— Вашему патрону придется ответить за эту самодеятельность.
Прозвучало это достаточно жалко. Олег прищурился.
— Вперед, я сказал, — повторил он.
Я пожал плечами и пошел к лестнице. Олег двигался в нескольких шагах позади, держа пистолет у бедра, как и подобает специалисту. Гард, обе руки которого были теперь заняты сумкой и дубинкой, замыкал нашу торжественную процессию.
Лестница была слишком узкой, чтобы развернуться. Да и вообще они вели меня по всем правилам, надо отдать им должное. «Что ж, по крайней мере, Чаша в надежных руках» — подумал я.
В гостиной, к моему изумлению, сидела девушка. Я плохо рассмотрел ее лицо, так как был в этот момент занят несколько иными проблемами, но у меня создалось впечатление, что, увидев нас, она жутко удивилась. Она попыталась встать, но Олег махнул рукой (я увидел, как дернулась его тень, ползущая впереди меня), и она снова опустилась в кресло.
— Добрый вечер, — поздоровался я. Она автоматически кивнула.
— Я, к сожалению, не могу уделить вам должного внимания, — продолжал я. — Видите ли, обстоятельства, в которых я оказался…
— Вперед, — прошипел у меня за спиной Олег. — Быстро!
Я улыбнулся девушке и пошел дальше. «Сейчас они меня убьют, — подумал я тоскливо. — Выведут во двор и шлепнут где-нибудь у сортира…»
— Открой дверь, — приказал Олег. — И не вздумай бежать — стреляю сразу.
Я вышел под дождь. До земли было метра два — двенадцать ступенек, я запомнил это, когда поднимался в дом.
— Спускайся, — донеслось сзади. — Медленно.
Ступеньки были скользкими. Я взялся одной рукой за перила, соображая, успею ли я перенести в прыжке свое тело в темноту до того, как Олег спустит курок. Сомнительно — я все-таки имел дело с профессионалом.
Я шагнул с последней ступеньки и оказался на мокрой земле. Наверху приоткрылось окно — возможно, Валентинов отворил его, чтобы посмотреть, как меня будут выводить в расход.
Что-то тяжелое ударило меня в спину. Я машинально упал лицом вперед, успев в последнюю секунду поставить в упор руки. Чавкнула брызнувшая мне в лицо жидкая грязь, и я увидел рядом с собою свою сумку.
— Расслабься, — весело крикнул сверху Олег. — Мы просто немножко пошутили.
Я скрипнул зубами и встал. Поднял сумку, расстегнул — она по-прежнему была битком набита деньгами.
— Не забудь пушку, Ким!
«Вальтер», тускло сверкнув в падавшей из двери полоске света, шмякнулся к моим ногам. Я поднял его, выщелкнул обойму — патронов, естественно, не было.
— В следующий раз будете вести себя вежливее, — пророкотал сверху густой голос Валентинова. — Надеюсь, вы хорошо усвоите этот маленький урок, юноша…
Я сплюнул и пошел к воротам. Ботинки разъезжались по жидкой грязи, ноги дрожали. Около ворот я остановился, чтобы немного успокоиться. Джинсы и куртка были в мокрой земле. Я отломил у какого-то куста ветку с густыми листьями и вытер наиболее грязные пятна.
— Ведь чуть не шлепнули, сволочи! — сказал я вслух.
Я вспомнил улыбку Олега, и меня замутило. Ситуации, когда тебя бьют, а ты не можешь дать сдачи, в моей работе не так уж редко встречаются, но это не означает, что я к ним привык. Каждое новое унижение — это унижение.
— Дерьмо, — сказал я и пошел к машине.
Таксист был начеку. Он так и не подумал разворачиваться, и, как только я вышел за ворота, ослепил меня фарами. Я прикрыл глаза рукой.
— Все путем? — спросил он, когда я упал на сиденье. — Что-то ты уж больно грязный.
— А у них там не убирают, — объяснил я. — Поехали, все нормально.
Тяжелые еловые лапы хлопали по крыше машины, желтоватый свет фар выхватывал из темноты какие-то прогалины, поваленные деревья, заросли папоротников, все остальное тонуло в густом мраке и казалось враждебным и грозным. Медленный ленивый дождь стучал по стеклам, лениво двигались «дворники», бурчал что-то под нос шофер, в машине было тепло и уютно. Я сидел, прижимая к себе сумку, в которой лежало полтора миллиона, и думал, что все, наконец, завершено. Чаша более не принадлежит ДД, и надо мной отныне не будет висеть страшный груз ответственности, взваленный на мои плечи стариком Лопухиным. Круг разорван, и нить моей судьбы вырвалась из сотканного не для нее узора. Можно отдохнуть, подумал я, наконец-то можно отдохнуть… Расслабься, сказал Олег, и он был прав. Я разделался с этой историей, продал Чашу, спас ДД от фамильного проклятия и честно заработал сто пятьдесят тысяч. Десять процентов от сделки, обычный тариф посредника. Конечно, я рисковал жизнью, конечно, меня чуть не убили и надо мною вволю поиздевались, но ДД об этом никогда не узнает. Сто пятьдесят тысяч, в конце концов, неплохие деньги за три часа ожидания смерти и десять минут унижения. Но главное — главное, я освободился от Чаши.
На Арбате я расплатился с таксистом, скинув ему сотню сверх договоренности, и попросил подождать меня минут десять — засиживаться у ДД я не собирался. Лифт не работал. Я прыжками влетел на пятый этаж и до предела вдавил кнопку звонка.
Дверь открыла мать ДД. Она была облачена в вечерний халат, и взгляд, которым она меня наградила, лишь с очень большой натяжкой можно было назвать благожелательным.
— Простите, Дима дома?
Она посмотрела на часы. Посмотрел на часы и я. Была половина второго ночи.
— Нет, — сказала она. — Он звонил пару часов назад, справлялся о вас. Ничего больше сказать вам не могу.
— Извините, — пробормотал я, инстинктивно подаваясь назад. Дверь передо мною захлопнулась. Минуту я смотрел на нее с бессмысленной усмешкой, потом повернулся и пошел вниз по лестнице.
Такси с ревом пронеслось по пустынной ночной Москве и оглушающе заскрежетало тормозами в моем тихом дворике. Я вылез из машины и пожелал таксисту доброй ночи.
Дом уже спал. Под самой крышей, на двенадцатом этаже, розоватым светом мерцало окно: возможно, там сидели на кухне за маленьким столиком молодые муж и жена и говорили о том, что надо бы, наверное, завести ребенка. А может быть, сидел одинокий старик, а перед ним стояла кружка с остывшим чаем и дымилась в пепельнице папироса… Я постоял, глядя на это окно, дожидаясь, пока затихнет в густой темноте ночи мотор такси, и вошел в подъезд.
ДД сидел на ступеньках лестницы перед лифтом. Он выглядел так, как может выглядеть человек, из которого вытащили все внутренности и кости — не человек, а пустая оболочка. Лицо без лица, ноппэрапон. На мгновение мне стало так страшно, что захотелось прыгнуть обратно в лифт и нажать кнопку первого этажа.
Я сделал шаг вперед и остановился перед ним. Дверцы лифта с обреченным стуком захлопнулись у меня за спиной. Он поднял пустые остановившиеся глаза и посмотрел на меня.
— Хромец забрал Наташу, — сказал он.
А ведь я знал, мелькнула у меня дикая мысль. Знал, что так будет, еще с того момента, когда отдал Чашу и почувствовал эту подкатывающую к горлу дурноту… И потом, в машине, когда думал о том, как все хорошо закончилось. Потому что это не могло хорошо закончиться. Не могло.
— Мы были на похоронах, — он говорил быстро, как будто боялся, что я его прерву и он не успеет все рассказать, — я стоял у самой могилы, а Наташа с краю, ее оттеснили… Подъехала машина, я слышал шум двигателя… Ведь никто, кроме тебя, его же не видел, Ким… Потом мне сказали, что к ней подошел высокий мужчина в форме, показал документы и повел к машине. Когда деда опустили в могилу… там еще веревка зацепилась, долго не могли снять… я стал ее искать, но они уже уехали. А потом… потом он позвонил мне домой.
Голос его стал совсем тонким, но лицо по-прежнему было застывшим, как гипсовый слепок.
— Он потребовал, чтобы мы отдали ему Чашу. Тогда он вернет Наташу целой и невредимой. А если нет… если нет…
Внезапно я почувствовал, какой тяжелой стала сумка. Кожаный ремень давил на плечо, грозя проломить ключицу. Я дернул плечом и сбросил сумку на пол.
— Ты же сможешь взять Чашу назад? — спросил он, и в его лице впервые что-то дрогнуло. — Ты ведь сможешь это сделать, да, Ким? Почему ты молчишь, Ким? Почему ты молчишь?
Я взял его левой рукой за рубашку и рывком поставил на ноги. Лицо ДД висело где-то надо мной и было по-прежнему отрешенным и застывшим. Я ударил его коротким прямым ударом в солнечное сплетение, и увидел, как в его глазах появилась боль. Он судорожно всхлипнул и выбросил вперед правую руку, попав мне по губам.
Я почувствовал на языке привкус крови и улыбнулся — первый раз за этот долгий вечер.
Сложенными в замок руками я нанес ему сильный удар по подбородку. Голова ДД мотнулась назад, как у китайского болванчика, очки улетели в пролет лестницы и рассыпались там шуршащим звоном. Я не дал ему обрушиться на ступеньки, схватил за руку, рванул на себя и встречным ударом разбил ему нос. Он тонко взвизгнул и закрылся руками.
Несколько секунд я смотрел на его большие ладони с нелепо растопыренными тонкими пальцами пианиста, на вытекающие из-под них струйки крови, потом отпустил его и сел на ступеньки. Он возился где-то за моей спиной, всхлипывая и скуля, но мне уже было все равно. Пришла ночь, и посмотрела мне в глаза, и поглотила меня. Я сидел на грязной, заплеванной и забрызганной кровью лестнице и смотрел в лицо Ночи.
