Мы взошли по ступенькам к тяжелой дубовой двери с глазком, и Олег нажал неприметную кнопку звонка. Дверь отворилась сразу же.
На пороге стоял молодой человек примерно моих лет, одетый в «адидасовский» спортивный костюм. То, что он не хозяин, а гард, было написано у него на лице, о том же свидетельствовали его гипертрофированные грудные мышцы и резиновая дубинка, которую он рассеянно вертел в руках. Расклад становился угрожающим, и я замер на ступеньках, как вкопанный.
— Ну, проходите, Ким, — сказал Олег, оборачиваясь. — Вас ждут.
— Это я вижу, — ответил я. — Можете передать вашему патрону, что я не войду в дом, пока он не начнет выполнять условия нашего договора.
— Вы о чем? — недоуменно спросил Олег. — Ах, это вы про Сергея… Не беспокойтесь, он просто сторожит первый этаж, при вашей беседе он присутствовать не будет. Как и я, впрочем, — добавил он, улыбаясь.
Но мне было не до улыбок.
— Пусть отойдет в глубину комнаты, — скомандовал я. — Вы, Олег, идите за ним.
Олег пожал плечами.
— Отойди, Сережа, — распорядился он и прошел в дом. Я шагнул следом.
Мы оказались в просторной гостиной, выдержанной в золотистых тонах. Посреди комнаты стоял покрытый парчовой скатертью овальный стол, вокруг него располагались шесть мягких кресел с высокими спинками. Гард, неприязненно глядя на меня, стоял за самым дальним из них. Дубинку он положил на стол. Что-то все больно просто, — подумал я.
— Куда дальше?
Олег, стоявший со скрещенными на груди руками у противоположной стены, усмехнулся и мотнул головой в сторону ближайшей ко мне двери.
— Идите до конца, поднимитесь на второй этаж и войдите в третью дверь направо. Мы с Сергеем останемся здесь. Да, кстати, оружие, я полагаю, при вас имеется? — он протянул руку.
— Обойдетесь, — зло сказал я и толкнул дверь плечом.
За дверью оказался короткий коридор, обитый панелями под красное дерево (а может, и самим красным деревом, судить не берусь). Я прошел по нему, как и было сказано, до конца и уперся в узкую каменную лестницу, на которой не смогли бы разминуться два человека. Рядом с лестницей, к моему немалому удивлению, обнаружился лифт, наличие которого в двухэтажном доме выглядело явным излишеством. Я проигнорировал его, взошел по лестнице и очутился в просторной курительной комнате, из которой действительно было три выхода.
Дом начинал меня подавлять. Я легко мог себе представить, что у него есть еще парочка подземных этажей (что, кстати, оправдывало бы существование лифта), в одном из которых расположилась уютная тюрьма со звукоизолированными пыточными камерами. Хуже всего было то, что, кроме Олега и Сергея, в доме вполне могла затаиться целая армия костоломов. Строго говоря, не исключалось, что они поджидают меня за третьей дверью направо.
Я глубоко вздохнул и постучал в дверь.
— Входите, входите, Ким, — зарокотал за дверью знакомый баритон.
— Не заперто.
Я медленно отворил дверь. Никаких костоломов за ней, слава Богу, не обнаружилось. Был там большой кабинет, с камином, шкурами и прочей аристократической дребеденью, огромный, в пол-стены аквариум с единственной плавающей в нем страшноватой рыбой-телескопом, гигантский стол, на котором вполне мог заниматься строевой подготовкой целый взвод пехоты, а за столом — чудовищных размеров мужчина.
Он был невероятно, неописуемо толст. Раздутые окорока рук розово высвечивали из отворотов богатырского парчового халата. Живот, напоминавший аппарат братьев Монгольфье, подпирал титаническую столешницу. Ног его я не видел, но, надо думать, они тоже были покрупнее, чем, например, мои.
Однако интереснее всего была голова. Неправильной, почти конической формы, увенчанная редкими пучками сальных волос, она, как утес, вырастала из плавно перетекавших в короткую жирную шею студенистых брылей щек. На огромном бесформенном носу кривовато сидели старомодные очки в тяжелой роговой оправе, и это была единственная деталь, роднившая его с привычным обликом Homo Sapiens'а. Не будь очков, хозяин кабинета казался бы инопланетянином.
В те полминуты, которые я столбом стоял на пороге, переваривая увиденное, меня можно было брать голыми руками. Я даже не сразу заметил сидевшего по правую руку от жирного исполина человечка, облик которого, хотя и был менее фантастическим, тоже навевал мысли о кунсткамере. Человечек был тощ, мал ростом, и чрезвычайно напоминал Дуремара из фильма про Буратино, но Дуремара до крайности истощенного и замученного суровой жизнью. Вообще эта парочка смотрелась как классическая иллюстрация к рассказу «Толстый и тонкий», и будь я не так озабочен судьбой Грааля, я бы, наверное, рассмеялся. А так я лишь удивленно поднял брови и шагнул в кабинет, плотно затворив за собою дверь.
— Здравствуйте, Ким, — пророкотала гора плоти.
— Добрый вечер, — вежливо ответил я, подходя к столу. Исполин снял очки и, превратившись в совершеннейшего марсианина, принялся протирать их тряпочкой. Дуремар подозрительно следил за всеми моими перемещениями маленькими, злыми, как у хорька, глазками.
Я пододвинул оказавшийся поблизости массивный деревянный стул с высокой спинкой, и уселся, закинув ногу за ногу. Сумку с Граалем я положил на край столешницы.
— Значит, вы утверждаете, что являетесь обладателем Грааля? — добродушно поинтересовался толстяк. — Того самого Грааля, который искали сначала рыцари Круглого Стола, затем якобы нашли катары, а совсем недавно вроде бы спрятали в Альпах нацисты? Знаете эту версию, мой мальчик? Ведь тысячи людей во всем мире, знатоки пропавших сокровищ, профессионалы, считают, что Грааль был спрятан эсэсовской айнзатцкомандой где-то в окрестностях горы Хохфайлер незадолго до падения Третьего Рейха! Как вы докажете, что ваш раритет и есть подлинный Грааль?
Он широко улыбнулся. Зрелище было, замечу в скобках, отталкивающее.
— Я не стану ничего доказывать, — сказал я. — Я привез эту вещь и могу вам ее продемонстрировать. А вы, я надеюсь, разберетесь сами.
Дуремар скорчил презрительную гримаску. Он, вероятно, и был тем самым экспертом, в чью задачу входило определение подлинности раритета Лопухина.
Я расстегнул молнию сумки и вытащил Чашу. Осторожно поставил ее перед толстяком.
Чаша приятно грела пальцы. Ни разу больше мне не удалось испытать такого же ощущения безграничной мощи, которым она одарила меня в момент моего первого прикосновения к ней, и все равно держать в руках ее было наслаждением. Я не хотел с ней расставаться, но еще меньше я хотел вновь встретиться с лысым убийцей.
Человек-гора не стал брать ее в руки. Он наклонил свою коническую голову и внимательно ощупал взглядом все выступы, бугорки и изгибы Чаши. Осмотр длился минуты три, и за это время Дуремар даже не пошевелился в своем кресле.
— Забавно, — изрек наконец толстяк. Он откинулся на спинку своего дубового сиденья и довольно потер огромные подушкообразные ладони. — Очень забавно, Ким. Вы это, случаем, не сами сделали?
— Сам, — сказал я. — Ночами, на токарном станке.
Он расхохотался. Шмыгнул громадным носом.
— Как, бишь, вы определяете ее возраст? Пять тысяч лет? Это что же, шумеры, что ли?
— Не знаю, — я покачал головой. — Может быть, шумеры. А может быть и нет. Она очень древняя.
— Ну-с, — хмыкнул Валентинов, — вы уж, юноша, не обижайтесь, ежели мы с Михаилом Львовичем вас несколько разочаруем… Вот, кстати, прошу любить и жаловать, Михаил Львович, крупнейший специалист в стране по антикам… и по Востоку тоже не из последних, так, Михаил Львович?
Михаил Львович Дуремар важно наклонил головку, над которой, похоже, успели потрудиться эквадорские индейцы-хиваро, известные также как «охотники за черепами». Я лучезарно улыбнулся ему.
— Так что уж если он скажет, что это у вас подделка, — продолжил толстяк, — значит, так оно и есть, юноша… Стало быть, вас обманули. Жаль, конечно, будет, но что уж тут поделаешь…
— Вы посмотрите сначала, — посоветовал я. — Тогда и поговорим.
— Ну что ж, — не стал спорить человек-гора. — Посмотрим.
Он выпростал из парчовых складок халата толстенную, как бревно, лапу и схватил Грааль за ножку. Протянул Чашу Дуремару, но на полпути остановился и с изумлением на нее уставился.
— О! — сказал он. — Ого!
Я усмехнулся. Он бережно обхватил Грааль второй лапой и нежно погладил. На блиноподобном лице его было крупными буквами написано слово «кайф».
Через минуту все кончилось.
— Это что, — строго спросил толстяк, вращая Чашу в руках.
— Какой-нибудь фокус?
Я пожал плечами.
— Это ее свойство. Необъяснимое, я думаю.
— Посмотрите, Михаил Львович, — сказал он, отдавая, наконец, Чашу Дуремару. Тот осторожно принял ее и поднес почти к самому кончику острого носа. Прошло несколько секунд, и выражение его лица странно изменилось.
— Эк-хм, — кашлянул он, и это был первый звук, который я от него услышал. — Кх-гм, гм…
