Подогнали овец. Воздух наполнился их блеянием.
— Четыре сернобыка, — сказал главный писарь, чтобы показать, что и от него есть польза.
Величественно продефилировали рогатые животные, высоко неся свои длинные изящные рога.
В эту минуту под навесом возникла суматоха.
— Посмотри, кто идет! — крикнул один из писарей.
Счетовод быстрым взглядом окинул стадо гусей, которые, переваливаясь, шли за сернобыками, а затем, как и все, повернул голову. В это невозможно было поверить! Хумос! Сам великий жрец! И с ним глава налоговой службы! Сопровождаемые носильщиками опахал и кресел, четыре блестящих головы приближались под палящим солнцем. От храма сюда было полчаса ходу.
— Тридцать два гуся! — крикнул счетовод, разволновавшись.
Знатные посетители вскоре приблизились. Писари поспешили навстречу своим высоким повелителям и стали целовать им руки. Хумос и глава налоговой службы живо поднялись на ступеньки и укрылись под навесом. Для них поставили раскладные стулья.
— Не прерывайте своего занятия, — заявил глава налоговой службы, кладя руку на плечо счетоводу. — Я пришел посмотреть, как продвигается ваша работа. Высокочтимый Хумос пожелал лично проверить богатство края в этом году и составил мне компанию.
Он наклонился, поднял один из исписанных листов и стал изучать его.
— Кто-то уже сделал подсчеты, я полагаю.
— Да, господин, — поспешил ответить один из писарей. — На сегодняшний день и на этот час сто двадцать одна тысяча семьсот десять дебенов медью, из которых шестьдесят тысяч четыреста шестьдесят дебенов с земель, принадлежащих храму Амона.
Хумос и глава налоговой службы удовлетворенно закивали головами. Налоги, которые составляли тридцать процентов от налогооблагаемых богатств, будут уплачены зерном и льном. Доля налогосборщиков предназначалась для местных нужд — на ремонт дорог и каналов, на выплаты чиновникам, содержание зернохранилищ и другие нужды. Доля священнослужителей, теоретически освобожденная от налогов, шла на содержание храмов и прихрамовых сооружений и на выплаты жрецам. Поступлений могло быть и больше, если бы не скупость чиновников Ахетатона, которые дополнительно взимали пять процентов на военные нужды, и, кроме того, отказывались повысить подати.
— Без надувательства? — поинтересовался глава налоговой службы.
— Два земледельца представили меньше скота, чем то количество, о котором нам было известно. Мы пошли к ним и отыскали скот на полях.
— Побить палками, — велел Хумос.
— Да, высокочтимый господин, и еще будет взыскан штраф.
— Хорошо.
— Но с рыбаками у нас такие же проблемы, как и в прошлом году. Очень сложно пересчитать их улов.
— Да, я знаю, — согласился глава налоговой службы, — речные сборщики налогов не могут разорваться. У нас только двадцать кораблей.
Он опустил руки на колени и попросил пива. Для двух высоких гостей поспешили наполнить пенной жидкостью большие чаши. Хумос сделал хороший глоток и провел рукой по губам.
— Нужно будет узнать у пивоваров из Ахетатона рецепт пива, — сказал он Главному жрецу Амона. — Оно больше пенится, чем это.
Головы вновь повернулись к дороге на Фивы. Быстрым шагом, несмотря на жару, приближались двое молодых жрецов. Подходя к навесу, они наткнулись на стадо свиней, а затем козы чуть не сбили их с ног. Наконец они добрались до пункта назначения. У одного из них был сверток в чехле.
— Господин, — сказал посланец, обращаясь к Главному жрецу, — это известие пришло с царской почтой вскоре после твоего ухода.
Хумос взял чехол, достал сверток и сразу же посмотрел на печать.
— Эхнеферура, возлюбленный Неферхерура, — прочитал он с некоторым удивлением. — Над Ахетатоном и впрямь поменялся ветер.
— Я правильно понял: Эхнеферура? — уточнил глава налоговой службы.
— Возлюбленный Неферхерура, — дополнил Хумос.
Он прочитал известие и в задумчивости устремил взгляд в пространство, будто не замечая проходящих перед ним животных.
— Двадцать три свиньи! — провозгласил писарь.
Хумос отдал папирус главному жрецу Амона, который все еще пил пиво.
— Замечательно! — прочитав сообщение, сказал он и улыбнулся. — Твои старания наконец вознаграждены, господин. Одно лишь имя нового царя это подтверждает.
— Сложное имя, — буркнул Хумос. — Хватило бы и первой его части. Ну что ж, молодой Сменхкара все же дерзнул изменить имя своего предшественника.
Он на какое-то время задумался и, поднимаясь, попрощался с главой налоговой службы, воздавая ему должные почести.
— Однако же, — произнес он, — речь идет о вопросах, которые должны обсуждаться на Совете. Возвращаемся!
Он ушел со своим сопровождением и двумя вестниками.
— Шесть гиен! — объявил счетовод.
Полосатых животных держали на поводу. Они вели себя более или менее спокойно, но скалили зубы и мрачно зыркали по сторонам, погоняемые своим хозяином, полноватым молодым мужчиной. Гиены были хороши для ловли крыс, но их нужно было держать в клетках, пока весь скот не заперт подальше от них.
Пасар удрученно смотрел на Анхесенпаатон. Он держал в руке моточек веревки, на конце которой висел стальной крючок.
— Фивы? — переспросил он.
Она даже не кивнула головой. Раз он повторил вопрос, значит услышал.
— Твоя сестра хочет туда ехать?
Она отрицательно покачала головой.
— Если я поеду в Фивы, ты поедешь со мной?
Он задумался. Вопрос мирового масштаба! Как может его отец, Смотритель зала для приемов, отпустить его в Фивы? И где он будет жить? И на какие деньги?
— Нужно, чтобы моего отца перевели в Фивы.
— Я попрошу Меритатон.
Мальчик улыбнулся. Анхесенпаатон тоже.
— Фивы огромны. Мой отец говорит, что это самый большой город в мире!
Мгновение назад удрученные, дети теперь радостно смотрели друг на друга.
— Поскольку твоя сестра будет царицей, быть может, мы сможем пожениться в Фивах!
Она снова помрачнела.
— Сестра говорит, что я выйду замуж за Тутанхатона.
— За кого? Кто это?
— Брат царя.
— Ты его видела?
— Да, он моего возраста.
Пасар тоже помрачнел.
— А как же я?
— Я не знаю… Решает Меритатон.
— Ты больше не хочешь выйти за меня? Я же тебе подарил дрозда…
Она положила руку мальчику на плечо.
— Я люблю тебя.
Пасар смотрел на нее, как будто пытался прочесть зашифрованные тексты.
— Пойдем, — сказал он, указывая на моточек веревки, — будем ловить рыбу.
