убедился, что я действительно хочу, чтобы сад был вскопан, так он взял лопату и копал весь день напролет. Даже обедать не пришел, пока не кончил, а тогда уже совсем смерклось. Он думает, что не знает, как следует вести себя женатому человеку, то есть ему хочется думать, будто это так, и ему нравится, чтобы я указывала ему, что надо делать. Иногда он прикидывается совсем простачком. Мне временами даже кажется, что он хочет, чтобы я чувствовала себя виноватой.
Я не мог решить, себя она разуверяет или только меня. Возможно, в таком тоне она говорила о Морисе со своими родителями. К этому времени она уже заварила чай и мы вернулись в гостиную. И она подхватила манеру Уивера называть его Морри.
— Если я его не дождусь, это неважно, — сказал я ей. — Со вторника начинаются тренировки, тогда мы и увидимся.
— Но ведь он же не думает возвращаться в «Примстоун», — заметила она. — Разве он вам не сказал? — Она внимательно посмотрела на мое удивленное лицо и добавила: — Он попросил о переводе, и два-три клуба им интересуются. Вот как он надеется купить автомобиль — на проценты, которые получит.
— Я ничего не знал, — сказал я. — А почему он решил уйти?
— Ну, у вас с ним как-то не получалось…
— Но не из-за меня же он уходит? Ведь я, возможно, вообще не буду больше играть.
— Мне он сказал только, что живет теперь слишком близко от Примстоуна и поэтому играть там ему больше неинтересно. И это все, что я знаю.
— Но, значит, вы останетесь здесь? И не собираетесь переезжать?
— Конечно, нет. И не надо делать такое озабоченное лицо, Тарзан. Давайте пока оставим регби. Мне оно опротивело. Да… единственное, с чем он никак не может свыкнуться, это с моей интеллигентной манерой говорить. Он корчится, когда я говорю «папочка» или «мамочка». Он желает, чтобы наш ребенок говорил «папка» и «мамка». Ужасно, правда? А когда я пробую говорить на его лад, он думает, что я над ним издеваюсь. Он иногда дико бесится — послушали бы вы его тогда!
Тут она вскрикнула, вскочила и подбежала к двери.
— Он пришел! Спрячьтесь, чтобы устроить ему сюрприз… Да нет, я забыла: он же заметил вашу машину. Ну, пусть входит и видит, что мы пьем чай. Посмотрим, что он скажет.
Морис спокойно вошел в дверь, снимая куртку.
— Здорово, Артур. Вот уж не думал увидеть тебя здесь.
Автомобиль дал ему время справиться с удивлением.
— Вот решил заглянуть к вам — посмотреть, как вы устроились.
Он быстро кивнул и вышел, чтобы повесить куртку, — целая церемония.
— Ты давно здесь? — спросил он, вернувшись.
— Достаточно давно, чтобы поболтать со мной, Морри, — весело объявила Джудит. — Налить тебе чаю? Ты пообедал в городе? Видишь, я не говорю: позавтракал.
— Я перекусил в городе.
— А где ты был? В бильярдной?
— Как тебе понравился дом, Артур? — сказал он все тем же спокойным голосом. — Подходяще? — Он в чем-то переменился и держался как-то нервно.
Джудит показала мне…
— А он не знал, что ты решил уйти, — бросила она и вышла заварить свежего чаю.
— Да, — сказал я ему. — Это для меня новость.
— Я уже давно подумывал сменить команду, — ответил он. — А теперь, когда я устроился и с этим и с работой, то решил заодно и тут со всем покончить.
— С чем покончить?
— С прошлой жизнью.
Мы задумались над тем, что означали эти слова.
— Ну и как, они объявили о твоей продаже?
— Сегодня утром я как раз узнал, что им предложили за меня три тысячи. Я, если постараюсь, могу получить на этом фунтов триста.
— Не понимаю, зачем тебе переходить теперь, когда ты обзавелся домом совсем по соседству. Если ты перейдешь, тебе все время придется ездить.
Он задумчиво облизнул губы изнутри, а потом сказал:
— Мне надоело здесь играть, только и всего. И Фрэнк Майлс уходит. Им, собственно говоря, придется создавать команду почти заново. А это дело долгое. Пока она сыграется, я буду уже стариком. А я в этом году хочу попасть в сборную страны.
Джудит вернулась и очень обрадовалась, что мы разговариваем.
— Хотите, чтобы я оставила вас одних?
Морис резко повернул голову. На шее у него был чирей, заклеенный пластырем.
— А зачем? — сказал он.
— Чтобы ты мог поговорить с Тарзаном. Только и всего, Морри.
— А почему ты решила, что тебе нужно уйти? — не отступал он, словно опасаясь, что тут требуется соблюдать какое-то особое правило поведения. — Ты ведь теперь не секретарша, черт подери.
Джудит поглядела на меня, приглашая обратить на это внимание.
— Да, милый, — ответила она и села рядом с ним. — Можно подумать, что это ты ждешь ребенка, — сказала она ему.
— Почему?
— Слишком уж ты нервничаешь.
— Как видишь, она все еще строит из себя аристократку, — холодно сказал он мне.
— А ты живешь, как аристократ, — напомнил я ему, и он скорчил гримасу, словно его чирей вдруг разболелся.
Мы поговорили еще полчаса, не без интереса, но настороженно, а потом я решил, что мне пора. Когда мы стояли на дорожке, Морис спросил:
— Это не они тебя прислали, чтобы ты меня отговорил?
