– Да.
– Я… – Она не хотела соваться в чужие дела, но любопытство пересилило. – А почему ты не сделаешь новую броню из этого металла, Йорек Бирнисон?
– Потому что он никудышный. Смотри, – сказал он и, подняв капот трактора одной лапой, выставил коготь другой и вспорол металл, точно консервным ножом. – Моя броня сделана из небесного железа, сделана для меня. Броня медведя – это его душа, как твой деймон – это твоя душа. Вот выбрось его, – он показал на Пантелеймона, – и замени куклой, набитой опилками. Разница. Ну, где моя броня?
– Пообещай только, что не будешь мстить. Они нехорошо поступили, но ты уж примирись с этим.
– Ладно. Мстить не буду. Но и не остановлюсь ни перед чем. Будут драться – умрут.
– Она спрятана в погребе, в доме священника. Он думал, в ней сидит дух, и все старался изгнать его. В общем, она там.
Он поднялся на задние лапы и поглядел на запад, так что заходящее солнце высветило в сумерках его желто-кремовую морду. Мощь, исходящую от этого громадного создания, Лира ощутила как волны горячего воздуха.
– Я должен работать до заката, – сказал он. – Сегодня утром я дал слово здешнему хозяину. Осталось несколько минут поработать.
– Там, где я, солнце село. – Она показала рукой на юго-запад. Для нее солнце уже скрылось за скалистым мысом.
Он опустился на четвереньки.
– Верно. – Теперь его морда тоже была в тени. – Как тебя зовут, девочка?
– Лира Белаква.
– Я твой должник, Лира Белаква, – сказал он.
Он повернулся и, переваливаясь, пошел прочь по замерзшей земле, так быстро, что Лира бегом не могла за ним угнаться. Но бежать не переставала, а Пантелеймон, чайка, полетел вперед, смотреть, куда направляется Йорек Бирнисон, и указывать Лире дорогу.
Из депо медведь вышел на узкую улочку, а потом свернул на главную улицу города, миновал резиденцию Сиссельмана с флагом, вяло повисшим в неподвижном воздухе, и чинно расхаживавшим часовым – и дальше вниз по склону до конца, где жил Консул ведьм. Часовой наконец опомнился от неожиданности, но еще не знал, как ему поступить; между тем Йорек Бирнисон уже свернул за угол перед гаванью.
Люди останавливались и смотрели на него или разбегались в разные стороны. Часовой дважды выстрелил в воздух и бросился в погоню, несколько подпортив впечатление тем, что сразу заскользил по обледенелому склону и удержался на ногах, только ухватившись за ближайшую изгородь. Лира не сильно от него отстала. Когда они пробегали мимо дома Сиссельмана, она увидела людей, выходящих во двор, и среди них как будто бы мелькнул Фардер Корам, но через мгновение они остались за спиной, и она приближалась к углу, куда свернул часовой вслед за медведем.
Дом священника был более старым, чем большинство остальных, и сложен из дорогого кирпича. К двери вели три ступеньки, сама дверь висела теперь на одной петле, разбитая в щепки, а из дома доносились крики и треск дерева. Часовой замешкался перед крыльцом, изготовясь к стрельбе; но тут стали собираться прохожие, люди выглядывали из окон на другой стороне улицы, и он понял, что должен действовать. Он выстрелил в воздух и вбежал в дом. Через секунду весь дом затрясся. Лопнули стекла в трех окнах, с крыши съехала черепица, выскочила перепуганная служанка, а за ней, кудахча и хлопая крыльями, – ее деймон, курица.
В доме раздался еще один выстрел, а затем оглушительный рев, которому вторил визг служанки. Из двери, словно снаряд из пушки, вылетел сам священник вместе с бешено хлопающим крыльями и уязвленным в своей гордости пеликаном-деймоном. Лира услышала командные выкрики, обернулась и увидела отряд полицейских, которые уже заворачивали за угол, кто с пистолетами, кто с винтовками, а позади них Джона Фаа и толстого суетливого Сиссельмана.
Треск и грохот заставили всех снова повернуться к дому. Окно на уровне земли, видимо подвальное, с деревянным треском и стеклянным звоном раскрылось. Часовой, гнавшийся за Йореком Бирнисоном, выбежал из дома и стал лицом к окну, нацелив на него винтовку; тут окно распахнулось совсем, и наружу вылез Йорек Бирнисон, медведь в броне.
Без нее он был грозен. В ней – ужасен. Броня была грубо склепанная и рыжая от ржавчины: громадные листы и пластины щербатого, потерявшего свой цвет металла скрипели и скрежетали, наезжая друг на дружку. Шлем был заостренный, как морда, с прорезями для глаз и нижнюю челюсть оставлял свободной, чтобы она могла кусать и рвать.
Часовой выстрелил несколько раз, полицейские тоже нацелили свое оружие, но Йорек Бирнисон просто стряхнул пули, как капли дождя, и, раньше чем часовой успел обратиться в бегство, ринулся вперед со скрежетом и лязгом железа и сшиб его на землю. Деймон часового, здоровенный пес, кинулся к горлу медведя, но Йорек Бирнисон обратил на него не больше внимания, чем на муху, и, подтащив к себе часового одной лапой, нагнулся и взял его голову в пасть. Лира живо представила себе, что случится через секунду: он расколет череп, как яйцо, и начнется побоище, новые смерти, новая отсрочка; они никогда отсюда не выберутся, ни с медведем, ни без него.
Не задумываясь, она кинулась вперед и положила руку на единственное не защищенное броней место между шлемом и большой пластиной на плечах – она заметила в темноте клочок желтоватого меха, открывшийся, когда медведь наклонил голову. Она вцепилась в него пальцами, и Пантелеймон, превратившись в дикого кота, вскочил туда же и выгнул спину, готовый ее защищать. Но Йорек Бирнисон не шелохнулся, и полицейские не стали стрелять.
– Йорек! – произнесла она яростным шепотом. – Слушай! Ты мне должен. Теперь можешь отдать долг. Сделай, как я прошу. Не дерись с этими людьми. Повернись и уйди со мной. Ты нам нужен, Йорек, ты не можешь здесь оставаться. Иди со мной к гавани и не оглядывайся. Пускай разговаривают Фардер Корам и лорд Фаа, они договорятся. Отпусти этого человека и уходи со мной…
Медведь медленно разжал челюсти. Лицо часового, окровавленное, мокрое и серое, как зола, легло на землю, его деймон захлопотал вокруг, приводя его в чувство, а медведь отступил к Лире.
Никто больше не двинулся с места. Они видели, как медведь оставил свою жертву по приказу маленькой девочки с деймоном-котом, а потом расступились, освобождая путь Йореку Бирнисону, который протопал мимо них рядом с Лирой и направился к порту.
Она была занята только им и не замечала волнения, возникшего позади, злобы, вспыхнувшей в безопасности после его ухода. Она шла рядом с ним, а Пантелеймон бежал впереди, словно расчищая им дорогу.
