Чаплин укрылся в доме друзей в западной части Лос-Анджелеса. Там его часто навещала Уна О’Нил. Ее самая близкая подруга Кэрол Маттау вспоминает: «Уна чувствовала то, к чему всегда стремилась, но чего у нее никогда не было, – безопасность. Он не только был старше и к тому же великим человеком; он ее защищал, и она знала, что так будет всю жизнь». Однако Кэрол также признала: в обмен ее подруга должна была оставить какие-то грани своей личности дремлющими… До определенной степени она всегда должна была оставаться маленькой девочкой. Маленькой девочкой Чарли. Всегда быть единственной. До встречи с Чаплином Уна О’Нил была энергичной и независимой, и никто не мог сказать, сумеет ли она сдерживать себя достаточно долго.
Они поженились 16 июня 1943 года, через шесть недель после того, как Джоан Берри публично заявила, что беременна от Чаплина. Уна и Чарли выехали из Голливуда рано утром и прибыли в Санта-Барбару к открытию мэрии. Это был четвертый брак Чарли, если считать Полетт Годдар, и все предыдущие закончились катастрофой. Когда Чаплин должен был поставить подпись в книге регистрации, его пальцы дрожали так сильно, что он с трудом удерживал ручку.
Новобрачные остались на шесть недель в Санта-Барбаре, где их, как это ни странно, не преследовала пресса. Они сняли дом, из которого не выходили целый день, а вечером отправлялись на неспешную прогулку по сельской местности. По словам Чаплина, они старались, чтобы их не увидели и не узнали. В этот период, который должен был быть заполнен безоблачным счастьем, Чарли впал в депрессию. Он боялся, что американская публика теперь отвернется от него и его карьера в кино закончится.
Тем не менее вскоре супруги обосновались на Саммит-драйв. Уна Чаплин оправдала все ожидания мужа. Она начала печатать сценарий следующего фильма и следила за тем, чтобы жизнь Чарли была по возможности спокойной. Их общая знакомая, Флоренс Вагнер, отмечала: «…зеркало ее трюмо увешано его фотографиями, и, вероятно, в этом доме наконец поселилось счастье». В письме к подруге, написанном летом того же года, Уна Чаплин писала: «Я теперь так счастлива – Чарли замечательный человек». Но это счастье подверглось суровому испытанию.
18. «Начинайте избиение»
Узнав о том, что Чаплин женился на Уне О’Нил, Джоан Берри погрузилась в опасное для нее самой и окружающих состояние истерии. На фотографии того периода она выглядит почти обезумевшей. Джоан жаждала мести. По всей видимости, в ожидании судебного разбирательства по обвинению в аморальном поведении Чаплин пытался найти свидетелей, которые бы заявили, что тоже состояли в интимных отношениях с Берри, вызвав сомнения в том, что отцом будущего ребенка является он. Вероятно, в этих поисках ему помогла чековая книжка.
В начале октября 1943 года Джоан Берри родила девочку. В феврале следующего года Чаплина обвинили в нарушении закона Манна (якобы он перевез Джоан через границу штата с аморальными целями), а также в сговоре с полицией Лос-Анджелеса, чтобы поместить ее в тюрьму за бродяжничество. Выносить приговор по всем статьям обвинения должен был суд присяжных. В случае признания виновным Чарли грозило тюремное заключение сроком до 20 лет, но он сохранял веру в свою способность выстоять и преодолеть все трудности. Источником этой уверенности была вся его жизнь, но в первую очередь трудное детство.
Судебное заседание состоялось 21 марта. Сотни людей заполнили коридоры здания суда, чтобы взглянуть на Чаплина, когда он там появится, а фоторепортеров допустили в комнату, где у него снимали отпечатки пальцев. Это был грандиозный спектакль, и Чарли, возможно, втайне наслаждался им. Он даже шутил с журналистами. Тем не менее Чаплин рисковал лишением свободы. Его адвокат Джерри Гизлер спросил присяжных, считают ли они вероятным, что его клиент оплатил Берри 4828-километровое путешествие до Нью-Йорка, когда она и так отдавала ему свое тело в любое время и в любом месте, а затем прибавил, что доказательств нарушения закона Манна не больше, чем доказательств убийства.
Сама Берри дала свидетельские показания и подтвердила свое заявление о том, что в Нью-Йорке у них были интимные отношения. За ней последовали агенты бюро путешествий, персонал железной дороги и служащие отелей. Джон Пол Гетти тоже поднялся на трибуну для свидетелей и подтвердил, что Берри после посещения Нью-Йорка приезжала к нему в Талсу. Эти показания снова поставили вопрос об отношениях Джоан с другими мужчинами.
Последним выступал обвиняемый. Чаплин опровергал утверждения Берри. В своих мемуарах Гизлер вспоминал, что Чарли оказался лучшим свидетелем, которого ему когда-либо доводилось видеть в зале судебных заседаний. «Он был убедителен, даже когда не подвергался перекрестному допросу, а просто сидел, одинокий и несчастный, в дальнем конце нашего стола. Он такой маленький, что пола касались лишь носки его туфель…» – пишет адвокат. Помните, что однажды заметила Вирджиния Черрилл? Чаплин всегда лицедействовал, всегда был «включен».
4 апреля под крики и шум в зале судебных заседаний Чаплин был оправдан по всем пунктам обвинения. Один из присяжных с улыбкой сказал ему: «Все в порядке, Чарли. Эта страна пока еще остается свободной». Когда Уна Чаплин услышала новость по радио, она упала в обморок… Тем не менее урон репутации Чаплина уже был нанесен, и сам Гизлер говорил, что суд над его клиентом проходил в такой атмосфере общественного осуждения, с какой ему еще не приходилось сталкиваться.
Чаплин ждал решения суда о признании отцовства, которое должно было быть вынесено в конце года. К свидетельским показаниям, прозвучавшим в предыдущем суде, добавить было почти нечего, разве что свидетельства в его пользу. По результатам анализа крови три врача признали, что Чарльз Чаплин никак не может быть отцом ребенка Джоан Берри. В этот момент ее адвокат Джозеф Скотт решил воззвать к чувствам присяжных, правда очень некорректно. Он назвал Чарли седовласым старым хрычом, карликом, подчиняющим других своей воле, дебоширом и похотливым кобелем, который всегда лжет. Оскорбленный Чаплин повернулся к судье. «Ваша честь, – сказал он. – Я не совершил никакого преступления. Я честный человек, но он пытается сделать из меня чудовище». Скотт свернул свою атаку. Адвокат сказал присяжным: «Все эти годы не находилось человека, который положил бы конец развратному поведению Чаплина, – надежда только на вас. Жены и матери всей страны хотят увидеть, как вы остановите его раз и навсегда. Вы сможете спокойно спать ночью, когда вернете ребенку законное имя, – когда покажете, что это касается его так же, как бродяг из трущоб». Нападки глубоко оскорбили Чаплина. Он снова вспомнил унижения и стыд, испытанные в детстве.
Это выступление не помогло Джоан. Присяжные не смогли вынести никакого решения. Судебный процесс перенесли на весну следующего года.
Чаплин отказался появляться на нем в качестве свидетеля. На этот раз, несмотря на мнение врачей, что он не может быть отцом ребенка, десять присяжных из двенадцати пришли к противоположному выводу. Репутация Чаплина в Соединенных Штатах была безнадежно испорчена. Реабилитироваться в глазах американцев ему удалось лишь в последние годы жизни.
Судья постановил, что новорожденная девочка, Кэрол Энн, должна получать от отца содержание – 75 долларов в неделю. Кроме того, она имела право взять фамилию Чаплин. Джоан Берри не получила никакой выгоды от вынесенного в ее пользу решения. Впоследствии она вышла замуж, но скоро рассталась с супругом и порхала по жизни, пока в 1953 году не впала в полубезумное состояние. Берри поместили в психиатрическую больницу, потом выписали, и после этого ее следы теряются. Маленькую дочь воспитывали родственники Джоан, и она продолжала получать выплаты от Чаплина.
Между двумя судебными процессами по установлению отцовства Чарли пытался закончить сценарий к фильму под рабочим названием «Убийца дам» (The Lady Killer). Тремя годами раньше Орсон Уэллс высказал предположение, что история Анри Дезире Ландрю – французского серийного убийцы по прозвищу Синяя Борода из Гамбе – может стать сюжетом увлекательного фильма. Чаплина заинтересовала эта идея, вне всяких сомнений вызвавшая ассоциации с его тогдашними непростыми отношениями с женщинами. Впоследствии Уэллс утверждал, что сам написал сценарий будущей картины, и вполне возможно, Чаплин позаимствовал у него идеи и темы.
Чарли всегда испытывал острый интерес к насилию и смерти. Его любимым занятием дома было чтение журнала True Detective, известного своей склонностью к трагическим сенсациям. Дело Ландрю обладало всеми необходимыми для этого элементами, поскольку преступник расчленял тела жертв, а затем сжигал. Чаплин решил превратить криминальную историю в «комедию убийств» и даже фарс в фильме, который был назван «Месье Верду» (Monsieur Verdoux).
В последние два года, во время пароксизмов того, что можно назвать юридической и общественной травлей, Чарли периодически возвращался к сценарию. Горечь и гнев, которые он испытывал, теперь выражались в цинизме Верду по отношению к традиционным святыням современного общества. Некоторые из первых заметок Чаплина к фильму свидетельствуют о его психологическом состоянии. Он писал, например, что, когда весь мир обращается против человека, он становится святым… Он говорил, что о репутации заботятся только кухарки и дворецкие. В одной из последних сцен картины герой, вернее антигерой, подвергается жестоким нападкам в зале судебных заседаний, подобным обвинениям Джозефа Скотта против самого Чаплина. В фильме также чувствуется явный оттенок женоненавистничества – женщины в нем часто изображаются грубыми, шумными или глупыми. Однако месье Верду движет не столько ненависть к женщинам, сколько любовь к самому себе.
