– И что же вы решили? – поторопил его Воскобойников, потому что Стрельников неожиданно заткнулся, уставившись затравленным взглядом куда-то поверх шкафа в углу.
– Я решил, что все надо сделать по справедливости. Как положено по чести, так и сделаю. Мужики в камере немного про него мне рассказали. Говорят, он уважаем был на зоне. По чести, все по чести и совести…
И он снова согнулся в улитку. А Воскобойников едва не плюнул ему в голову.
По чести, по совести! Обосрался после баек камерных, только и всего! Понял, что не тот Боголюбов человек, которого кинуть на бабки можно.
Честь! Совесть! Что ты о них знаешь, слизень?!
– Да, деньги ему теперь понадобятся, – поддакнул Воскобойников, подписывая Стрельникову пропуск.
– Да? А зачем? – Он взял пропуск, почитал его, лицо озарилось несмелой улыбкой. – Вы что же, меня отпускаете?!
– Да. И вынужден принести свои извинения. Но сами виноваты. Если бы совесть в вас проснулась чуть пораньше, то и дел бы никаких.
– Отлично… Отлично… – приосанился сразу Стрельников и тут же спохватился: – А зачем Сереге деньги? Он что, снова влип, да? На адвокатов?
– Почти угадали, – хмыкнул Воскобойников, удивляясь прозорливости бизнесмена. – На адвокатов. Только не себе.
– А кому?!
– Сыну.
– К-какому сыну??? – Он снова съежился и почесал пятерней затылок, поглядывая на Воскобойникова, как на дурачка. – Сын-то его того… Мертвый он.
– Да вот живым вдруг оказался сынок его, Михаил Федорович. Второй удар для вашего друга.
– Удар? Д-да… Видимо, удар… Что же Серега-то зря того мужика, да? Опля-яя… Дела!!! Вот это Семен! Вот это да!!! И его мать… Она же того… Ох, блин! Как же с этим теперь жить Сереге?! Н-да-а…
Он лопотал все это минут пять, не сводя с Воскобойникова воспаленного любопытством и алчными подсчетами взгляда. Наверняка, тля, думал и гадал, как подешевле отделаться. Но тут страшные воспоминания о двух днях, проведенных в следственном изоляторе, видимо, пересилили жадность, и взгляд погас.
– Поможем, чё! Друг все же. Так я пошел? – Он трусцой двинул к двери. – У вас ко мне претензий нет?
– Нет, счастливо.
Воскобойников снова склонился над бумагами. У него не было сил смотреть вслед Стрельникову. И он даже на какой-то миг пожалел Боголюбова.
Вот судьбина у человека, а! Предал сын, из-за его предательства погибает жена. Погибает невинный человек. Из-за всего этого он попадает в тюрьму. Чудом возвращается раньше срока, и что его тут ждет?! А ждет его болезненное пробуждение. Оказывается, чудес никаких нет. Верещагина вытащила его с зоны, чтобы использовать в своих целях. Узнала, что сынок Боголюбова жив и здоров и, возможно, причастен к убийству ее мужа, взяла и вытащила папашу. Разбирайся, мол, сам с ним, если сможешь.
Так это, во всяком случае, виделось Воскобойникову.
А Боголюбов, чистая, хоть и преступная душа, бросился ей помогать. А после ее смерти стал искать ее убийцу. И сам едва не погиб под пулями. Но сынок, получается, пожалел папашу. Изрешетил, но не смертельно. Проучил, так сказать. И нигде у этого мерзавца не шевельнулось, что он поломал столько судеб! Нигде не екнуло, что из-за него сел в тюрьму отец, убив невиновного. Что из-за него наложила на себя руки его мать. Что погиб Алексей Гладьев, может, и от его руки. Что погибла потом жена Алексея Гладьева, сто процентов от его руки.
Сколько же крови на этом мерзавце! Сколько в нем бездушия! Как же так можно-то?!
– Как же так можно-то??? – восклицал часом позже Боголюбов, пряча от Воскобойникова покрасневшие глаза. – Как же так… Я же всю свою жизнь для него… Для них… Я пахал, как конь! Когда?! Когда я его проглядел?!
– Наверное, когда пахал, тогда и проглядел, – отозвался ворчливо Воскобойников, вот чьих слез он видеть не мог, вот чье горе его вдруг глубоко тронуло.
– Где он сейчас?! – задушенным голосом спросил Сергей и поморщился.
Раны ныли, словно кто ворочал в них раскаленным гвоздем. Или это душа его корчилась от боли, потому что ни во что верить не хотелось. Потому что вспомнилось вдруг очень отчетливо, будто это случилось час назад, как бился в его руках и хрипел тот человек, которого он душил. И твердил, что невиновен.
– Господи! Я убил… Я убил невиновного человека!!! – Плечи его опустились и вздрогнули. – Я все эти годы жил плохо, но с сознанием того, что возмездие свершилось. А оказывается… А моя жена… Господи! Она же его мать!!! Как же так??? Как он мог так с нами???
Он затих на какое-то время, слышно было лишь его судорожное тяжелое дыхание. Его горе было почти осязаемым. Оно было черным и неподъемным. Воскобойников точно не пережил бы подобного. Но Боголюбов был сильнее, он вдруг резко выпрямился и, глядя на Воскобойникова потемневшими глазами, спросил:
– Где эта сволочь???
– Ищем, – опешив от неожиданности, ответил Воскобойников. – У него квартира где-то в городе. Адреса никто не знает.
– Он даже не прятался… – с горечью обронил Боголюбов. – Да и понятно. Кто его мог узнать?! Кто его знал?! Соседи? Так пенсионеры за пределы своего района редко выдвигаются. Стрельниковы? Тоже маловероятно. Повзрослевшим они его и не видели. В основном ребенком… Как же так… Знаете что?
– Что?
– Я прошу вас, возьмите меня! Когда вам позвонят, когда он найдется, я прошу вас, возьмите меня!!! Это… Это возможно?!
Что он хотел? Посмотреть сыну, которого долгие годы считал мертвым, в глаза? Первым увидеть в тех глазах раскаяние? Услышать мольбы о прощении? Или…
Или хотел прижать его к груди, взлохматить непослушные волосы, почувствовать родного человека, которого похоронил давно? Или выплеснуть из себя то горе, которое носил?..
Господи! Тяжело-то как!
– Думаю, пф-пф-пф… Думаю, это возможно, – отворачиваясь к окну, чтобы не обнажить сочувствие, проговорил Воскобойников. – Но не знаю, сколько вам придется ждать.
– Хм… – Боголюбов криво ухмыльнулся и осторожно тронул раненое плечо. – Не поверите! Времени у меня – вся оставшаяся жизнь!..
… – Он ушел!!! Он ушел, мразь такая!!! – орал сутками позже тонким фальцетом Неклюдов, тыча маленькими кулачками в физиономии мордастым охранникам. – Он выгреб весь мой сейф!!! Он оставил меня голым!!! Уроды!!! Где вы были???
Уроды молчали, потому что их хозяин точно знал, где они были. Он сам их послал сопровождать жену за покупками. Та выезжала почти каждый день, и ее всегда сопровождали двое спереди, двое сзади.
– У-у-у… – выл Неклюдов, зажимая рот ладошками. – Он чуть не убил меня! Он… Он чуть не убил меня!!! Угрожал, сволота!
Угрожать особенно не пришлось, потому что Неклюдова испугал один вид пистолета, дуло которого плясало у него перед глазами. И он самому себе боялся признаться, что сам, почти без принуждения, отпер сейф и отдал все, что там было. А было там о-го-го сколько! И драгоценности еще! Господи, он пустил его по миру, этот ублюдок! Он пустил его по миру!
И куда теперь?! В полицию?! Что скажет? Что его ограбил его наемник? Так он сутки назад сам от него открещивался. И сам утверждал, что никаких меж ними серьезных дел. И…
Да ни черта он заявлять не станет. Как объяснит такое количество налички в сейфе, а?! А цацки! Там треть ворованных вещей! Как о них заявишь?!
– Найти… Из-под земли достать, паскуду! – ныл остаток дня Неклюдов, без конца глотая валидол. – Из-под земли достать…
Достать его было почти невозможно. Он не знал, на какое имя у того ксива! Кем он теперь является?! Мишей, Сашей, Колей?! Не он правил ему документы, не он! А кто, когда и где, Неклюдов представления не имел. Не найти гада этого. Ни за что не найти…
– Боюсь, что следы его затерялись, – признался нехотя пару месяцев спустя Воскобойников. – Ни один аэропорт не выдал нам ничего стоящего. Никого попадающего под описание Дмитрия Ивасюка. Никого…
– А, он мог сто раз поменять внешность, – махнул с раздражением полковник в его сторону руками. – Пока ты тут совещался с участковыми, он волосы стриг и красился. Нашли же следы в его квартире? Нашли. Вот и думай, каков он теперь? Да-а-а… Хитер, мерзавец! Хитер и изворотлив. А что его папаша? Он как? Справился?
– По слухам, снес памятник на кладбище, поставил крест тому несчастному, что там лежит. И… И будто ребенка ждет.
– Да ну! – оживился полковник. – И кто же та дура, что решила связать с ним судьбу?
Воскобойников ухмыльнулся:
– Это бывшая любовница жертвы его сына.
– О господи! Еще раз и по буквам! – простонал полковник, хватаясь за голову.
Странный он, думал Олег, шагая домой по утоптанной в снегу тропинке. Это он про полковника так, не про Боголюбова. Чего тут непонятного? Валечка вон сразу все поняла. И, к слову, даже одобрила. И дурой Мари совсем не считает.
– Знаешь, – сказала она, привалившись теплым боком к нему, когда они смотрели телевизор, – это, наверно, и правильно.
– Что?
– Что они вместе. – Валечка сладко зевнула, ткнула пальчиком в кнопку пульта, выключая телевизор. Потянула его с дивана в спальню, на ходу бормоча: – Их тесно связала чужая ложь, горе, которое случилось из-за этой лжи. И это правильно. Невозможно это понять, не прочувствовав. Невозможно. Они все прочувствовали, пережили вместе. Это правильно, что они вместе.
