В камышах острые уши, горящие глаза, оскал. В двух шагах от комдива овчарка. На широком ошейнике поблескивают медали. Широкогрудый лобастый пес рванулся вперед. Мажирин выстрелил. Собака, взвизгнув, отпрянула. Второй пулей он добил дымчатого пса.
Вдоль берега защелкали выстрелы, и вся курсантская цепь задышала залповым огнем. И сейчас же старшина Пляшечник полоснул по собачьей своре пулеметной очередью. Заглушая визгом выстрелы, овчарки выскочили из камышей и вместе с эсэсовцами во всю прыть пролетели мимо танков и скрылись в селе.
На лугу зарокотали моторы.
«Что-то еще придумали немцы?..» — Мажирин пистолетом раздвинул камыши, глянул в бинокль.
Танки рассредоточивались. Они окружали озеро. Но уже вечерело. Моросил дождь, сгущался туман. На пригорках перекликались немецкие пехотинцы. Они окапывались и устанавливали пулеметы. Низко нависло мокрое небо. Над лугом взлетали желтые шары. Но даже эти испытанные ракеты не могли раздвинуть дождливую мглу. Вскоре осветительные огни превратились в маслянистые пятна, а широкое озеро — в полоску белесого песка.
«Надо прорываться, скорей уходить». В тумане растворяются желтые пятна ракет. Комдив шепчет:
— Коровкин, ты слышишь? Коровкин!
— Слушаю вас, товарищ комдив.
— Найди двух самых ловких ребят.
— Есть такие… Сейчас разыщу… — Коровкин ползет по коряге на берег и минут через десять по ней же спускается в воду. — Привел, товарищ комдив.
— Ножи у вас есть, ребята?
— За поясом, товарищ комдив, острые — хоть на кабана…
— Пойдем гуськом на тот берег. Вас как разведчиков посылаю вперед. Подбирайтесь к немецким окопам незаметно и, если понадобится, бесшумно снимайте часовых.
От острова к острову пробирается с курсантской ротой Мажирин. Вода по колени, по пояс, по грудь, по горло. А тут еще ветер гонит навстречу волну. Одежда намокла, чудовищно отяжелела, и у комдива такое чувство, словно лезет он сквозь тину или тянет за собой невод. Если потерять дно — конец.
Вода по грудь, по пояс, по колени и снова по горло. Яма на яме, и надо идти на носках, запрокидывая голову. И часто во тьме приходят на выручку камышовые стебли. Ветер стелет над водой мягкие кисточки. И надо зубами ухватиться за упругую камышинку, выползти на островок, подать руку товарищам, пропустить их вперед. Все прошли? Все!
Ощупью пробираются курсанты. Они напрягают последние силы. Ребята вслепую форсируют вязкое болото. Измучились. Но даже раненые не стонут.
«Еще один шаг… Не сдаваться! — Шаги и шаги… По гнилым камышам, по грязи, по куге. — Последнее усилие… Вырвался! Вышел!» — Вода комдиву по грудь, по пояс… Вслед за ним из болотного, черного, как грязь, мрака выползает на отмель весь отряд.
— Вперед по-пластунски, — шепчет разведчикам комдив.
Медленно продвигается отряд. Но уже за спиной шумят камыши и уныло хлюпают волны. Над лугом желтеют дрожащие пятна света. Немцы пунктуальны. Через каждые пять минут взлетают ракеты. Огненные рыбы пробивают сетку дождя и, рассыпаясь на стаи мальков, исчезают в рыжих волнах тумана, так и не осветив местность.
Со свистом откуда-то из-под земли вырастает столб света. Мажирин видит окоп, накрытый зелено-коричневой плащ-палаткой. Она лежит на бугорке растянутой шкурой лягушки. Над бруствером дымится ракетница.
«Сейчас выглянет немец».
К окопу метнулись две тени.
Но ракетчик послал сигнальный огонь, не выглянув из своего убежища. Дождь. В лицо дует холодный ветер.
«Все-таки они любят комфорт… А разведчики молодцы. Удар ножа хорош, но выдержка в этом случае лучше. — Мажирин ползет мимо немецкого дозора. — В запасе пять минут… Надо подальше уйти от волчьего окопа».
Странные звуки раздаются во тьме на лугу. Дождь стучит и стучит, будто о жестяной подоконник. Где-то близко притаился немецкий танк. На его броне, очевидно, лежат пустые канистры. И чем ближе подползает комдив к машине, тем отчетливей выстукивают дождевые капли: «Опасно! Опасно!»
Как болят колени и локти! Каждая косточка ноет и требует отдыха. Мажирин скатывается в канаву. Совсем неожиданно подвернулось укрытие. В кювет спускается весь отряд.
«Притаиться. Выждать. Нет ли погони? — Комдив следит за взлетом ракет. Они по-прежнему вспыхивают над камышами через каждые пять минут. — Все в порядке. Немцы ничего не заметили».
В туман уходит огромное огненное кольцо. Оно все удаляется и тускнеет. У комдива вырывается вздох облегчения. Шквальный огонь, ледяная вода, грязь и овчарки — ад позади. А что в открытой степи, где ночную тьму сечет, как саблями, дождь и порывистый ветер забивает дыхание? Согреться, согреться. Так и выстукивают зубы на марше.
— Давай ходу, ходу, ходу!..
Но шаг замедляется, К сапогам прилипают пудовые комья грязи.
— Что будем делать, Федор? — спрашивает комиссар.
— Уходить за Трубеж.
— Давай зайдем в ближайшее село.
— Там наверняка немцы.
— А за Трубежом что, нет их?
— Мы должны оторваться от противника.
— И подумать о бойцах. Со вчерашнего вечера во рту крошки хлеба не было. Так долго не протянем.
— Эх, комиссар, комиссар… Придется нам с тобой на палочке помериться… Чья рука сверху будет. — Комдив останавливается как вкопанный. Ноздри улавливают запах свежеиспеченного хлеба. Зов жизни. Он полной грудью вдыхает этот ни с чем не сравнимый аромат.
Близость села заставляет отряд подтянуться. Крестьянские хаты сулят пищу и тепло.
— Зайдем, — настаивает Коновалов.
Теперь Мажирин не возражает. Скрытые в тумане хаты зовут и манят новыми запахами печеного картофеля, капустного листа.
Парусом выплывает из мрака серая мазанка. Комдив тихо стучит в дверь. В хате легкие шаги.
— Кто там?
— Хозяюшка, открой.
Дверь отворилась неслышно, но по струистому теплу Мажирин понял, что на пороге стоит хозяйка. Глянув на толпу вооруженных людей, она ахнула:
— Ви що, не бачите? Німці в селі з машинами… — Она бросилась в хату и вынесла буханку хлеба. — Беріть. У дорозі приго…
Слова женщины заглушил треск выстрелов. На крыльце соседней хаты Коровкин столкнулся с немецкими часовыми и прошил их автоматной очередью.
С этого и началось… Замелькали электрические фонарики, вспыхнули фары, взлетели десятки ракет. Потом застучали стальные люки и гулко заработали танковые моторы.
Пока противник бил тревогу, Мажирин с курсантами перемахнул через плетни и стал уходить к Трубежу.
Из-за хат, поблескивая фарами и освещая местность ракетами, выползали танки с автоматчиками на броне.
Под пулеметным огнем отряд Мажирина рассыпался на мелкие группы. Танки приближались. Они протягивали к реке длинные огненные хоботы. Комдив с горсточкой смельчаков бросился с обрывистого берега в Трубеж.
Мажирин плыл, подняв над головой драгоценную буханку хлеба. Под пулями он достиг противоположного берега и метнулся с бойцами в осокорник.
— Стой! С нами плыл Пляшечник. Я видел его. Где он? Пляшечник! Старшина Пляшечник! — громко позвал комдив. За рекой заливались пулеметы, и свинцовые синицы посвистывали над осокорником. — Вернуться и осмотреть берег, — сказал он курсантам.
Но приблизиться к реке не позволил огонь. Слева громыхали на мосту танки, слышался топот ног, раздавались выстрелы.
— Пляшечник, где ты? Коновалов, Руднев, где вы, отзовитесь!
А Пляшечник лежал в заливчике, уткнувшись носом в осоку… Когда прыгнул он с кручи в Трубеж, нагнали его две пули. Вынырнул он, а ноги не слушаются. Поплыл Пляшечник на одних руках по течению.
«Пусть ребята уходят… Не буду им обузой…» — и не откликнулся старшина, не позвал на помощь товарищей.
— Пля-шеч-ник!
Пулеметные очереди…
— Ко-но-ва-лов!
Орудийные залпы…
Комдив с девятью бойцами ушел в лес. Трубежские болота поглотили маленький отряд. В полночь Мажирин решил сделать привал. Он разрезал буханку на равные порции, но усталые люди даже не притронулись к хлебу. Они сбились, как овцы, в кучу и заснули на полянке, окруженной старыми дубами.
Только в полдень проснулись воины, разбуженные ярким солнцем, и сразу после крепкого сна не могли понять, где они и что с ними приключилось. Озноб давно прошел, и теперь по всему телу разливалось приятное убаюкивающее тепло. Солнце и ветер высушили мокрые шинели и плащ-палатки. Съев по куску хлеба, бойцы набросились на красные ягоды шиповника. Потом почистили оружие, привели в порядок одежду и вечером выстроились на полянке.
— Идем на родной Восток, ребята. Выше голову! С нами верные союзники: ночь, компас и карта, — сказал перед походом комдив.
Марш по лесам, по оврагам, по тропкам. Марш, марш. С рассветом отряд исчезал в перелесках или укрывался в копнах сена вдали от больших сел и проезжих дорог. И только на окраине глухого хуторка комдив обычно сам тихонько стучал в дверь. И она открывалась. Всплескивали руками женщины, встречая бородатых, забрызганных грязью бойцов, и, пригорюнившись, кончиком платка вытирали слезы.
