— Держу пари, что в зале судебных заседаний по уголовным делам…
— Точно, — улыбаюсь я, как будто давно это знал. — А судья?
— Поскольку сегодня понедельник, председательствует судья Каттингс, — говорит она.
— Спасибо. Спасибо огромное, — благодарю я. — Приятно иметь с вами дело.
— А я как рада нашей встрече! — нараспев отвечает она.
Я уже собираюсь выйти, но в последнее мгновение оборачиваюсь.
— Последний вопрос…
— Да?
— Я… должен что-нибудь говорить?
Дороти отрывается от компьютера.
— Судья спросит, признаете ли вы себя виновным, — отвечает она.
— Понятно. Премного благодарен за помощь, — расшаркиваюсь я.
В коридоре я вижу, как Эмма нажимает отбой на своем сотовом.
— Ну? — спрашивает она.
Я опускаюсь в свободное кресло рядом с ней.
— Здесь проблем не будет, — успокаиваю я ее, надеясь, что смогу убедить в этом и себя самого.
Мы с Эммой присутствуем на трех судебных заседаниях, где предъявляются обвинения: одно — в хранении наркотиков, одно — в ограблении со взломом, еще одно — в оскорблении общественной нравственности. Потом в зал суда вводят Джейкоба. Со своего места на галерке я тут же по поведению Эммы замечаю, что привели ее сына: она сидит немного напряженнее, затаив дыхание.
Если посидеть в зале судебных заседаний, то станет ясно, что студенты, занимавшиеся в колледже футболом, — самые недалекие, без признаков шеи, — по окончании становятся судебными приставами. Два таких бегемота тащат Джейкоба, который изо всех сил пытается вырваться из их лап. Он беспрестанно вытягивает шею, вглядывается в лица находящихся в зале заседания людей, и, как только замечает Эмму, обмякает от облегчения.
Я встаю, спускаюсь с галерки, потому что пришло время для рассмотрения нашего дела, и слишком поздно замечаю, что за мной неотступно следует Эмма.
— Вы должны оставаться на месте, — бросаю я через плечо, занимая место за столом обвиняемого рядом со своим клиентом. — Привет! — шепчу я Джейкобу. — Меня зовут Оливер. Твоя мама наняла меня защищать тебя. Я все улажу. Ничего не говори судье. Говорить буду я.
Во время всей моей речи Джейкоб не сводит глаз со своих коленей. Как только я замолкаю, он поворачивается на стуле.
— Мама! — зовет он. — Что происходит?
— Адвокат, — предупреждает пристав повыше, — либо заставьте своего клиента молчать, либо его отправят назад в камеру.
— Я же только что сказал тебе: ни с кем не разговаривай, — укоряю я Джейкоба.
— Вы сказали ничего не говорить судье.
— Разговаривать нельзя ни с кем, — разъясняю я. — Понятно?
Джейкоб смотрит в стол.
— Джейкоб? Ты меня слышишь?
— Вы сказали ни с кем не разговаривать, — шепчет он. — Уже передумали?
Судья Каттингс, лишенный всякой сентиментальности животновод, в свободное от работы время разводит на ферме лам, да и сам, на мой взгляд, немного похож на ламу. Не успел он произнести имя Джейкоба, как из боковой двери появляется секретарша Дороти и передает ему записку. Судья засовывает в записку свой длинный нос и вздыхает.
— Мне необходимо в другом зале предъявить обвинение клиентам мистера Робишо. Поскольку он уже находится там с подсудимыми, я закончу с ним, а потом рассмотрю дело этого обвиняемого.
Как только он произносит слово «обвиняемого», Джейкоб вскакивает с места.
— Мне необходим перерыв, — заявляет он.
— Заткнись, — шепчу я.
— Мне необходим перерыв!
В моем мозгу проносятся тысячи мыслей: «Как заставить этого мальчишку заткнуться? Как заставить судью забыть разворачивающуюся на его глазах сцену? Как бы урегулировал подобную ситуацию опытный адвокат? Когда клиент становится пустозвоном? Когда же я наконец стану прожженным адвокатом и перестану заниматься самоедством?»
В ту секунду, как Джейкоб делает шаг, на него наваливаются два пристава. Он начинает кричать, высоко, пронзительно.
— Отпустите его! — разрывается за моей спиной Эмма. — Он не понимает! В школе ему разрешают выходить из класса, когда возникает непредвиденная ситуация…
— У нас не школа! — гремит судья. — Это зал судебных заседаний! А вас, мадам, сейчас выведут отсюда.
Второй пристав отпускает Джейкоба и выходит в проход, чтобы вывести Эмму.
— Я могу объяснить! — кричит она, но голос становится все глуше: ее силой выводят из зала.
Я смотрю на своего клиента, чье обмякшее тело тянут к другой двери.
— «Убери от меня свои вонючие лапы, ты, чертова грязная обезьяна!» — орет Джейкоб.
Судья пристально смотрит на меня.
— Это из фильма «Планета обезьян», — бормочу я.
— «Я зол как черт и больше не намерен это терпеть», — отвечает он. — Это из «Телесети». Настоятельно рекомендую посмотреть этот фильм, когда успокоите своего клиента.
Я втягиваю голову в плечи и спешу по проходу. За дверью зала заседаний стоит Эмма, разгневанная и багровая. Ее глаза мечут в пристава молнии.
— Ваш парень подождет, пока зал освободится, — говорит мне пристав. — Тогда ему предъявят обвинение. Его матери входить в зал впредь запрещено.
Пристав возвращается в зал, дверь со стоном закрывается. Мы с Эммой остаемся в коридоре одни. Она хватает меня за руку и тянет к лестнице.
— Что… что вы делаете?
— Он же внизу, верно? Идем!
— Постойте. — Я упираюсь и скрещиваю руки на груди. — Что все это значит?
— Я не хотела вам говорить, но вынуждена. У него синдром Аспергера. Временами Джейкоб кажется абсолютно нормальным, даже замечательным, но иногда сущий пустяк может вызвать настоящий приступ.
— В зале суда нельзя так вести себя. Я думал, он разбирается в криминалистике, все знает о копах и законах. Джейкоб должен вести себя почтительно и тихо, в противном случае ему не позавидуешь.
— Он пытается, — настаивает Эмма. — Именно поэтому и просил перерыв.
— Что?
— Перерыв — чтобы убежать от шума и замешательства туда, где он мог бы успокоиться. В школе для этих целей есть специально оборудованный кабинет… Послушайте, давайте поговорим об этом позднее, а сейчас просто пойдем к нему.
Джейкоб получил свой перерыв… в камере.
— Вас туда не пустят.
Она вздрагивает, как от удара.
— Да? — произносит Эмма. — А вас?
Честно признаться, не уверен. Я заглядываю в зал заседаний. Пристав, скрестив руки на груди, стоит у самой двери.
— Я могу поговорить со своим клиентом? — спрашиваю я.
— Да, — отвечает он. — Идите.
Я ожидаю, что он проводит меня к Джейкобу, но пристав даже не пошевелился.
— Спасибо, — благодарю я и иду мимо Эммы вниз по лестнице.
Надеюсь, камеры находятся именно там.
После пятиминутных поисков — сперва я попал в туалет и котельную — я таки нашел то, что искал. Джейкоб сидит в углу камеры, размахивая одной рукой, как птица крылом, плечи сгорблены, и писклявым голосом распевает песни Боба Марли.
— Почему ты поешь эту песню? — спрашиваю я, останавливаясь перед решеткой.
Он замолкает на середине куплета.
— От нее мне становится лучше.
Я раздумываю над сказанным.
— А песни Дилана знаешь? — Он молчит, и я делаю шаг вперед. — Послушай, Джейкоб… Я знаю, что ты не понимаешь, что происходит вокруг. Если уж начистоту, я и сам не понимаю. Я раньше никогда этим не занимался. Но вместе мы разгадаем. Только пообещай мне одно: говорить буду я. — Я жду, пока Джейкоб кивнет в знак того, что понял меня, но ничего не происходит. — Ты мне веришь?
— Нет, — отвечает он. — Не верю. — Он встает. — Передадите маме кое-что?
— Конечно.
Он обхватывает прутья пальцами. Они у него длинные, изящные.
— «Жизнь похожа на коробку шоколадных конфет, — шепчет он. — Никогда не знаешь, что попадется».
Я смеюсь, полагая, что парню не так уж плохо, если он в состоянии шутить. Но потом понимаю, что он абсолютно серьезен.
— Я ей передам, — обещаю ему.
Когда я возвращаюсь, Эмма меряет шагами коридор.
