она в своей старой комнатке в этой уродской квартире отца. И не хочет оттуда выходить. Она там уже неделю.
– Хреново.
– Вот и я про что. Она совсем расклеилась. Не знаю, что делать. Я с ума схожу. Сижу тут один, в этом доме. Тут везде животные, набитые ватой. Не дом, а ящик с игрушками или детский магазин. Я даже домик на дереве построил на заднем дворе.
– Да он бы ему еще несколько лет не понадобился.
– Я знаю. Просто хотелось построить.
– Ну чего было так спешить-то?
– Да почему спешить? В смысле, он ведь выбрался из нее, живой. Почти три месяца прожил.
– “Почти” не считается.
– Это приличный срок. Ты знаешь, что она никогда раньше не жила в доме? Она так хотела дом. Это была ее идея. А теперь сидит в этой своей гребаной комнате и не выходит.
– Она его оплакивает.
– Твою ж мать! Это вообще-то и мой ребенок тоже! – Зи плакал. – Она говорит, что я веду себя так, будто ничего не случилось.
– Это на тебя похоже.
– Конечно, я веду себя именно так. С самого первого дня я только и делаю, что веду себя так, будто ничего не случилось.
Большинство из них ушли из ЗЖ – или же их оттуда повыгнали. Вернулись к учебе, стали адвокатами, журналистами или водителями грузовиков, восстановили фертильность, когда-то прерванную вазектомией, насоздавали семей. На их место пришли новые расследователи, и, хотя американские фермеры здорово наловчились не подпускать их к себе на пушечный выстрел, расследовательские объединения стали международными – Мексика, Индия, Новая Зеландия, – только Дилл больше этим не занимался.
– У нас тогда почти получилось, – сказал Дилл. – Если бы не птичник номер восемь.
Зи шмыгнул носом.
– Да в жопу твой птичник номер восемь.
– Все могло пойти по-другому.
– Нет, Дилл, не могло. Выкинь ты уже это из головы.
– Могло.
– Ну, понеслась, – простонал Зи. – Слушай, чувак, я повешусь. Все кончено.
Дилл вздохнул. Зи было тридцать два, Джейни двадцать восемь. Жизнь такая длинная-предлинная. Банкир раздавил Дилла в лепешку, уничтожил его, и ничего, вот он, смотрите, семь лет спустя, живехонек и любит другого. Мы вечно так думаем – что все кончено, и все действительно бывает кончено, – но начинается что-нибудь другое. Прижизненная реинкарнация.
Но вот Зи и Джейни. Дилл считал, они справятся.
– Слушай, ты хочешь, чтобы жена вернулась, какой бы она сейчас ни была?
– Да я же тебе как раз про это!
– Тогда вот что. – Дилл нагнулся вперед, стул под ним скрипнул. – Позвони в энергетическую компанию. Вели отрубить электричество.
– Выжить их из дома? Да ее отец меня убьет.
– Да не в его квартире, идиот. В своем доме!
– Здесь же тогда полная темнота настанет.
– И отпишись от газеты.
– Мы не выписываем гребаных бумажных газет. Смерть тысячи деревьев.
– Переадресуй всю почту на адрес ее отца.
– Ему это не понравится.
– Собери чемодан. Два чемодана. Возьми столько вещей, чтобы хватило надолго. Пойди постучись в эту их квартиру. Прямо с чемоданами.
– Не думаю, что он меня впустит.
– Зайди к ней в комнату. И не выходи оттуда. Оставайся там. Весь день. И на ночь тоже останься.
– На работе мне отгула не дадут.
– Уволься. Все равно у тебя тупая работа. Такую тупую работу или еще тупее ты всегда найдешь. Просто зайди в комнату, в которой сейчас находится Джейни, и жди, пока она не будет готова оттуда выйти.
– И нам там обоим, что ли, торчать?
– Да. Останься там во что бы то ни стало. Сиди неделями, если потребуется. Месяцами. Скажи ей что-нибудь типа “Это не птичник номер восемь, понятно?”. Когда дело касается тебя, никакого птичника номер восемь быть не может. Прямо так и скажи. Эту хрень между вами никому не сжечь.
– Так и есть, мать твою.
– Иди собирай чемоданы.
– Это не птичник номер восемь.
– Вот и я про что. Удачи, чувак.
Дилл отключил телефон и откатился обратно к письменному столу.
Но Дилл ошибался. Неправда, что без птичника № 8 у них бы все получилось. И без него задача была невыполнимая. Всех этих кур просто некуда было бы отвезти.
* * *
Они буквально купались в курах. Дилл не нашел более подходящей фразы, чтобы это выразить. Казалось, куриное море накатило волной, да так и осталось, не просохло, и теперь они тонули в этих курицах, курицы поднимались выше головы, настоящий девятый вал из куриц, куриный прибой.
До трех часов ночи дела продвигались куда лучше, чем можно было предположить. А потом они стали отставать от графика. Дилл стоял рядом с птичником № 1 и раздавал пакетики с орешками, но уже становилось очевидно, что команда теряет скорость. Массовое утомление. Куры выбежали из птичника и путались под ногами. Часть батарейных клеток не прикреплялась к платформе грузовика (который это был грузовик – номер 1–5? 1–6? – чертов Джарман с его замороченной нумерацией), и это сильно тормозило процесс, расследователи вынуждены были разгрузить половину машины, чтобы попытаться понять, что пошло не так. Батарейные клетки валялись на земле. Еще один грузовик (3–9? 4–6?) стоял без дела на дороге перед воротами и ждал, когда можно будет въезжать. Двое расследователей махали машинам, чтобы они ехали в другую сторону, и бип-бип-бип заднего хода был таким громким и так долго перекрывал рев вентиляторов, что Дилл стал волноваться, как бы это не привлекло внимание. Чуть дальше слева трое расследователей толкали туда-сюда тележку с клетками, предназначенную для грузовика 2–8, который так и не приехал, хотя уже должен был, – видно, заблудился.
К Диллу подошла Аннабел. На лице – разводы пота и грязи, волосы наэлектризованы, но сама совершенно спокойна.
– Дилл, сделай одолжение, – сказала она. – Положи это куда-нибудь.
Он бросил пакетики с орешками на землю.
– Надо осмотреть все птичники. Оценить ситуацию.
– Окей.
– Я возьму эти три. На тебе остальные.
Дилл побежал через поле к птичникам № 4, № 5 и № 6. Кроссовки проваливались в грязь и дерьмо.
Куриное дерьмо. Когда-то оно было ценным продуктом в этой сфере бизнеса. Продавалось в качестве удобрения на конкурентном рынке, прибавка к заработку работникам ферм – фосфор, азот, калий, и все счастливы. Но число американских кур росло в геометрической прогрессии, и в той же геометрической прогрессии увеличивалось в объемах их дерьмо. Предложение безнадежно превысило спрос десятки лет назад. Сто пятьдесят тысяч кур за год производят две тысячи тонн навоза. На ферме вроде этой к Рождеству приходится иметь дело с шестнадцатью тысячами тонн дерьма. Тем временем химические удобрения подешевели, и к тому
