— Кровь остановилась и стала сворачиваться внутри жил.
— И мы заключили что?..
— Я позабыл. Что обходить сердце — дурная идея?
— Можно заключить, — подсказал епископ, — что в бездействующем сосуде, который принимает циркулирующую жидкость, но не выталкивает её, образуется застой; другими словами, что сердце, выталкивая кровь, гонит её по кругу, к органам и конечностям, чтобы во благовремении принять обратно. Здравствуйте, мистер Пепис! — перенося взгляд на другую сторону улицы. — Затеваем войну, а?
— Слишком легко… завершаем эту, милорд. — Из окна.
— И близко ли конец? Ваше усердие — всем нам пример, однако пора бы уж и закругляться!
— Я предвижу некоторое затишье…
— Итак, Даниель, всякий, изучающий историю Королевского общества, заметит, что на каждом заседании мистер Ольденбург зачитывает несколько писем от континентальных учёных, таких, как господин Гюйгенс и в последнее время — доктор Лейбниц…
— Я этой фамилии не слышал.
— Услышите — он неутомимый корреспондент, протеже Гюйгенса и последователь пансофизма. В последнее время засыпал нас престранными эпистолами. Вы о нём не слышали, поскольку Ольденбург передаёт его послания мистеру Гуку, мистеру Бойлю, мистеру Барроу и другим в надежде, что кто-нибудь сумеет их хотя бы прочесть, а там, глядишь, и разберётся, чепуха это или нет. Однако я отклонился в сторону. На каждое прочитанное письмо мистер Ольденбург отправляет десять — почему так много?
— Потому что, подобно сердцу, он выталкивает обильную корреспонденцию наружу?
— Совершенно верно. Целые мешки его писем пересекают Ла-Манш — поддерживая циркуляцию, благодаря которой новые европейские идеи достигают наших собраний.
— А теперь, чёрт возьми, король запер его в Тауэре! — воскликнул Даниель, чувствуя, что скатывается на мелодраму — такого рода диалоги были не в его характере.
— Пуская кровь в обход сердца, — сказал Уилкинс без тени смущения. — Я уже чувствую, как Королевское общество застаивается. Спасибо, что принесли телескоп мистера Ньютона. Свежая кровь! Когда мы увидим его на своем заседании?
— Боюсь, что никогда — покуда члены Общества режут собак.
— Так он слабонервен — ненавидит жесткость?
— По отношению к животным.
— Некоторые члены предлагают брать пациентов из… — Епископ кивнул в сторону Бедлама.
— К этому Исаак отнёсся бы спокойнее, — признал Даниель.
Вышедшая из таверны служанка воспользовалась наступившим молчанием.
— Мистер Гук просит вашего присутствия.
— Слава Богу, — произнёс Уилкинс. — Я боялся, что вы пришли пожаловаться на его приставания.
Посетители «Собаки» отступили к стенам в диспозиции, принимаемой обычно во время кабацких драк, — то есть широким кольцом окружили стол, который (как показывала трубка с пузырьком) был теперь совершенно горизонтален и к тому же чист, только посередине лежала капля ртути, другие же, размером с булавочную головку, созвездием рассыпались вокруг. Мистер Гук смотрел на большую каплю — идеально правильный купол — в оптический прибор собственного изготовления. Зажав большим и указательным пальцами ежовую иголку, он подтолкнул невидимо малую капельку к большой, чтобы они слились, снова всмотрелся, затем бесшумно, как воришка, попятился от стола и, отойдя на целую сажень, сказал Уилкинсу:
— Универсальное мерило!
— Что?! Сэр! Вы уверены в своих словах?
— Согласитесь, что горизонтальность — понятие абсолютное, любой вменяемый человек может получить горизонтальную поверхность.
— Оно есть в философском языке, — ответил епископ Уилкинс, что означало «да».
Вошёл Пепис, как всегда великолепный, и хотел уже потребовать пива, когда заметил торжественную церемонию.
— Подобно тому и ртуть одинакова везде — на любой планете.
— Согласен.
— Как и число два.
— Разумеется.
— Здесь я создал плоскую, гладкую, ровную горизонтальную поверхность. На нее я поместил капельку ртути так, чтобы диаметр капли вдвое превосходил высоту. Кто угодно где угодно может повторить данную последовательность действий; результатом всегда будет капелька ртути точно такого же размера. Соответственно, диаметр капли может служить в философском языке универсальной единицей длины!
Было слышно, как все думают.
Пепис:
— Тогда вы можете сделать сосуд, содержащий определённое число этих единиц в длину, высоту и ширину, наполнить её водой и получить эталон веса.
— Совершенно справедливо, мистер Пепис.
— Из длины и веса можно получить стандартный маятник — период его колебаний дает универсальную меру времени!
— Однако вода образует капли разного размера на разных поверхностях, — заметил епископ Честерский. — Полагаю, ртуть подвержена такого же рода изменчивости.
Гук, недовольно:
— Поверхность можно оговорить: медь, стекло.
— Если сила тяжести меняется с высотой, как это повлияет на размер капли? — спросил Даниель Уотерхауз.
— Проводить измерения на уровне моря, — с легкой досадой отвечал Гук.
— Уровень моря зависит от приливов и отливов, — заметил Пепис.
— А как насчёт других планет? — громогласно вопросил Уилкинс.
— Других планет? Мы с этой ещё не разобрались.
— Как сказал наш соотечественник мистер Ольденбург: «Будьте любезны запомнить, что мы вопрошаем всю Вселенную, ибо для того созданы!»
Гук, мрачнее тучи, собрал ртуть в склянку и вышел; через минуту мистер Пепис (глядя через окно в ньютоновский рефлекторный телескоп) увидел, как тот направляется к Собачьей канавке в обществе потаскухи.
— Впал в очередной приступ меланхолии… мы не увидим его в следующие две недели и будем вынуждены вынести ему порицание, — проворчал Уилкинс.
Словно это было записано где-то истинным алфавитом, Пепис, Уилкинс и Уотерхауз знали, что у них есть незавершённое дело — поговорить об Ольденбурге вдали от посторонних ушей. Весь следующий час в «Собаке» происходил тройственный обмен выразительными взглядами и движениями бровей. Однако просто так встать и уйти было невозможно: Черчилль и другие требовали от Даниеля новых подробностей о мистере Ньютоне и его телескопе. Герцог Ганфлитский загнал Пеписа в угол и пытал по поводу финансирования Военно-морского казначейства. Забрызганные кровью, удручённые члены Королевского общества выползли из колледжа Грешема и сообщили, что доктора Кинг и Болл заблудились в дебрях собачьей анатомии, дворняга сдохла, и им нужен Гук — где он? Потом все обступили епископа Уилкинса и принялись обсуждать: будет ли Комсток снова баллотироваться на пост председателя? Организует ли Англси выдвижение своей кандидатуры?
* * *
Однако позже (слишком поздно для Даниеля, который встал сегодня рано, вместе с Исааком) все трое оказались в карете Пеписа.
— Я вижу, лорд Ганфлит внезапно увлекся гаданием на военно-морской гуще.
— Поскольку флот составляет нашу защиту от голландцев, — осторожно произнёс Пепис, — и большая его часть сейчас находится под Алжиром, многие вельможи разделяют любопытство герцога.
Уилкинс изобразил весёлое недоумение.
— Я не слышал, чтобы он спрашивал вас о пушках и фрегатах, лишь о купонах и переводных векселях.
Пепис некоторое время прочищал горло, с сомнением поглядывая на Даниеля.
— Те, чьё дело — опустошать флотскую казну, должны ответствовать перед теми, кто её наполняет, — сказал он наконец.
Даже Даниель, скучный университетский учёный, понял, что под опустошителем казны разумеется оружейник — Джон Комсток, граф Эпсомский, а под наполнителем — Томас Мор Англси, герцог Ганфлитский, отец Луи Англси, графа Апнорского.
— Это К и А, — сказал Уилкинс. — А что мыслит о флотских вопросах второй слог «Кабалы»?
— От Болструда [30] неожиданностей ждать не приходится.
— Поговаривают, будто Болструду на руку держать наш флот в Африке — он-де хочет, чтобы голландцы нас завоевали и всех сделали кальвинистами.
— Учитывая, что V.O.C. [31] платит дивиденды по сорок процентов, полагаю, на Треднидл появилось немало новых кальвинистов.
— И один из них — Апторп?
— Не верьте нелепым слухам. Апторп скорее будет развивать собственную Ост-Индскую компанию, нежели вкладываться в голландскую.
— Из чего следует, что Апторпу нужен сильный флот для защиты наших купеческих судов от голландских, столь тяжело нагруженных артиллерией.
— Да.
— А что генерал Льюис?
— Давайте спросим юного учёного, — весело предложил Пепис.
Даниель на несколько мгновений онемел; спутники, видя его смущение, по-мальчишески прыснули со смеху.
