Потом я вспомнил, что законной правительницей должна стать ты, Джейни, но тебе было только два года, так что Гхош правил бы вместо тебя и не дал бы тебе дожить до совершеннолетия. Твой отец прекрасно все это понял. Несмотря на терзавшую его боль, он говорил: "Канцелярия вице-короля хочет здесь стабильности, поэтому они поддержат Гхоша. Это политика. Ты должен увезти отсюда Джейни, я обещал это Ее Высочеству до того, как она…" – он осекся, но я понял, что он хотел сказать: до того, как она сошла с ума от боли.
"Есть, сэр. Каков приказ?" – спросил я.
"Немедленно унеси ее отсюда, – велел он. – Иди на север. Пусть Парвати сообщает тебе о том, что здесь происходит, но сам никому ничего не рассказывай. Тебе понадобятся деньги. Возьми драгоценности, которые на Ее Высочестве".
Он закрыл глаза, и у него опять начались судороги. Я снял драгоценности с ее тела. После того, что я сделал, мне хотелось пойти и пустить себе пулю в лоб, чтобы все забыть, но я должен был подумать о тебе, Джейни.
Потом твой отец сказал, чтобы я ему помог, потому что сам он не в состоянии держать штык, и я это сделал, то же, что и твоей матери. Да простит меня Бог за то, что я совершил в ту ночь, но я до сих пор не знаю, что можно было сделать еще".
Бедный мой Сембур. Откинувшись на спинку стула, я беззвучно плакала по матери, по отцу, по самому Сембуру, прижимая рукав халата к глазам, чтобы слезы не падали на хрупкую бумагу. Чуть-чуть успокоившись, я продолжила чтение, понимая, что самое страшное я уже знаю.
"Я, как было приказано, пошел с тобой на север, а через неделю в холмы, где я прятался, пришла Парвати. Она рассказала, что Гхош и его лизоблюды сочинили историю, будто я решил ограбить махарани, потому что хотел убежать с ее служанкой Павалой, но меня застали на месте преступления, и тогда я злодейски убил махарани и ее мужа. Они сказали, что Павала во всем призналась, а потом повесилась в тюремной камере от стыда за то, что совершила.
Парвати сказала, что армия в это не поверила, но притворилась, будто верит, потому что после смерти Ее Высочества жалованье солдат зависело от ее преемника, а Гхош пообещал им щедро платить. Еще она сказала, что обо всем сообщили британской армии и гражданским властям, и за мою поимку назначена награда. Весь штат дворца уволили, Гхош все заполнил своими людьми.
Я ничуть не был всем этим удивлен, Джейни, потому что у меня было время подумать и догадаться, что будет делать Гхош. Что меня удивило, так это то, что он не сказал, что я забрал тебя с собой. По-видимому, это не укладывалось в его историю о том, как я убил твоих мать и отца. Вместо этого он объявил, что ты в безопасности и за тобой присматривает няня, которую он нанял. Парвати сказала, что они найдут где-нибудь маленькую девочку и будут какое-то время говорить, что это – ты, а потом она умрет от лихорадки или другой болезни. Но она предупредила, что Гхош будет все время тебя искать, чтобы убить, потому что ты – законная правительница Джаханпура.
Я привез тебя сюда в Мустанг, чтобы никто нас не нашел, а через два года встретился у границы, в Бетхари, с Парвати. Она сдержала слово и дожидалась там меня. Она сообщила, что тот ребенок умер через шесть месяцев, что Гхош правит Джаханпуром, и там все успокоилось, но британцы продолжают меня искать, потому что всего лишь месяц назад к ней приходил какой-то человек и расспрашивал ее о той ночи, но она сказала, что ничего не знает, потому что иначе Гхош прикажет ее убить.
Мы встретились еще через два года, и тогда ничего не изменилось, но в следующий раз она уже не пришла. Я ждал ее в Бетхари две недели, но от нее не было никаких известий, поэтому я думаю, что она умерла.
Ну вот, я все написал, Джейни. Иногда я думаю, что мне следует взять тебя и поехать в Индию, в штаб армии, чтобы рассказать, как все было на самом деле. Но я боюсь. Последнее, что сказала Парвати мне: если Гхош обнаружит, что ты жива, ты обязательно погибнешь. Она из этой страны, и я ей верю.
Возможно, я расскажу тебе все, когда ты подрастешь, и тогда мы вместе примем решение, но тем не менее я решил это написать, потому что мало ли что может со мной случиться.
Не знаю, что еще сказать, поэтому заканчиваю.
Любящий тебя Сембур
(старший полковой сержант Джордж Берр)".
У меня стучало в висках, в горле пересохло. Я нашла первую страницу и заново перечитала все письмо, а потом, положив руки на стол, уронила на них голову. Меня терзало множество вопросов. Я горько жалела, что Сембур не описал моих отца и мать, тогда бы я могла их представить и ощутить с ними какую-то связь. Сейчас же эти двое, умершие такой страшной смертью, были для меня абсолютными незнакомцами.
Я заставила себя зрительно представить сцену за сценой из письма, принуждая воображение дорисовать то, что осталось неописанным в npocтыx, безыскусных строках Сембура. Пусть весь этот ужас обрушится на меня сейчас, это лучше, чем в будущем постоянно бороться с возникающими в сознании жуткими картинами.
Теперь я поняла, почему во сне мне порой виделись высокие прохладные комнаты, полный цветов сад и фонтан, сильные руки, принимающие меня из нежных, мягких рук, низкий смеющийся голос и высокий голос, который пел. Память сохранила для меня какие-то черты облика родителей, и я снова почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы.
Бедный Сембур! Неудивительно, что безмерный ужас той ночи продолжал преследовать его в кошмарах. Бедный храбрый, преданный, попавший в такую беду Сембур. Даже перед самой смертью он пытался предотвратить малейшую возможность того, что Гхош меня обнаружит. Он сказал Мистеру, что я – его ребенок, а моя мать – Парвати. Он молил Мистера отправить меня в Англию, где я буду "в безопасности". Теперь я понимала, что он имел в виду, когда, умирая в пещере, признался Мистеру, что совершил кражу и убийство.
– Верно ли, что вы убили махарани и ее мужа?
– Да, сэр. Можно и так сказать.
– И сняли с ее тела драгоценности?
– Да, сэр. Я их взял, да.
– И скрылись?
– Совершенно верно, сэр".
При ответе на эти вопросы Сембуру даже не нужно было лгать. Он просто скрыл часть истины для того, чтобы никто не догадался, кто я такая. И, поступая таким образом, он прекрасно понимал, что умирает с клеймом жестокого убийцы.
Я вытерла глаза и оглянулась вокруг, ощущая себя совершенно опустошенной. Даже эта столь знакомая комната казалась чужой и странной, ибо история Сембура унесла меня в иной мир, мир страсти, жестокости и бешеной жажды власти, где человеческая жизнь ценилась так дешево, а предательство и подлость были обычным явлением. Я была наполовину индианка и половину жизни провела на Востоке, но при всем этом мир, который описал Сембур, был мне абсолютно чужд. Удивительно, но он и мой отец, оба стопроцентные англичане, понимали Индию гораздо лучше, чем когда-либо смогу понять ее я.
