В Латвии несоветское сопротивление с августа 1943 г. возглавил «Латвийский центральный совет» (ЛЦС), представлявший 4 ведущие политические партии довоенной Латвии. Участники ЛЦС надеялись, что «конец войны оставит и Германию, и СССР ослабленными, позволяя Латвии восстановить свою независимость при поддержке Запада». ЛЦС имел контакт с Западом, издавал газету. Осенью 1944 г. лидеры ЛЦС были арестованы гитлеровцами и вывезены в Германию.
В Эстонии центральной фигурой движения сопротивления стал Ю. Улуотс, вокруг которого эстонские националисты объединились в т. н. «Комитет актуальной истории». Наряду с ним существовал ряд более мелких групп сопротивления, поддерживавших связь с дипломатами бывшей Эстонской Республики в Финляндии и Швеции.
Несоветское сопротивление в Прибалтике сознательно не инициировало вооруженное сопротивление гитлеровцам, которое, как считалось, «только помогло бы Советскому Союзу». Целью несоветского сопротивления был саботаж германских оккупационных мер и создание национальных политических органов, могущих представлять интересы прибалтийских наций после войны. Среди проявившихся в Прибалтике пассивных форм сопротивления было бегство эстонцев от гитлеровской военной службы в Финляндии (считается, что таких было до 5 тыс. чел.), а также уклонение от трудовой мобилизации. Например, в Литве в начале 1942 г. было заполнено только 5 % от первоначальной квоты мобилизованных на работу (100 тыс. чел.). Тем не менее к июлю 1944 г. гитлеровцам удалось вывезти на работу в Германию 75 тыс. литовцев, 35 тыс. латышей и 15 тыс. эстонцев475.
В реализации своих устремлений участники несоветского сопротивления возлагали надежды на помощь стран Запада, в соответствии с «Атлантической хартией» 1941 г., которая провозглашала невозможность послевоенных территориальных изменений, не находящихся «в согласии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов», а также уважение к праву «всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить», и стремление «к восстановлению суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем». Надежда на помощь Запада была столь ярко выраженной, что в июле 1943 г. руководство эстонской политической полиции издало циркуляр о борьбе с англофилами476.
Таким образом, в период с июня 1942 г. по январь 1944 г. произошли некоторые изменения в национальной политике гитлеровцев, особенно в плане использования ими «русского фактора» (создание «Русского комитета» во главе с Власовым). Однако эффективность таких усилий была невелика, так как она имела серьезные ограничители. Во — первых, внутренние — противодействие со стороны ортодоксальных нацистов, которые не хотели менять политику, в то время как влияние тех деятелей, которые действительно хотели добиться перемен в германской политике по отношению к народам СССР, было незначительным. Во — вторых, внешние — отторжение гитлеровских оккупантов со стороны населения оккупированных территорий, в том числе со стороны многих из тех, кто ждал их как «освободителей». В донесениях советской разведки отмечалось, что к октябрю 1942 г. «даже антисоветские элементы, которые ждали прихода немцев, уже объелись немецкой власти, немцы им противники»477, они «выражают недовольство к оккупантам»478. К декабрю 1943 г. даже в Эстонии настроения стали «все более антинемецкими»479. Таким образом, большинство населения оккупированной территории связывало свои надежды с изгнанием гитлеровских захватчиков. Та часть населения, которая связывала свои надежды с приходом Красной Армии и советской власти, в то же время ожидала изменений режима после войны (в частности, ходили слухи, что Сталин якобы обещал, что после разгрома Германии будут распущены колхозы)480.
На западных территориях СССР местные националистические круги осознали, во — первых, что гитлеровцы не собираются предоставлять независимость, во — вторых, что в войне наступил перелом не в пользу Германии. Поэтому произошла переориентация националистических кругов на сотрудничество со странами Запада. Тактика гитлеровцев по заигрыванию с народами Кавказа и Крыма лежала в общем русле их политики по отношению к «восточным» народам (аналогичные тенденции проявились в поддержке гитлеровцами индийских повстанцев С. Ч. Боса и Б. Р. Гудассмаля в их борьбе против Великобритании). Однако после перелома в войне она уже не могла принести плодов.
«ДОПУСКАТЬ, НО НЕ СОДЕЙСТВОВАТЬ»
Гитлеровская религиозная политика на оккупированной территории СССРНа оккупированной территории СССР произошел бурный всплеск религиозного сознания. Для верующих, которые в западных регионах СССР составляли подавляющее большинство населения, приход гитлеровцев означал возобновление религиозной свободы, возможность открыть храмы, совершать богослужения и обряды, более не опасаясь антирелигиозных гонений. Ряд священников в первые месяцы войны помогал гитлеровцам. О размахе возобновления религиозной жизни на оккупированной территории можно судить по тому, что только в одном городе Житомире к 1 ноября 1941 г. открылось 54 церкви. В Одессе румынские власти намеревались выстроить большой православный храм и даже объявили конкурс на архитектурный проект. С помпой был вновь открыт собор Св. Владимира в Киеве. Усилили деятельность религиозные активисты, которые пытались возродить религиозность среди населения, в том числе путем введения обязательного крещения детей. В этих условиях естественным было проявление верующими в первые дни и недели оккупации чувства благодарности германской армии за «возвращение религиозной свободы»481.
Гитлеровская религиозная политика на оккупированных территориях СССР базировалась на принципе «разделяй и властвуй». По словам Гитлера, необходимо было, «чтобы в каждой деревне была своя собственная секта со своими представлениями о Боге», что усилило бы «разъединяющие тенденции в русском пространстве». В первом же циркуляре РСХА от 2 июля 1941 г., определявшем религиозную политику, предписывалось «не препятствовать православной церкви укреплять влияние в массах», но «настаивать на приципах отделения Церкви от государства», «препятствовать возникновению единой Церкви и не мешать образованию сект». Приказ РСХА от 16 августа 1941 г. предписывал «допускать» религиозную жизнь, но «не содействовать» ей482.
К середине 1942 г. гитлеровское Министерство «восточных территорий» склонилось к тому, что наиболее желательной ситуацией было бы создание противостояния между Московским патриархатом и сильными сепаратистскими национальными православными церквами483, чему способствовал уже возникший на оккупированной территории СССР церковный раскол.
Руины Успенского собора в Киеве, 1942 г.
С началом оккупации в среде высшего духовенства на Украине возникли сепаратистские устремления. Летом 1941 г. глава структур Московского патриархата на территории рейхскомиссариата «Украина» архиепископ Волынский Алексий (Громадский) объявил о создании автономной Украинской православной церкви (УПЦ), которая тем не менее формально осталась в юрисдикции Московского патриархата. Однако часть иерархов и священнослужителей во главе с архиепископом Луцким Поликарпом (Си- корским), которая открыто приветствовала приход гитлеровцев, осталась недовольна таким решением. 8—10 февраля 1942 г. эти иерархи созвали в Пинске собор украинских епископов, на котором было объявлено о создании Украинской автокефальной православной церкви (УАПЦ), независимой от Московского патриархата. Архиепископ Поликарп был официально признан гитлеровцами главой Православной церкви на Украине. Раскол Церкви на Украине был связан не только с амбициями отдельных церковных иерархов, но и с тем, что политические взгляды украинского духовенства были весьма неоднородны. Одни симпатизировали советскому строю, другие разделяли взгляды националистов, третьи надеялись на то, что идеальное государственное устройство удастся смоделировать по германскому образцу484.
Гитлеровцы сначала склонялись к сотрудничеству с УАПЦ как с силой, выражавшей нужный им церковный сепаратизм, однако затем пересмотрели свою позицию из‑за налаживания связей между УАПЦ и украинскими националистами. Курс политики гитлеровцев был смещен в сторону покровительства УПЦ. В частности, этой Церкви был передан главный храм Киева — собор Св. Владимира. Однако гитлеровцев не устроила «промосковская» ориентация УПЦ, поэтому в результате, как сообщала советская разведка, они «оставили в покое тех и других»485.
УПЦ, несмотря на некоторую «украинизацию» этой Церкви (перевод богослужений на украинский язык и пр.), не оказывала поздержки украинским националистам. Наоборот, на Восточной Украине священники и прихожане УПЦ помогали военнопленным красноармейцам — собирали для них продукты и зимнюю одежду. Вообще, положение обеих Церквей на Украине зависело от того, как был настроен бургомистр того или иного населенного пункта. Например, УАПЦ получила преференции в Киеве, где бургомистром был националист Л. Форостивский, а УПЦ — в Днепропетровске, где бургомистр был настроен «прорусски» 486.
