легко скользили по насту, палки с кожаными ремешками, заострённые на концах, чуть гнулись. Бейлин оттолкнулся, невзначай хлопнул себя по боку, проверяя, удобно ли лежит браунинг. На лыжах он ходил в последний раз лет восемь назад.
— За полчаса обернусь, — пообещал он соседке, и неловко поковылял в сторону зарослей.
На тающем снегу отпечатались четыре колеи. Две, поглубже, принадлежали, наверное, Герасиму, другие один в один как те, что оставляли лыжи, соседскому сыну. По его следам Бейлин и пошёл, доберман трусил рядом, чуть поотстав, и никого искать не собирался. Выехав за околицу, Митя решил, что под ритм ему двигаться будет легче. Он начал с «Песни Кенигсберга» Хорста Весселя, потом спел, сбиваясь и перевирая английские слова, «Красивую девушку», которую сочинил его родственник дядя Изя, живущий в Североамериканских Штатах, снова вернулся на немецкий язык, бодро два раза подряд проорал «Тревожный марш» Ганса Эйслера, и наконец затянул польку «Напрасную любовь».
— Denn zur Stunde, Rosamunde, ist mein Herz gerade noch frei, — вопил Бейлин дурным голосом, распугивая трясогузок и зайцев.
Густые заросли сменялись редкой порослью и обширными заснеженными пространствами, видимо, замерзшими болотами. Митя проехал не меньше четырёх вёрст, Герасим, судя по следам, периодически уходил куда-то в сторону, но потом возвращался на лыжню, с него сталось бы при появлении незнакомца укрыться где-то незаметно, так, что даже с собакой его не отыщешь, но песня на чужом языке, наоборот, должна была заставить его высунуться. Поющий человек вызывает гораздо меньше подозрений, чем молчаливый, на это Бейлин рассчитывал, только одного не учёл — контуженный пулемётчик прошёл Германскую, и немцев на дух не переносил.
Пуля ударила в дерево рядом с головой Бейлина, Митя тут же пригнулся, упал на одно колено и выхватил пистолет.
— Султан, взять, — приказал он доберману.
Собака кинулась вправо, припадая к снегу, и понеслась к небольшой возвышенности, с которой почти сошёл снег. На том месте, где она только что стояла, в снегу появилось отверстие, Герасим стрелял пулями. И это обнадёживало, от холма до Бейлина было метров сто пятьдесят, картечь на таком расстоянии разлетится, но стоит подойти поближе, сделает из Мити решето. Мужчина сбросил лыжи, и побежал зигзагами, целясь перед собой.
Ещё два выстрела чуть было не продырявили Бейлина, а вот следующий ушёл в воздух, и сразу после этого послышался вскрик, Митя прибавил шагу, выдирая ноги из наста и отталкиваясь палкой, чуть ли не взлетел на вершину холма, и обнаружил там добермана, держащего старика за горло. Рядом валялась берданка, метрах в трёх — связка зайцев. Старик хрипел, скрёб пальцами сырую землю, но высвободиться не пытался. Один глаз у него заплыл белым, видимо, поэтому он в Митю и не попал.
— Герасим? — Бейлин присел рядом на корточки. — Если это ты, рукой постучи по земле, а если нет, то и не нужен.
Мужичок послушно похлопал ладонью.
— Говорить можешь?
— Да, — прохрипел Герасим.
Он раскрыл рот, закатил глаза, зубы у него были жёлтые вперемешку с почерневшими, но почти все на месте, изо рта несло чесноком и тухлятиной, Бейлин отодвинулся подальше, удерживая позывы к рвоте.
— Чего стрелял?
— Дивился, немчура тут разгуливает.
— Да, это я оплошал, — признал Митя.
— Кобелю своему прикажи, а то чую, от страха откинусь.
— Султан, ко мне. Ко мне, сказал! Да брось ты его, скотина тупая.
Доберман наконец отпустил Герасима и отвернулся, высунув язык.
— Чего не возвращаешься домой? — Бейлин встал, прижал ногой берданку. — Я тебя сижу, жду, чаи с твоей соседкой гоняю, а ты тут прохлаждаешься. Ты ведь мне, Герасим, нужен вот по какому делу, человека ты подвёз вчерась, приятеля моего, так найти его хочу. Где высадил?
— В Кандагуловке, — крестьянин уселся на землю, опасливо глядя на собаку и растирая горло, — там он и слез.
— Врёшь, — вздохнул мужчина. — Вот скажи, чего его выгораживаешь? Он ведь никто тебе, так, чужак, небось и заплатил-то немного?
— Червонец, — обидчиво произнёс Герасим, — я ж его часа три возил, лошадка охромела, еле тащилась.
— Нет, не было его в Кандагуловке. Смотри, — Митя достал удостоверение Липшица, показал мужичку, — я из ОГПУ, а тот, кого ты возил, опасный преступник, убийца, раз покрываешь его, то и ты тоже вместе с ним под монастырь пойдёшь. Он ведь ранен был?
— Что?
— Кровь текла?
— Как есть текла, — обрадовался Герасим, — я ещё гляжу, прострелянный, кумекал, может лихой человек. Да, точно, он же Лукича дружок, из кодлы его, так я сразу сказал, как приедем, тут же в милицию сдам, он и говорит, давай в Дятлово не поедем, давай лучше в Кандагуловку. А я ему, мол, какая Кандагуловка, в этой Камышинке одни нехристи живут.
— В какой Камышинке? — переспросил Бейлин.
— Так не дотянули мы до Кандагуловки, — осклабился мужичок, — высадил я его пораньше, чтобы, значит, отвязаться, так он червонец заплатил, дурак. Ещё казал, что Лукич, мол, помер, и Федька тоже, а тулуп-то на нём Федькин был, я сразу узнал
— А там он куда пошёл?
— Да кто его поймёт, я посреди дороги высадил Федьку, у Камышинки оставил, хорошо, что тулуп на нём был, авось не замёрзнет. Или не Федьку? Погоди, тот ведь помер, значит, кого же я оставил?
— Да какая тебе разница, — пожал плечами Митя, обходя Герасима со спины.
Он схватил голову за затылок и подбородок, резко крутанул вбок, позвонки хрустнули. Мужичок обмяк, он ещё дышал и хлопал глазами, когда Бейлин прокрутил ему шею в другую сторону, разрывая нервные пучки между первым и вторым позвонком.
Из Дятлово Митя выехал, когда рассвело. Ночь, проведённая у соседки Герасима, пошла мужчине на пользу, он не только выспался, но и поутру хорошо поел, покормил добермана, и ещё взял с собой запас продуктов. Пришлось заплатить, точнее, почти силком сунуть деньги женщине, потом та помогала снарядить повозку и уложить припасы, глядя на Бейлина влажными глазами. Насчёт Герасима мужчина соврал, сказав, что тот решил остаться в лесу на ночёвку, только вот зайцев передавал, чтобы выпотрошили и ободрали. Видимо, делал так сосед женщины часто, поскольку ни вопросов, ни недоуменных взглядов это объяснение за собой не повлекло. То, что тело наверняка через какое-то время найдут, и свяжут с ним, Митю не волновало — он рассчитывал к тому моменту оказаться
