Комментарии
1
„Южное открытие“ принадлежит к числу тех произведений Ретифа, о которых сам он почти не упоминает и относительно которых не приводит почти никаких материалов. Лишь в последнем томе своей автобиографии, при последовательном перечислении всех своих сочинений, он сообщает следующие данные о времени и обстоятельствах составления своей утопии: „Я был болен, когда начал писать это произведение, прежде чем приступить к „Современницам“, и во время печатания „Отцовского проклятия“. Я написал роман Викторина, забавляясь по утрам в постели. Закончив рукопись, я приступил к своим новеллам, некоторые из коих я составил еще в 1778 г.“[35]. В одном предыдущем обзоре своих работ Ретиф также указывает, что приступил к этому произведению в 1779 г. в больном состоянии и написал его частично в постели. Опубликовано же „Южное открытие“ было, как мы уже знаем, в 1781 г.
Что касается внешнего обрамления своей утопии в виде повествования о летающем человеке, то, по утверждению Ретифа, он составил историю Викторина на основе аналогичного рассказа, слышанного им еще в детстве от одного из пастухов своего отца, с которым он мечтал также о том, что́ стали бы они делать, если б имели крылья, причем пастух развивал проект похищения девушек соседней деревни и перенесения их на какую-нибудь скалу, окруженную лесами[36]. Трудно, однако, предположить, что роман о летающем человеке был написан Ретифом лишь под влиянием этих смутных детских воспоминаний. Не следует забывать, что вторая половина XVIII столетия — эпоха интенсивных опытов в области аэронавтики. Правда, произведение Ретифа было написано до появления в 1783 г. первых аэростатов братьев Монгольфье, Шарля и Робера, и даже до изобретения Бланшаром „летающего корабля“, первое извещение о котором появилось в печати лишь в августе 1781 г. Однако не следует забывать, что опыты в этом направлении производились еще и раньше. Еще в 1742 г. маркиз Баквиль совершил попытку полета при помощи изобретенных им крыльев, о которой упоминает сам Ретиф в опущенном в настоящем издании предисловии к „Южному открытию“. Объявив, что в известный день он совершит перелет через Сену, маркиз Баквиль, действительно, бросился, на глазах огромной толпы, из окна своего дома и, работая крыльями, направился к Тюльерийскому саду, пересекая наискось Сену. Пролетев, однако, около трехсот метров, он вдруг остановился и вслед за тем с грохотом упал на крышу речной бельемойки, сломав себе ногу. Еще в семидесятых годах аббат Дефорж объявил об изобретении „летающего кабриолета“, описанного в современных ему журналах. Насколько в то время широкие круги общества интересовались проблемой воздухоплавания, видно из мемуаров маркиза д’Аржансона, писавшего, что он „убежден, что одно из первых открытий, которое будет сделано, быть может еще в нашем веке, — это искусство летать“, и размышлявшего о последствиях.
Проблема воздухоплавания разрабатывалась и в художественной литературе. Так, в 1763 г. появился перевод английского романа „Les hommes volants, ou Aventures de Pierre Wilkins“, посвященного описанию летающих людей, с соответствующими иллюстрациями. Еще несомненнее влияние на Ретифа в этом отношении французского писателя предыдущего столетия Сирано де-Бержерака, с произведениями которого он, по собственному свидетельству[37], был очень хорошо знаком и которыми очень интересовался в связи со своими натурфилософскими воззрениями. Сирано как в своей „Комической истории государств и империй Луны и Солнца“, так особенно в своем „Путешествии на луну“ описывает и упоминает целый ряд летательных аппаратов, из коих некоторые по своему принципу напоминают даже будущие аэростаты[38]. Среди этих аппаратов имеется, в частности, один, движущийся при помощи больших крыльев и похожий в этом отношении на летательную машину Викторина[39].
Вполне понятно также, почему Ретиф избрал местом действия своего произведения южное полушарие. В XVII—XVIII столетиях, в эпоху развития торгового капитала и колониальных захватов, южное полушарие издавна служило излюбленным местом действия различного рода утопических романов, начиная с Вераса д’Алле, поместившего свое идеальное государство севарамбов на австралийском континенте. Во второй половине XVIII века, в связи с путешествиями упоминаемого самим Ретифом капитана Кука, в самых широких кругах общества наблюдался повышенный интерес к новым открытиям в южном полушарии. Открытия эти служили модной темой разговоров, причем циркулировали самые невероятные слухи. В 1776 г., накануне появления произведения Ретифа, Метра писал в своей „Секретной корреспонденции“: „Говорят о необыкновенном открытии в южных землях. Там нашли большую цивилизованную империю“. Неудивительно поэтому, что Ретиф помещает как империю Викторина, так и государство мегапатагонцев по ту сторону экватора.
Столь же легко объяснимы, в условиях литературы эпохи, и содержащиеся в „Южном открытии“ описания народов-великанов, кораблекрушений, жизни на необитаемых островах и тому подобные материалы, обнаруживающие очевидное влияние столь высоко ценимого Руссо „Робинзона“, а также Свифта. С этой точки зрения „Южное открытие“ может даже рассматриваться как один из образцов столь обильной в XVIII столетии приключенческой литературы подобного рода.
Изданное в 1781 г. „Южное открытие“ получило известное распространение. Это видно из произведенного Ретифом подсчета своего литературного дохода, показывающего, что он получил от продажи „Южного открытия“ 1 500 ливров[40], — сумму, довольно крупную, хотя и значительно меньшую, чем за ряд других произведений этого периода. Это означает, что „Южное открытие“, появившееся в эпоху расцвета его творчества, когда имя его пользовалось уже широкой известностью, было раскуплено читающей публикой, интересовавшейся новым сочинением модного автора. Но произведение это успеха не имело и поэтому больше не переиздавалось, в противоположность ряду других его сочинений 70—80-х годов[41]. Можно даже сказать, что оно прошло как-то незамеченным. Ни в прессе, ни в литературных кругах не отнеслись к нему серьезно и не обратили на него почти никакого внимания. Аббат Фонтеней, чуть ли не единственный журналист, давший о нем отзыв в своих „Affiches de Province“, охарактеризовал „Южное открытие“ как самое причудливое произведение, какое только можно себе представить[42]. А достопочтенная „Correspondance littéraire“, приведя его содержание, закончила свой отзыв следующими язвительными строками: „…и все это носит столь бредовый характер, что становится нелепым и утомительным. Очевидно, автор сам это почувствовал, потому что внезапно прервал свое повествование. Роман не закончен, и автор не обязался дать продолжение. Какая потеря!“[43]. И друзья Ретифа не обратили внимания на это новое его произведение. Во всей его обширной корреспонденции мы встречаем лишь одно письмо, в котором один из его поклонников в полушутливом, полуироническом тоне спрашивает новости о Викторине и его потомках и дружески вышучивает изложенные в „Южном открытии“ естественно-исторические воззрения[44]. Даже такой человек, как Бонневилль, давая опенку работам Ретифа, утверждал впоследствии, что „добряк Никола́“ сам не знал, что хотел сказать в этом сочинении. Неудивительно поэтому, что, встретив подобное несерьезное и насмешливое отношение к своему произведению не только со стороны врагов, но и со стороны друзей, Ретиф считал, что он не был понят, и даже отчасти радовался этому. „Я имел случаи убедиться, пишет он в вышеупомянутом разборе своих сочинений в „Monsieur Nicolas“, сколь глупы люди общества, и не только они, а и журналисты, даже те, кого ненависть ко мне делает проницательными! Подлый издатель „Journal de Nancy“ никогда не был достаточно просвещен, чтобы заметить в этом произведении то, что могло бы меня обеспокоить! Но какое это счастье для меня эта всеобщая тупость!.. Однако я был разгадал несколькими частными лицами и, между прочим, доктором Лебегом-де-Прель, сказавшим мне в магазине моего книготорговца, вдовы Дюшен: „Мы-то друг друга понимаем, но все эти мудрецы из Пале-Рояля вас не поняли“[45].
Вполне ясно, чего опасался Ретиф, публикуя „Южное открытие“, и почему он радовался, что все сошло так благополучно. У него было тем больше оснований опасаться неприятностей, что еще до опубликования этого произведения он имел по поводу его очередное столкновение с цензурой. Получив для просмотра рукопись, цензор, аббат Террассон, которого Ретиф характеризует как шпиона, человека слабого и ограниченного[46], сразу же обратился к автору с категорическим указанием, что он не может пропустить это сочинение без существенных изменении, в частности без полной переделки „Письма обезьяны“[47]. Таким образом, как подтверждает Ретиф и в „Monsieur Nicolas“, цензура принудила его внести в „Южное открытие“ „большие изменения“[48]. Он, однако, нарушил предписание цензуры и выпустил некоторое количество экземпляров без цензурных исправлений.
