— У меня нет шляпы, — бросил я, взглянув на протянутую ко мне руку.
— Сюда, пожалуйста.
Не успели мы пройти и нескольких шагов, как в стене открылась дверца, и из маленького лифта появилась Маргарет. На этот раз она была в юбке и свитере. Но по-прежнему черные как смоль волосы оттеняли бледное лицо.
— Поль! — воскликнула она. — Я так рада тебя видеть!
— Хватит трястись, — сказал я себе, — это ваша последняя встреча, заключительный штрих, не больше.
— Привет, Маргарет.
— Рашинг, — повернулась она к дворецкому, — скажите отцу, что мы ждем его в баре.
— Да, мисс Маргарет, — эхом отозвался тот и куда-то исчез.
— Как мило с твоей стороны, что ты пришел, — защебетала Маргарет, держа меня под руку и увлекая из холла. — Я потратила уйму времени, чтобы разыскать тебя.
Она обвила мою шею руками и улыбалась как доброму другу после долгой разлуки. Мы оказались в комнате, больше похожей на зал ресторана: банкетные столы, стулья, обтянутые зеленой и красной кожей, а за огромной стойкой бара широко улыбался бой-филиппинец в белой униформе. На столах были лампы, сделанные из винных бутылок, атмосфера в комнате дышала теплом и уютом, а в воздухе разливался тонкий аромат. Мне показалось, что это помещение создавалось для совсем другого дома и тут оказалось по нелепой ошибке.
— «Кэтти Сарк» с содовой, Рафаэль, — бросила Маргарет слуге-филиппинцу. — А что будешь пить ты?
— Мартини с водкой.
— Водка? — неуверенно переспросила она. — У нас есть водка, Рафаэль?
— Да, мисс.
— Садись, Поль, — пригласила Маргарет. — Хочешь закурить?
— Нет, спасибо, — вежливо отказался я.
Она примостилась на краешке обитого медью кофейного столика, сдвинув в сторону несколько журналов, шкатулку с сигаретами и пару пепельниц, а я уселся на зеленом кожаном диване.
— Я рада, что дурное настроение ты оставил за дверью. Голос твой звучал по телефону так раздраженно… Мне, наверное, не стоило обращаться к Мэндону?
— Нет, конечно, нет, — вежливо ответил я.
— Я просто терялась в догадках, ведь твоего адреса я не знала. Где ты живешь?
— В норке под стенкой, — улыбнулся я.
— Здесь какая-то тайна, да? Док Грин не хотел мне ничего сообщить про Мэндона, тот, в свою очередь, не хотел ничего говорить о тебе, а ты отказываешься назвать свой адрес…
— Но ты же нашла меня.
— Но какой ценой! Я просто рвала и метала от злости, мне казалось, что ты уехал из города.
— Это единственное, в чем можно быть абсолютно уверенным: из города я никуда не уезжал.
Появилась служанка с серебряным подносом, уставленным канапе и стопкой льняных салфеток. Мы взяли с него по канапе и по салфетке, после чего она поставила поднос на стол и удалилась. Тут же подошел филиппинец с нашими напитками.
— Попробуй, — предложила Маргарет.
Я отхлебнул из бокала.
— Отлично, Рафаэль, — похвалил я слугу, который тут же расплылся в широкой улыбке и исчез за стойкой.
Раздался звук шагов, и из холла появился мужчина примерно моих лет, весьма похожий на Эзру Добсона. Приветливо улыбаясь, он сразу направился к нам.
— Входи, Джонас, — сказала Маргарет. — Это Поль Мэрфи. Мой брат, Джонатан…
Я встал.
— Привет, — сказал он, пожимая мне руку.
— Добрый вечер.
— Рафаэль, — он сделал знак слуге. — Сидите, сидите! О, Боже, в этом доме хорошие манеры наблюдаются только у слуг.
— Прекрати свои шуточки!
— Не надо на меня сердиться, дорогая, — сказал он несколько язвительно и придвинул Маргарет поднос с канапе. Та выбрала пару, сложила их вместе и отправила в рот. Затем он предложил его мне. Я снова удовольствовался всего одним, и Джонас последовал моему примеру. Этот стриженный под ежика парень определенно понимал толк в одежде. На нем был пиджак из шотландского твида на три пуговицы, рубашка от «Брук Бразерс» модели «поло» с цветастым шелковым галстуком, серые фланелевые брюки, коричневые кашемировые носки и белые полуботинки на красных рифленых подошвах, какие именуются англичанами теннисными туфлями и стоят не меньше пятидесяти долларов за пару. Он брезгливо отряхнул пальцы, и Рафаэль тут же подскочил с полотенцем, которое так и держал перед ним, пока тот вытирал руки. Потом принес ему выпивку и ушел на место.
— Салют! — Джонатан поднял бокал, и мы выпили. Я заметил, что крайние пуговицы на рукавах его пиджака были расстегнуты. Это был самый шикарно одетый сукин сын из всех, кого я когда-либо знал. Я даже знал, где он учился. Это было видно сразу.
— Принстон? — поинтересовался я.
— Да.
Вопрос мой его ни капли не удивил.
— А как ты мог узнать? — заинтригованно спросила Маргарет.
— Просто догадался, — соврал я.
— Ну, ты усядешься наконец? — спросила она брата.
— В самом деле, в самом деле… Хоть я и опоздал, но случаи подобные очень редки, мистер Мэрфи…
— Поль, — подсказал я.
— Джонатан, — ответил он тем же, потягивая из своего бокала. — Да, сэр. Очень редко моя сестра приводит в дом человека, который может говорить по-английски.
— Джонатан! — резко оборвала она.
Он рассмеялся, не обратив на ее возмущение ни малейшего внимания.
— Обычно это какие-нибудь йоги или выходцы из Ост-Индии с жидкими бороденками, шарлатаны всех мастей в бурнусах или… — он наконец взглянул на нее. — Как именуется твое последнее помешательство? Космическая философия?
— Космическое сознание, — улыбнулся я в ответ. Если все в этом доме испытывают удовольствие от насмешек, я составлю им компанию. У меня были для этого веские причины.
— Вот именно, — отозвался он. И тут глаза его округлились. — О Боже! Только не говорите, что вы тоже…
— Совсем не то, что вы думаете. Я прочитал это на дверях дома, пока дожидался Маргарет. Хочу заметить, что солидарен с вами в этом вопросе.
Он энергично кивнул и повернулся к сестре.
— Знаешь, этот человек может оказать на тебя положительное влияние, — тут Джонатан снова обратился ко мне. — Я много раз пытался убедить ее, что увлечение всякой мистической дрянью до добра не доведет. Рано или поздно дело кончится палатой для умалишенных. Вот что бывает, когда у женщины слишком много свободного времени и ей нечем себя занять. Ей надо вести здоровый образ жизни. Загореть хотя бы. Она же смахивает на привидение.
— Ты хочешь, чтобы я стала похожа на тебя? Послушать тебя, так ты просто образец делового человека. Жесткий распорядок дня, каждая секунда заполнена работой. С десяти до двенадцати отрабатываются удары для гольфа, с двенадцати до часу — ланч, затем до пяти сама игра, с пяти до шести снова отработка ударов, с шести до восьми — коктейли, после восьми — вечеринки и приемы.
— Зато я веду здоровый образ жизни и часто бываю на воздухе, много тренируюсь и в этом месяце уже дошел до плюс одного.
— Это означает, что ты продолжаешь проигрывать деньги, — уколола она его.
— Это гораздо лучше, чем финансировать таинственные псевдонаучные общества, которые буквально липнут к тебе как мухи на мед. Я-то по крайней мере могу надеяться когда-нибудь получить свои деньги назад…
Это уже перестало походить на добродушное подтрунивание друг над другом. Маргарет ерзала на кофейном столике, на ее лице появилась краска смущения. Все это явно доставляло брату удовольствие.
— Ну, плюс один — это довольно неплохо, — сказал я.
— Да, — согласился он. — Не так много людей может позволить себе уделять этой игре столько времени. Я работаю над ударами, стараюсь. Еще лет пять я посвящу себя целиком гольфу, и если удача так и не повернется ко мне лицом, все брошу и пойду разливать сталь…
— Он мечтает выиграть национальный чемпионат для любителей, — усмехнулась Маргарет.
— Кто об этом не мечтает? Это очень почетный титул. Почти как чемпион Британии среди любителей. Я бы и сам не прочь…
— Дело сложное. Как только Боб Джонс закончит свои выступления, Лоусон-младший выйдет из тени. У подножия вершины спортивного Олимпа всегда тесно. А вы тоже играли?
— Давно не практиковался, — скромно ответил я. — Да и то большую часть времени подавал мячи и носил клюшки для Джона Хатчисона.
— В самом деле? — воскликнул Джонатан. — Хороший был игрок, не правда ли?
— Один из лучших.
— И давно вы в городе?
— Уже неделю…
— Чем занимаетесь?
— Пока присматриваюсь к страховому делу.
Он переглянулся с Маргарет.
— Не стоит спешить с окончательным выбором. Есть занятия и поинтересней…
— Любое занятие станет интересным, если достичь в нем заметных успехов, — Маргарет не смогла отказать себе в удовольствии уколоть его самолюбие. Он натянуто рассмеялся в ответ. Привстав, она жестом дала понять Рафаэлю, что пора повторить.
