Аманда сидит на детских качельках, едва заметно качаясь взад-вперед. Они ей не по росту: сиденье слишком близко к земле, и у Аманды неловко торчат коленки. Слезы медленно катятся у нее по щекам.
Рядом стоят три Дочери Коростеля и касаются ее лба, волос, плеч. Они все мурлыкают. Золото, черное дерево и слоновая кость.
– Аманда… – говорит Тоби. – Не расстраивайся. Мы все будем тебе помогать.
– Лучше бы я умерла, – говорит Аманда. Рен разражается слезами, падает на колени и обхватывает Аманду вокруг талии.
– Не говори так! – умоляет она. – Мы через столько всего прошли! Нельзя же теперь сдаваться!
– Я хочу, чтобы это из меня убрали. Может, можно выпить какой-нибудь яд? Что-нибудь из грибов?
По крайней мере, она ожила, думает Тоби. И это правда, что раньше для таких вещей использовались настои трав. Она помнит, Пилар перечисляла семена и корешки: дикая морковь, первоцвет. Но Тоби не знает дозировок, а ставить опыты – слишком рискованно. Кроме того, если ребенок – от Детей Коростеля, то, может быть, эти средства на него в любом случае не подействуют. Если верить Беззумным Аддамам, у Детей Коростеля другая биохимия.
Дочь Коростеля с кожей цвета слоновой кости перестает мурлыкать.
– Эта женщина больше не синяя, – говорит она. – Ее костяная пещера уже не пуста. Это хорошо.
– Почему она печальна, о Тоби? – спрашивает женщина с золотистой кожей. – Мы всегда бываем рады, когда наша костяная пещера заполняется.
Костяная пещера. Так они это называют. Название в своем роде красивое и даже точное, но сейчас оно наводит на мысли о пещере, полной обглоданных костей. Именно так сейчас чувствует себя Аманда: прижизненная смерть. Что может сделать Тоби, чтобы придать этой истории счастливый конец? Мало что. Убрать все ножи и веревки и устроить так, чтобы с Амандой все время кто-нибудь был.
– Тоби, – говорит Рен, – а ты не можешь…
– Ну пожалуйста, постарайся, – подхватывает Аманда.
– Нет, – говорит Тоби. – Я ничего не знаю об этих вещах.
Всем, что связано с гинекологией и акушерством, у вертоградарей занималась Марушка-повитуха. Сама Тоби ограничивалась лечением болезней и ран, но сейчас опарыши, пиявки и компрессы не помогут.
– Возможно, все не так плохо, – продолжает она. – Может быть, ребенок не от больболиста. Помнишь ту ночь у костра, в канун святой Юлианы, когда они на вас полез… когда у нас вышло межкультурное недоразумение? Может быть, это ребенок от Детей Коростеля.
– Замечательно, – говорит Рен. – Выбирай на вкус. Суперпреступник или генетически синтезированное чудовище. Кстати, она не единственная, с кем случилось культурное недоразумение или как ты там сказала. Почем я знаю, может, у меня тоже будет ребеночек от чудовища Франкенштейна. Я просто боюсь писать на палочку.
Тоби лихорадочно ищет слова – надо как-то приободрить и успокоить Аманду и Рен. «Гены – это еще не судьба»? «Наследственность против воспитания – нерешенный спор»? «Зло может обернуться добром»? «Существует такая вещь, как эпигенетическая адаптация»? «Может, больболист не от природы был преступником, а просто его плохо воспитали»? Или: «А вдруг Дети Коростеля гораздо более человечны, чем мы думаем?» Но все это звучит неубедительно даже для нее самой.
– О Тоби, не печалься, – говорит детский голос. Это Черная Борода; он прижимается к Тоби. Берет ее руку, поглаживает. – Орикс нам поможет, и ребенок выйдет из костяной пещеры, и Аманда будет рада. Все бывают рады, когда выходит новый ребенок.
Приплод
– Приподнимись, ты мне руку отлежала, – говорит Зеб. – Что-то не так?
– Я беспокоюсь за Аманду, – говорит Тоби. Это правда, но не вся правда. – По-видимому, она беременна. Не сказать, чтобы ее это безмерно радовало.
– Троекратное ура. Первый маленький отважный первопроходец родится в нашем дивном новом мире.
– Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что тебе порой недостает чуткости?
– Никогда. Я весь – одно большое трепещущее сердце. Впрочем, ребеночек, скорее всего, от больболиста, если принять во внимание последовательность событий. Колоссальная жалость. Нам придется его утопить, как котенка.
– У нас нет шансов, – говорит Тоби. – Дочери Коростеля просто обожают младенцев. Они придут в ярость, если ты начнешь делать ему плохо и больно.
– Женщины – странные создания. Впрочем, я бы не отказался от такой мамочки – мягкой, заботливой и тому подобное.
– Ребенок может оказаться гибридом. Полукоростеленыш. Плод групповухи в день святой Юлианы. Но если это так, беременность может ее убить. У них совершенно другие темпы роста плода. И головы у младенцев при рождении больше, судя по детишкам, которых таскают с собой матери. Так что он может застрять. А я ни ухом, ни рылом в этих вещах и не смогу сделать ей кесарево сечение. Впрочем, проблемы могут начаться и раньше. Что, если у них окажется несовместимость по группе крови?
– А Белоклювый Дятел и все остальные что-нибудь знают? О генетике, крови и прочем?
– Я их еще не спрашивала.
– Ладно, запишем в список чрезвычайных ситуаций. Беременность, одна штука. Созовем совещание. Но если Беззумные Аддамы не знают – наверно, нам останется только ждать?
– Нам так и так остается только ждать. Мы не можем сделать ей аборт: никто из нас не умеет, и в любом случае это слишком рискованно. Есть еще травы, но если не знаешь дозировку, можно отравить человека насмерть. А больше делать нечего. Разве что на собрании кого-нибудь осенит. Но до того мне нужно будет посоветоваться.
– С кем? Среди наших высоколобых нет ни одного врача.
– Я скажу, только обещай не смеяться.
– Я прикусил язык и зашил рот железными скобами. Валяй, говори.
– Ну хорошо, только ты подумаешь, что я двинулась умом: с Пилар. Которая, как ты знаешь, умерла.
Пауза.
– И как же ты намерена это сделать?
– Ну, я подумала, что можно ее навестить. Ну, то место, где мы ее…
– Паломничество к месту упокоения? На гробницу святого?
– Что-то в этом роде. И провести усиленную медитацию. Там, где мы ее похоронили, в парке. Помнишь, как мы ее компостировали? Оделись как парковые работники, выкопали яму…
– Да, я помню то место. Ты была в зеленом комбинезоне, который я для тебя украл. Мы посадили поверх Пилар куст черной бузины.
– Да. Вот туда я и хочу пойти. Я знаю, что чокнулась – во всяком случае, так сказали бы обитатели Греховного Мира.
– Сперва ты беседовала с пчелами, а теперь хочешь говорить с покойниками? До такого даже вертоградари не доходили.
– Некоторые – доходили. Воспринимай это как метафору. Адам Первый сказал бы, что я хочу соприкоснуться со своей Внутренней Пилар. Он бы меня понял и поддержал.
Снова пауза.
– Но имей в виду, одной тебе идти нельзя.
– Я знаю.
Теперь ее очередь многозначительно молчать.
Вздох.
– Ладно, детка, для тебя – все что хочешь. Я вызываюсь добровольцем. Возьму еще Носорога и Шеклтона. Будем тебя прикрывать. Один пистолет-распылитель плюс твой карабин. Сколько времени тебе нужно?
– Я сделаю короткую усиленную медитацию. Чтобы не задерживать вас надолго.
– Ты собираешься услышать голоса? Я просто так, чтобы знать.
– Я не имею ни малейшего понятия, что услышу, – честно отвечает Тоби. – Скорее всего – ничего. Но все равно я должна это сделать.
– Вот за что я тебя люблю. Ты всегда готова на приключения.
Пауза, он переминается с ноги на ногу.
– Тебя еще что-то гложет?
– Нет, – врет Тоби. – Все в порядке.
– Увиливаешь от ответа? Ну что ж, меня это устраивает.
– Увиливание, – произносит Тоби. – Слово из десяти букв.
– Дай-ка попробую угадать. Ты считаешь, я должен тебе рассказать, что произошло во время вылазки в торговый центр. Между мной и этой, как ее там. Маленькой мисс Лисицей. Прыгнул ли я на нее. Или она на меня. В общем, имело ли место половое сношение.
Тоби задумывается. Что она предпочитает услышать – плохие новости, которые подтвердят ее опасения, или хорошие новости, которым она не поверит? Не превращается ли она в обвивающее жертву беспозвоночное с присосками на щупальцах?
– Расскажи лучше что-нибудь поинтереснее, – говорит она.
Он смеется:
– Хорошо сказано.
Вот так. Ничья. Его дело – знать, а ее дело – воздержаться от выяснения. Он обожает шифроваться. Она не видит его в темноте, но знает, что он улыбается.
Они выходят на следующее утро, на рассвете. На вершинах сухостойных деревьев, какие повыше, расселись грифы; они разворачивают черные крылья, чтобы просушить их от ночной росы, и ждут восходящих воздушных потоков, что поднимут их в небо и помогут парить, кружась по спирали. Вороны сплетничают – один грубо звучащий слог за другим. Просыпаются мелкие птички, щебечут, чирикают, разражаются трелями; розовые облачные волокна висят над горизонтом на востоке, подсвеченные снизу золотом. Иногда небо напоминает старинные картины с изображением рая; не хватает лишь ангелов, чтобы парили, расправив белые одежды, словно юбки светских дебютанток на старинном балу. Розовые пальчики босых ног изящно вытянуты, крылья – аэродинамический курьез. Но ангелов нет, вместо них – чайки.
