Старуха захлопнула пасть и недобро улыбнулась Медузе. Лицо ее как будто помолодело – умягчилась и порозовела кожа, округлились щеки, брови и ресницы стали гуще и темнее, а в глаза вернулся цвет – когда-то они, оказывается, были зеленоватыми. Старуха кокетливым жестом поднесла ко рту еще одну бусину и с хрустом прикусила ее.
Из бусины брызнула густая, ярко-красная кровь. Это точно была кровь, даже предположения о краске или каком-нибудь соке у Медузы не возникло. Теплый шарик в ее кулаке бился совсем уже отчаянно. А Медуза чувствовала, что и ее собственное сердце плавится от страха, как масло на сковородке. Мыслей никаких не было, хотелось только, чтобы все это исчезло и больше никогда не появлялось. Кровь стекала по острому старухиному подбородку, а зубы с громким скрипом перемалывали остатки радужной бусины, которая тоже была теплой и билась от ужаса маленьким сердечком…
Медуза наконец вспомнила, что может кричать, но только с третьей попытки ей удалось издать жалкий, тоненький писк, который ее и разбудил.
Правая рука затекла намертво, Медузе даже пришлось шарить по постели, чтобы найти бесчувственную конечность. Одеяло валялось на полу, бусина, все так же завернутая в салфетку, обнаружилась на прежнем месте, в закрытой шкатулке. Медуза не сразу решилась посмотреть в зеркало, а когда все-таки глянула в него мельком – вздрогнула и отвернулась. В левом нижнем углу зеркальную гладь пересекала тонкая трещина.
В пятнадцать лет очень глупо бояться страшного сна и треснувшего по совпадению зеркала. Тем более глупо жаловаться на это маме или звонить подружкам, чтобы рассказать о старухе, пожирающей бусины.
Старуха, пожирающая бусины, – это вообще глупо.
Медуза боялась молча. Сидела на подоконнике и пыталась прогнать страх громкой музыкой. С плеером было спокойнее, он делал все вокруг немного ненастоящим, мир становился декорациями к фильму, саундтрек которого играл в наушниках. Под такую громкую, злобно-веселую музыку ничего страшного произойти не могло. Медуза была «в домике».
Она уже почти успокоилась, почти уговорила себя не верить, но вдруг заметила далеко, в глубине двора, знакомую обвисшую шляпу.
Медуза скатилась с подоконника и присела на корточки возле батареи. Потом все-таки медленно приподнялась и выглянула во двор. Старухи там не было. Ключниковы по-прежнему калечили велосипед, а толстощекая Ника из соседнего дома, любимица всех бабушек, копалась в клумбе.
К обеду мама все-таки отправила Медузу за хлебом. Увильнуть не получилось, мама была, как обычно, дружелюбно настойчива. Медуза взяла свернутый в комочек полиэтиленовый пакет, деньги, заткнула наушниками уши так, что правое даже заболело, и отправилась на улицу.
Там маленькая Ника сидела посреди клумбы, припорошенная землей и украшенная сорванными листьями. Неподалеку, на лавочке, Никина бабушка вязала что-то розовое и общалась с приятельницами. Старушки, которые всегда оберегали эту клумбу от посторонних детей, бросали на любимицу умиленные взгляды и только изредка советовали: «Ника, не дергай цветочек, копай вот рядом…».
Лицо у Ники было сосредоточенное, глазки блестели, на пухлых щеках темнел румянец. Она рылась среди цветов, как будто искала что-то.
Вообще же детей во дворе было мало. Видимо, встревоженные родители постарались пораньше отправить их по дачам, а те, у кого не было дачи, – сидели пока дома.
Посещение магазина взбодрило Медузу. Она купила себе жвачку, маленькую банку газировки и домой шла уже почти вприпрыжку, размахивая пакетом с хлебом в такт плеерной музыке. И только возле самого подъезда снова сникла.
На первом этаже квартиры в этом доме отсутствовали. В подъезде в любое время суток было сумрачно. Пахло отсыревшей штукатуркой и плесенью из подвала. В густой серой паутине на маленьком окошке агонизировала муха. В детстве Медуза боялась подъезда и мечтала построить себе лесенку, ведущую из окна комнаты прямо на улицу.
Дом был старый, с большими лестничными пролетами. Идти пешком было страшновато, на лестнице часто шумно заседали с пивом и сигаретами бурно растущие пацаны. Вот чего надо бояться в пятнадцать лет, а не старухи, пожирающей бусы.
Медуза вывернула на максимум колесико громкости в плеере, на цыпочках добежала до лифта, нажала на кнопку и замерла, решив не оборачиваться ни при каких обстоятельствах.
Двери лифта разъехались, приглашая Медузу в кабину. Медуза торопливо шагнула внутрь, нажала на панели опаленный чьей-то зажигалкой кругляшок с цифрой 3 и повернулась лицом к закрывающимся створкам.
Узкая туфля со впившейся в иссохшую кожу пряжкой не дала дверям сомкнуться. Они послушно распахнулись, и в лифт, источая запахи сырости, плесени и чего-то гадкого, гниющего глубоко внутри, вошла тонкая старуха в огромной шляпе.
Медуза, вытаращив неумело подведенные глаза, вжалась спиной в стену. А старуха, даже не взглянув на нее, быстрым жестом отправила лифт на девятый этаж.
Медуза стояла по стойке «смирно», боясь шевельнуться. В ушах у нее надрывалась электрогитара. Старуха поправляла одежду, сощипывала с нее пылинки и шерстинки, покачивала еле заметно головой. Она как будто не замечала Медузу – или просто соблюдала неписаные правила совместных поездок в лифте, когда игнорирование означает, по сути, уважение к чужому личному пространству.
Во встрепанной голове Медузы промелькнула укоризненная мысль – а ведь чудаковатая бабка может не иметь никакого отношения к ее жуткому сну. А она нафантазировала, как маленькая, сложила какую-то параноидальную мозаику из страшного сна, смешной, в общем-то, старухи и найденной на улице бусины…
Лифт, подпрыгнув, как мячик, остановился, плеер со щелчком выключился, и наступила звенящая тишина. Спустя секунду погас свет, точно на лампы плеснули чем-то черным, и горячие острые сухие пальцы впились Медузе в плечи.
– Где? – обдав ее запахом того, что гнило внутри, зашипела темнота.
Задохнувшись от подступившей к горлу плотным комком паники, Медуза сдавленно вякнула и разревелась – мгновенно, будто кран открыли.
– Молчи! – И Медуза поняла, что теперь может только тихонько поскуливать.
Старуха злобно цокнула языком и начала быстро и больно ощупывать ее. Медуза зажмурилась от омерзения. Сухие и жесткие пальцы бегали по ней, как пауки, мяли, щипали, вытряхивали из карманов мелочь, фантики, магазинные чеки… Так и не обнаружив того, что искала, старуха ухватила ее за подбородок.
– Старовата… Жестковата. – Она сильно ущипнула Медузу за щеку. – Отдавай!
Медуза молчала.
– Не отдашь – пожалеешь!..
И снова зажегся свет. Лифт проехал несколько этажей, распахнулись двери, и заплаканная, взмокшая от ужаса Медуза, чувствуя боль от злых щипков во всем теле, вылетела на лестницу и столкнулась с собственной бабушкой, выходившей из квартиры.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});