Орсо: Как вы говорите, мои господа, я запятнал душу свою всяческими грехами. И вы спрашиваете, как могу я надеяться на спасение? Только силой раскаяния. Ранняя Церковь признавала только публичные покаяния, они разжигали жгучий стыд и унижение. Но у нас приняты частные исповеди. Для нас, следовательно, подлинным раскаянием может быть только боль. Оно должно совмещаться с яростным избиением грязной плоти, или в нем нет проку.
Четвертая маска: Единственная вещь, в которой тебе придется раскаиваться, – так это в своем высокомерии по отношению к нам.
Десять: Пусть монах продолжает.
Орсо: Но раскаяться нелегко, без труда это, пожалуй, удается только беднякам, ведь им не дано вкусить прелестей сладкой жизни и развить в себе изящную и утонченную порочность богатых и сильных.
Вторая маска: Господа, умоляю, заставьте его замолчать. Как долго мы будем терпеть эту дерзкую проповедь? И кроме того, что за глупое утверждение! Разве монах никогда не слышал о закоренелых преступниках, которые вышли из его любимой бедноты в нижнем городе?
[Опущено]
Десять: Доминиканец! Да все твои речи – сплошная ересь. Когда ты говоришь, что Бог так же близок тебе, как твои собственные жилы, и утверждаешь, что Он и в самом деле в тебе – не только в духе, но и чуть ли не в теле, знаешь ли ты, что ты проповедуешь? Что каждый человек – сам себе Бог. Язычник! Философ и магистр теологии! Тебе бы следовало знать, что за такое учение ты заслуживаешь сожжения живьем, так что радуйся, что мы обещаем тебе мгновенную смерть на кольях.
Ты говорил о пустыне. Чего ты ждешь? Продолжай!
Орсо: Мои господа, я не могу продолжать.
Десять: Именем Христовым, монах, хоть ты и попрал это имя, мы прощаем тебя, извиняем тебя. И слушаем твою ерунду. Так что продолжай.
Орсо:…Мои господа, пустыня была последним пристанищем старых языческих богов и демонов. Теперь демоны в нас самих. Меня послали в пустыню, чтобы от них очиститься. Теперь мне больше нечего страшиться. Есть только Крест.
Десять: Да, Крест и Совет Десяти.
Орсо: Я страшусь Христа, но не Совета Десяти.
Десять: Но ты ведь знаешь, что мы можем подвергнуть тебя адской пытке.
Орсо: Можете, мои господа… Но даже членам Совета Десяти в какой-то момент приходится писать завещания и выражать последнюю волю. [Писцы отмечают «перешептывания» в зале]
Десять: Слушай, брат Орсо, пусть эти слова прозвучат как приговор. Перед тем как обнять колья, ты дорого заплатишь за свой нечестивый язык.
Орсо: Господа, прошу, снимите свои маски и дайте мне взглянуть на ваши храбрые лица.
[Писцы отмечают «ропот» и «возмущение» в зале]
Десять: Стражники, заберите отсюда заключенного, и пусть доктор Бартоло ослепит его. Мы хотим, чтобы ему выкололи глаза. Постойте… Один из наших коллег, конечно, потребует голосования, так что давайте проведем его. Мы предлагаем немедленное ослепление.
Результат: пятеро за, пятеро против.
Решение: советники дожа проголосовали против ослепления Орсо.
Пятая маска: Во имя Господа, с чего мы столько времени возимся с этим кровожадным священником? Он всем нам желает смерти. Он стремится разрушить город. Он заслуживает пыток и адского пламени, и немедленно!
Десять: Молчание, советник! Вы слышали результаты голосования. Давайте придерживаться правил.
Первая маска: Господа, прошу вас. Пожалуйста, дайте мне пару минут. До того, как мы возобновим допрос, позвольте мне обратиться к заключенному с несколькими словами. Безусловно, я не стану задавать ваших вопросов и ничем не выдам линии следствия…
Брат Орсо, послушайте меня. Забудьте о моем облике. Слушайте мой голос, слушайте его. Вы задыхаетесь в тисках гордыни и безумия. Успокойтесь. Соберитесь. Ради вашего собственного блага – если только вы знаете, в чем ваше благо! – прислушайтесь к моему совету. Оставьте свои фокусы. Сейчас речь идет не только о вашей жизни и достоинстве. Вы ведь полагаете, что каждый сидящий в этом зале порочен. Не следует ли из этого, что вы – единственный здесь праведник? Разве вы безгрешны? Мы выполняем свои обязанности, и некоторые из нас – хотя, без сомнения, вы этого не заслуживаете, – некоторые из нас пытаются слегка облегчить ваше положение. Разве только что мы не спасли вас от ослепления, а за весь день уже трижды от молотков и щипцов? Но это не может продолжаться вечно. Будьте осторожны. Вы, похоже, специально добиваетесь, чтобы с вас содрали кожу перед смертью. Чего вы хотите, славы мученика и вознаграждения за страдания?
Будьте благоразумны. В вашем лице, да, в вашем, мы видим смертельного врага. Вы знаете это, и знаете это хорошо. Вы знаете, что ваш заговор отрицает нашу власть и подрывает самые основы того, чем являемся мы, венецианские дворяне. А вот чего вы не знаете… вы не знаете, что здесь есть люди, которых так же, как и вас, ужасает состояние нижней Венеции и которые хотели бы видеть…
Вторая маска: Господа, нет, нет и нет! Так дело не пойдет. Это позор. Наш уважаемый коллега – да как он смеет! – публично предлагает утешение человеку, который должен вызывать у нас лишь отвращение и ненависть и который заслуживает адского пламени не завтра, а сегодня, сейчас, в этот самый миг. Не в традициях нашего Совета – позвольте мне всем это напомнить – выставлять напоказ наши несогласия, особенно, милостивый Боже, когда речь идет о наших заклятых врагах…
Десять: Этот господин абсолютно прав. Стражники, выведите заключенного, но держите его поблизости.
[Когда брата Орсо увели, Десять сняли маски и продолжили обсуждение]
Первая маска. Андреа Дандоло: Господа, поскольку священнику все равно предстоит смертная казнь, ничто из того, что я произнес в его присутствии, не будет иметь последствий. Я говорил все это для того, чтобы вызвать его на разговор, заставить по-настоящему высказаться. Как я уже говорил в начале допроса, плевать на его высокомерие! Факты, секреты – вот что имеет значение, вот что мы должны вырвать у него любой ценой, в том числе и с помощью пытки, чтобы окончательно удостовериться в истинности его показаний. Но нам нужно его ясное сознание и желание сотрудничать. Ясное сознание, повторяю, и мы в свою очередь должны быть сосредоточенными. Вот почему я предлагаю сначала испробовать все мягкие меры. Помните, что по закону пытки – последнее средство.
Каждый присутствующий здесь знает об ужасных условиях в центральных районах нижнего города. Не так ли? Но мы предпочитаем не задумываться об этом, потому что перспективы представляются слишком мрачными. Брат Орсо заставляет нас задуматься. Если бы не эти условия – и все мы об этом знаем, – не было бы ни Третьего Города, ни заговоров, ни вероломных монахов. Поэтому я считаю, что нам следует попытаться понять наших врагов, а не просто казнить их, чтобы удалить со сцены их тела в безумной надежде, что этим мы обманем солнце и заставим его светить в нижней Венеции.
Вторая маска. Пьетро Мочениго: Господа, какая это была прекрасная речь – я бы сказал, проповедь, – и произнесена с трогательной человечностью и добротой. Но я не могу избавиться от мысли, что она не имеет практической пользы и склоняет нас на уступки заключенному. В ней нет ничего осуществимого. Мы, Совет Десяти, собрались здесь не во имя теорий и благотворительности. Мы люди практические. Это наша работа. Мы столкнулись с непосредственной смертельной угрозой. У нас есть вооруженные враги в городе и на материке. Здоровье и благополучие нижнего города не входит в сферу деятельности Совета Десяти. Ни в коей мере! Эти дела находятся в ведении Сената и Большого Совета. Наша задача, и это единственная наша задача, заключается в том, чтобы обеспечивать безопасность государства: выслеживать заговоры, уничтожать секты, карать все преступления против общественного порядка. Мы являемся – да, являемся, – солдатами, шпионами, стражами, обвинителями, суровыми судьями, палачами и хранителями мира. Мы не философы. Мы не сестры милосердия. Этот ренегат-священник – демон, и он хитрее любого из нас. Не стоит заблуждаться относительно этого. Поэтому нам не нужно его ясное сознание, нам нужно, чтобы он был в ужасе, и мы не можем позволить себе хитростей, уговоров и улещиваний. Хитрость – это его профессия. Он заговорит только в щипцах и под молотками. Все это время монах водил нас за нос. Он распространялся о своей мистической ерунде добрых два часа, и мы все еще почти ничего не знаем о планах и руководителях секты.
Третья маска. Бартоломео Градениго: Господа, позвольте мне. Напротив, мы знаем многое. У нас есть имена тридцати пяти дворян, купцов, священников, юристов, одного кондотьера и нескольких патрициев с материка. Кроме того, несмотря на то, что этот монах не называл имен, от него мы получили больше сведений о принципах организации Третьего Города, чем от любого другого пленника. Францисканец, первый монах, Дольфин Фальер, болтал без умолку, но противоречил сам себе на каждом шагу. Мне хотелось дать ему пощечину или хорошенько его встряхнуть.
