— Не совсем, — поёрзала я.
Конечно, меня удовлетворило, что это было простое интервью, и то, что Руслан поставил на место не в меру ретивую журналистку. Но мне не этого хотелось от него.
— Понимаю, — усмехнулся он, — тебе хочется признаний от меня. Заверений в полном твоём господстве надо мной!
— Руслан, — растерялась я, не зная как расценивать его слова, и насколько он серьёзен.
На губах играла усмешка, но глаза были серьёзными, руки продолжали крепко держать меня. Рано я полагала, что узнала его и поняла. Ничего я не узнала, и не поняла. Вот совсем не уверенна, шутит он или эта просто насмешка над моими чувствами. И вот это непонимание, и раздражало и будоражило одновременно.
Раздражало, потому что я не знала, что сказать, быть ли откровенной, и сказать честно, что да, я хочу, чтобы он принадлежал мне полностью. Просто пусть даст слово, и я успокоюсь. А будоражило, потому что хотелось узнавать всё больше и больше этот многогранный характер. Он всё еще открывался для меня, и не всегда с приятной стороны, но всё же…
— Ну, давай, скажи, царица, — подталкивал он меня к ответу, привычным жестом обхватив жёсткими пальцами подбородок, не давая и секунды укрыться от его внимания. — И тогда услышишь мой ответ.
Его большой палец, погладил мои губы, обвёл контур, и без того тёмные глаза стали ещё темнее. Крылья его носа затрепетали, и казалось до поцелуя только мгновение, но нет. Ни мгновение спустя, ни два, ничего не происходит, хотя моя ладонь непроизвольно, ползёт выше к вырезу его рубашки, забирается туда, гладит. Пальцы скользят по нежной коже на сгибе шеи, по кромке тёмной щетины, скребут щёку.
И дыхание наше синхронно тяжелеет.
Мой взгляд блуждает по его лицу, шее и приоткрытой груди, и думать мне определённо хочется не о том, что мне следует сейчас в чём-то признаваться. Но он упрям, и привык получать своё при любом раскладе.
— Что тут сверхъестественного? — немного недовольно проговорила я, чувствуя, раздражение, примешивающее к возбуждению. — Я хочу, чтобы ты принадлежал мне полностью. Разве ты не хочешь того же?
— Я не об этом говорил, — хрипнул его голос.
— Не об этом? — я честно потеряла нить разговора, за всеми этими обменами жаркими взглядами и прикосновениями.
— Не об этом, — повторил Руслан, и снова так приятно его голос просел, и захрипел. — Ты ведь не веришь, что полностью меня поработила?
— Поработила? — попробовала я это слово, катая на языке.
— Ну а как ещё, царица, — хмыкнул Руслан. — Как ещё назвать, когда твоя воля принадлежит другому человеку. Вся его жизнь принадлежит ему. Ты не видишь своего будущего отдельно от него. Зависишь от настроения, от улыбки.
— Ты страдаешь от этого?
— Да, — ответил он, как всегда лаконично и прямолинейно, — меня раздражает твоя власть надо мной. Я не могу к этому привыкнуть. Мне хочется избавиться от этой зависимости.
Его признание поразило меня в самое сердце. Я замерла, совсем растеряв чувственный флёр, который незаметно подкрался к нам. Теперь его не было и в помине.
28
Мои пальцы сжались, немного царапая его кожу. Я не хотела смотреть на него, но не могла не смотреть. Понимала, что он не шутит, и всё же глупый мозг отказывающийся принимать истину, допускал эту возможность.
Вот только, пронзительный тёмный взгляд, и плотно сжатые губы, никак не говорили о веселье.
— Ты сейчас шутишь? — всё-таки задаю я глупый вопрос, и пытаюсь выбраться из его рук, потому что сейчас мне хочется оказаться подальше от него.
Но Руслан не пускает.
— Что тебя так смущает и расстраивает? — он пытается поймать мой бегающий взгляд.
— Да нет ничего, — язвлю я, — ты говоришь что страдаешь, в наших отношениях! Ты сравниваешь меня с зависимостью. Ты так опечален своей потерянной свободой, что не можешь смириться с этим.
К концу мой голос срывается на крик.
— Забирай, я тебе её возвращаю, — и снова дёргаюсь, но Руслан, перехватив меня за руки, ловко переворачивает на кровать и аккуратно подминает под себя, нависает сверху. И вроде и не сильно держит, но знаю, дернусь, не отпустит.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Всё бы хорошо, царица, да только без тебя, смерть, — бормочет он, зарываясь носом в моей груди, и я чувствую, как скользят его губы, по обнажённой чувствительной коже, обжигая поцелуями.
— Так ты определись, смерть, или страдания, — не могла я успокоиться, раскинув демонстративно руки, никак, не реагируя, на его ласки.
— Я давно определился, — поднял он голову, и, перенеся свой вес на локти, обхватил ладонями моё лицо, — просто тебе нужны были доказательства, что я принадлежу тебе. Получай.
Он смотрел пристально, считывая мою реакцию на его признание. И оно, несомненно, меня задело, вгрызлось глубоко. Сомнения мои рассеялись, но теперь в душе появилась какая-то тяжесть. Я не хотела, причинять ему страданий, не хотела его боли. А получается, его настолько коробит потеря собственной свободы, того что он зависим мной, что смириться ему с этим тяжело.
А с другой стороны, не этого ли я хотела, его полной зависимости от меня?
Не этого ли, только что просила?
Но хотела ли я, так глубоко прорости в нём, что без меня, ему, как он выразился, смерть?
Совсем давно, почти полгода назад, я сперва хотела избавиться от него, а потом не знала, как забыть. А теперь, когда этот мужчина признал полную власть над собой, меня это останавливает.
— Я хочу, чтобы ты был счастлив, — проговорила, наконец, — не надо страданий.
— Не стоит так драматизировать, царица, — улыбнулся грустно Руслан, — я, несомненно, счастлив с тобой. Просто я хочу, чтобы ты понимала глубину своей власти надо мной, и не терзалась глупыми подозрениями. Я люблю только тебя, и хочу только тебя. Не один мужик не будет терпеть спесь женщины, если не испытывает потребность её удержать рядом.
— Ты сам говорил, что моё неподчинение тебя заводит, — вспыхнула я.
— Ещё как заводит, — усмехнулся Руслан, и, встав на колени, быстро расстегнул рубашку, скидывая её на пол, — я думаю, после родов, я тебя из койки месяц не выпущу. И это будет не лайтовый трах, царица. Я припомню тебе все твои косяки.
Я прикусила губу, чувствуя, как внизу живота, натянулась щекочущая боль.
— А может, ты меня простишь, — пролепетала я.
— Потом обязательно, а пока… — он не договорил, стянул с меня домашние шорты, вместе с бельём, прямо физически обжигая взглядом обнажённую плоть, — давай, сядь сверху, царица.
Он помог мне передислоцироваться наверх, попутно скидывая с меня остатки одежды. Я замерла с бесстыдно разведенными ногами прямо над его лицом.
— Давай ниже, царица, — прохрипел он, вдавливая ладони в мои бёдра, и так же бесстыдно смотрел на мою раскрытую промежность.
Я вцепилась в изголовье, чтобы хоть как-то сохранить равновесие, потому что голова шла кругом, от забурлившей в венах крови.
Я медленно, повинуясь давлению его рук, опускалась вниз, с нарастающим возбуждением смотря, как его лицо скрывается под моими расставленными ногами и выпирающим животиком.
А Руслан всё давил на мои бёдра, побуждая быть смелее, прижиматься ещё теснее, особенно когда его язык дотянулся до клитора. Губы тут же сошлись на нём, втянув его в горячий рот, и я непроизвольно застонала и повела бёдрами. Его язык, то медленно, то ускоряясь, кружил по чувствительной плоти, губы мягко массировали клитор, а руки широко разводили ягодицы.
Все мои переживания, терзания, мысли, смело этим горячим напором. Разметало, выкрошив в пыль. Не осталось ничего, и никого, только мы в целом мире. И так было всегда. Руслан всегда умел заслонить собой всё пространство, стать целой вселенной для меня, утянуть в свой грешный рай.
Я выгибалась, насколько мне позволял живот, и постоянно ёрзала и крутилась на его лице, уже совершенно не заботясь о том, что он может задохнуться. Он чётко контролировал меня, и приподнимал, если я, забывшись, напирала особо сильно.
Теперь я чувствовала, как его язык ритмично погружается в меня, а его пальцы между тем, проникают в меня сзади, сразу два. И эта боль от тугого проникновения, и жаркие поцелуи, сводили меня с ума. Заставляли задыхаться, улавливать маленькими глотками кислород, в перерывах между стонами, и сходить с ума, от этой откровенной и порочной ласки.
