как заведенные, торопясь управиться с делом, пока не началась бомбежка или не появился тейффлегер.
Тяжелый мешок оттягивал Кристине плечи. Эта ноша напоминала ей, что она живая, подсказывала, что надо протягивать руку и срывать с ветвей яблоки, а не то она бы повалилась тряпичной куклой на сырую землю. Ночью ее мучили кошмары. Она ничего не могла вспомнить, но у нее осталось ощущение колючей тревоги и непосильного бремени, из-за которого ее ноги налились свинцом, а все движения были заторможены. Даже серое клубящееся небо, казалось, давило на нее.
К десяти часам дымка рассеялась, но клочья тумана еще висели над волглыми бурыми полями в долине, и создавалось впечатление, что девушки смотрят на землю с высокого облака. Через час они направились к последнему участку сада у подножия холма. Кристина не могла дождаться, когда они закончат работу и пойдут домой.
Послышалось знакомое громыхание приближавшегося поезда, однако Кристина, сосредоточенная на сборе последних яблок, скрытых среди влажной листвы, не проявила к нему ни малейшего интереса. Но когда вдруг Мария замерла и уставилась в ту сторону, откуда доносились пыхтение и стук паровоза, Кристина наконец повернула голову. Увидев поезд, она остолбенела.
Локомотив, черный как смоль, выползал из островка тумана, подобный громадному ящеру; толстая труба выбрасывала свинцовый столб дыма и копоти, который медленно врезался в низкое небо и окутывал вагоны темным саваном. Нацистские флаги развевались на флагштоках, торчавших как антенны на маслянистых боках паровоза, а к передней части бочкообразного котла прилепилось громадное знамя — концы его огромной свастики буквально взрезали пространство. Локомотив тащил шесть товарных вагонов, на каждом белыми буквами значилось «Собственность Третьего рейха» и красовался орел, державший в когтях дубовый венок со свастикой же внутри. В каждом вагоне было два маленьких окошка, затянутых колючей проволокой, и изнутри выглядывали серые лица с печальными глазами, тянулись к свободе руки.
Кристина услышала пронзительный крик, а может, ей это только показалось. Все звуки поглощал грохот паровоза — дьявольский гул поршней, железный перестук колес. Другие женщины в саду тоже неотрывно смотрели на поезд, в ужасе прижав руки ко ртам, мешки с яблоками соскользнули с их плеч на землю.
Кристина вывалила половину яблок из своего мешка и бросилась к поезду, побежала по тропинке вдоль рельсов.
— Ловите! Это еда! — кричала она, бросая яблоки в протянутые руки. Большинство яблок не достигали цели и сыпались ей в лицо, на голову, но испачканные в грязи и крови руки все же поймали несколько штук, после чего быстро спрятались за колючей проволокой. Быстро двигавшиеся тонкие бледные конечности напомнили Кристине рисунок, изображавший, как угорь выхватывает из пещеры рыбу.
Кристина мчалась что было духу, но поезд набрал скорость, обогнул широкую длинную дугу и пропал, вагон за вагоном, в густом лесу. Она, задыхаясь, рухнула на землю — на четвереньки, изранила руки камнями; повсюду валялись яблоки. Девушка смотрела, как последний вагон исчез в темноте леса, подняв клубящееся облако листьев.
— Кристина! — кричала Мария, пытавшаяся остановить ее. — Ты помешалась!
— Может, в этом поезде едет Исаак с семьей! — в голос рыдала старшая сестра, колотя кулаками по земле. — Что они делают с этими бедными людьми!
Мария помогла ей подняться, отряхивая гальку и грунт с ее колен.
— Успокоилась?
— Нет! Я никогда не успокоюсь!
Кристина вытирала щеки, мешая землю со слезами, пытаясь осмыслить увиденное. Все это не укладывалось у нее в голове. Мария подобрала яблоки и сложила их в мешок Кристины, внимательно наблюдая за сестрой, устремившей взгляд в еще шелестящий коридор из деревьев. Стук колес быстро удалялся. Наконец Кристина поплелась назад к саду. На душе у нее скребли кошки.
— Может быть, его там не было? — попыталась утешить ее Мария.
Кристина не ответила и подошла вместе с Марией к последнему ряду яблонь. Но работать не смогла — ее душили слезы. Она стояла у стремянки, складывала в мешок яблоки, которые передавала ей Мария, и пыталась уверить себя, что Исаак не ехал в том поезде. Но перед глазами у нее неумолимо маячил образ: Исаак стоит в вагоне, обняв мать и сестру, и лицо его дергается, когда он слышит ее голос, долетающий с улицы из окна за колючей проволокой. Нет, это невозможно. Он слишком умен и красив, чтобы его перевозили в товарняке, как скотину. Его отец юрист, мать аристократка. Такого просто не может быть. Но как она ни сопротивлялась, в уме ее рисовалась кошмарная картина — семья Бауэрманов на станции с чемоданами в руках, Нина и Габриелла повязали на голову платки, они думают, что поедут в пассажирском вагоне на новое место жительства, а их запихивают, как багаж, в товарный.
Через час женщины закончили сбор яблок, и герр Эркерт приехал на запряженной волами подводе, чтобы увезти их в город. Усталые работницы сложили мешки и ящики с яблоками в кузов и забрались туда сами, тревожно вглядываясь в проясняющийся горизонт. Кристина тоже стала было садиться, но передумала.
— Я пройдусь пешком, — предупредила она Марию. — Мне нужно побыть одной.
Мария запротестовала.
— Nein! — с мольбой в глазах произнесла она. — Bitte, поедем со мной! Надо разбирать яблоки, к тому же оставаться здесь одной рискованно!
— Со мной ничего не случится, — возразила Кристина. На самом деле она даже хотела, чтобы налетел тейффлегер и положил конец ее страданиям, но сказать об этом сестре язык не поворачивался. — В лесу безопасно. Я чуть-чуть прогуляюсь и сразу пойду домой.
Мария нахмурилась.
— Только недолго. Mutti будет беспокоиться. Она и так рассердится, что я тебя отпустила.
— Обещаю, я буду осторожна. Скажи Mutti, что я тебя не послушалась.
Волы тронулись. Кристина проводила взглядом нагруженную яблоками подводу, на которой сидели утомленные женщины, — она, раскачиваясь из стороны в сторону, покатила по грунтовой дороге. Мария сидела на краю кузова — тонкие ноги свисали — и с тревогой смотрела на сестру.
Кристина послала ей воздушный поцелуй и пошла назад к холмам. У верхнего края ближайшего сада она дошла по изъезженной телегами дороге, окаймленной деревьями с желтой листвой, до скамьи, где они с Исааком сидели рядышком, на минуту присела, но потом решила идти дальше. Миновав поленницу колотых дров, сложенных между деревьями, она стала стремительно подниматься
