Рассказывают, княгиня Щербатова после чтения у нее поэмы сказала Лермонтову:
- Мне ваш Демон нравится: я бы хотела с ним опуститься на дно морское и полететь за облака.
А красавица М.П.Соломирская, танцуя с поэтом на одном из балов, говорила:
- Знаете ли, Лермонтов, я вашим Демоном увлекаюсь... Его клятвы обаятельны до восторга... Мне кажется, я бы могла полюбить такое могучее, властное и гордое существо, веря от души, что в любви, как в злобе, он был бы действительно неизменен и велик.
Такое восприятие Демона, вообще свойственное юности, вполне естественно для эпохи, когда мифологические и библейские образы обретали реальность, во всяком случае, в поэтическом восприятии действительности и искусстве, как в эпоху Возрождения в Европе.
При дворе, говорят, "Демон" не стяжал особой благоклонности. Это тоже вполне естественно, ибо там смотрели на Демона, как в Средние века, в чисто библейском и религиозном плане, без эстетического осмысления Нового времени.
- Поэма - слов нет, хороша, но сюжет ее не особенно приятен. Отчего Лермонтов не пишет в стиле "Бородина" или "Песни про царя Ивана Васильевича"? - так отозвался, надо думать, Николай Павлович. А великий князь Михаил Павлович, отличавшийся остроумием, высказал весьма продуманную мысль:
- Были у нас итальянский Вельзевул, английский Люцифер, немецкий Мефистофель, теперь явился русский Демон, значит, нечистой силы прибыло. Я только никак не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли - духа зла или же дух зла - Лермонтова?
Для религиозного сознанья такой взгляд естественен, но Демон отнюдь не дух зла, он дух сомненья, дух отрицанья и не в отношении к Богу, а всего лишь к средневековому, патриархальному мировосприятию, воплощение высших устремлений человека, с тем и притягательное для юности и для женщин, почувствовавших вкус свободы.
Лермонтов теперь всего охотнее встречался на балах с княгиней Щербатовой и бывал у нее, что было замечено, в частности, той же самой Екатериной Сушковой, вышедшей замуж к этому времени за одного из родственников поэта. Она даже утверждала впоследствии, что Лермонтов считался женихом Щербатовой, что, конечно, ни в малой степени не соответствует действительности.
Однажды Лермонтов, по своему обыкновению, таинственно пообещав что-то княгине, принес листок, а может быть, альбом княгини с текстом стихотворения. Едва взглянув, Мария Алексеевна попросила поэта прочесть его стихи вслух, для всех, не подозревая, какому испытанию подвергает себя.
- Прочесть? Как вам будет угодно, - не без коварства усмехнулся Лермонтов. -
На светские цепи,На блеск утомительный бала Цветущие степиУкрайны она променяла,
Но юга родногоНа ней сохранилась примета Среди ледяного,Среди беспощадного света.
Как ночи Украйны,В мерцании звезд незакатных, Исполнены тайныСлова ее уст ароматных...
Мария Алексеевна покраснела, с трепетом волнения, не смея поднять глаз, а Лермонтов продолжал играючи:
Прозрачны и сини,Как небо тех стран, ее глазки, Как ветер пустыни,И нежат и жгут ее ласки.
- Пощадите! - промолвила Мария Алексеевна, но Лермонтова уже остановить было невозможно:
И зреющей сливыРумянец на щечках пушистых, И солнца отливыИграют в кудрях золотистых.
- В точности портрет! Рисует словом, как кистью, - заговорили вокруг.
И, следуя строгоПечальной отчизны примеру, Надежду на богаХранит она детскую веру...
Мария Алексеевна вся дрожала от волнения, готовая в сию минуту заплакать, а он продолжал:
Как племя родное,У чуждых опоры не просит И в гордом покоеНасмешку и зло переносит.
От дерзкого взораВ ней страсти не вспыхнут пожаром, Полюбит не скоро,Зато не разлюбит уж даром.
Все, кто здесь присутствовал, просто ахнули, как поэт воссоздал словом, ритмом поразительно точно портрет Щербатовой, с ее статной фигурой и прелестью улыбки, с великолепным фоном - природы ее родины. Княгиня была и польщена, и взволнованна так, что слышала только его голос, уже не понимая смысла слов, будто это прозвучало объяснение в любви. Никогда в жизни она еще не испытывала такого сильного, почти мучительного волнения. Она с умилением смотрела на Лермонтова, смеясь сквозь слезы. Раздались похвалы, Лермонтов вдруг как бы очнулся, расхохотался и выбежал вон.
Один из родственников Лермонтова назвал это стихотворение "вдохновенным портретом нежно любимой им женщины". Это опять тот случай, как мало понимали поэта из его родных и друзей. В стихотворении нет речи о любви, а есть восхищение, такое же, как в стихотворении "К портрету", посвященном графине Воронцовой-Дашковой, написанном примерно в то же время, и доверенность, вообще редкая черта в отношении Лермонтова к женщинам и к жизни, быть может, новая черта, которая скажется и в его миросозерцании, и в его поведении в поединках.
Княгиня Щербатова, потеряв мужа так рано, не думала о замужестве, да ей и нельзя было думать о замужестве, разве еще нашелся бы князь и богатый, ибо она, выйдя вновь замуж, лишалась титула и состояния, которое принадлежало ее сыну. Поэтому Мария Алексеевна без обиняков заявляла молодым людям, которые увивались вокруг нее, как пчелы у цветка, быть может, не имея серьезных намерений, что она не выйдет вновь замуж, чтобы у них не было никакой надежды.
Как бы то ни было, в то время, когда княгиня Щербатова после годичного траура вновь стала выезжать, свела знакомство с Лермонтовым, явился в свете сын французского посланника Эрнест Барант, приехавший в Петербург к отцу с тем, чтобы со временем занять должность второго секретаря посольства. У четы Барантов были еще дочь и сын, по крайней мере, которых хорошо знали дети князя Вяземского, возможно, была знакома со всем семейством Барантов и княгиня Щербатова еще до приезда Эрнеста, с которым она скоро подружилась, как и с Лермонтовым, настолько, чтобы уверять их в том, что она не выйдет вновь замуж. Таким образом, у них не было никакой надежды, полагала она, стало быть, повода для соперничества, забывая об иных возможностях для соперничества у молодых людей.
Но и соперничества, как думали многие из современников даже из близких поэта, не было. А что же было? Осложнение в отношениях России и Франции в связи с высадкой французского десанта в Египте, вплоть до отъезда русского посла графа Палена из Парижа, с одной стороны, и известность Лермонтова, с другой.
Французский посланник Проспер Барант, историк и писатель, который был хорошо знаком с Пушкиным, решает пригласить молодого гусарского офицера поэта Лермонтова на новогодний бал в посольстве. Но Эрнест Барант, недавно приехавший в Россию, узнает, что Лермонтов, с которым он встречается то у княгини Щербатовой, то у госпожи Терезы Бахерахт, жены русского консула в Гамбурге, проводившую зиму в Петербурге, обрушился гневными стихами на убийцу Пушкина барона Дантеса. В виду осложнений отношений между Россией и Францией кто-то, верно, нашептал ему, что Лермонтов в своем стихотворении поносит всю французскую нацию, чего Барант-старший в свое время не заметил. Последний обратился к вездесущему А.И.Тургеневу с запросом, мол, так ли дело обстоит. Тургенев, не помня стихов Лермонтова, обратился к нему и получил такой ответ:
"Милостивый государь Александр Иванович!
Посылаю Вам ту строфу, о которой Вы мне вчера говорили, для известного употребления, если будет такова ваша милость.
...Его убийца хладнокровноНавел удар - спасенья нет!Пустое сердце бьется ровно,В руке не дрогнул пистолет.И что за диво? - из далека,Подобный сотне беглецов,На ловлю денег и чинов,Заброшен к нам по воле рока,Смеясь, он дерзко презиралЧужой земли язык и нравы;Не мог щадить он нашей славы,Не мог понять в сей миг кровавый,На что он руку поднимал!
За сим остаюсь навсегда вам преданный и благодарный Лермонтов".
Между тем стихотворение Лермонтова было уже доставлено во французское посольство кем-то, помимо Тургенева, неведомо, с какими комментариями. Во всяком случае, Барант-старший не нашел в стихах русского поэта. ничего оскорбительного для французской нации, но Барант-младший мог почувствовать намек на себя как искателя приключений, что было в его характере, а Лермонтов, конечно, не очень церемонился с ним, как вообще держал себя с людьми такого рода.
