— Прекрасно. — Ян помассировал затекшие ноги. — Значит, осталось всего двадцать шесть тысяч.
— Даже самый длинный рейс начинается с одного поворота колес, — провозгласил Эйно, вынырнув из люка машинного отделения.
— Слушай, оставь при себе свою народную мудрость. Отключи мотор, все системы переведи на стоянку — и топай снимать тормозной клапан с седьмого вагона. Пока ты там управишься, я принесу замену. Не забудь фильтр проверить.
Ян распахнул наружную дверь, и его обдало волной горячего влажного воздуха. Тягачи и вагоны охлаждались кондиционерами; он забыл, что они далеко продвинулись на юг. Не успел он спуститься по ступенькам, как почувствовал, что взмок. Скоро, выходя из поезда, придется надевать костюмы с охлаждением. Он прошел метров сто вперед, поближе к изрытому утесу, отмечавшему конец Дороги. Место работ было залито ярким светом, от скальной стены отражался рев и скрежет танков, которые то и дело заглушали выстрелы плазменных пушек. Огнедышащие жерла танковых орудий уже выгрызали нишу в отвесной каменной стене, в обход провала, поглотившего Дорогу. Теперь нишу углубляли и расширяли, чтобы обеспечить проход поездов. Ян не стал вмешиваться: они прекрасно управлялись и без него. А ему предстояло иметь дело со старейшинами.
Встречу назначили в головном вагоне семьи Тэкенгов, в самом большом помещении, какое можно было найти. Эта семья, самая консервативная и замкнутая, до сих пор хранила множество обычаев, привезенных с далекой Земли. По стенам висели шелковые полотнища с изображениями водоемов, птиц и других диковинных зверей или с какими-то фразами, написанными алфавитом, которого никто из них не мог прочитать. Семейной традицией была и групповая общность: жилые вагоны у них не делились на множество клетушек, как у всех остальных. Всех обитателей вагона на время выставили оттуда, но они, похоже, ничего не имели против. Собрались на Дороге — и оживленно обсуждали, как работают впереди, как светят звезды над головой, как странно пахнет из джунглей снизу… Ребятишки носились вокруг; их взволнованно окликали, если те подходили слишком близко к краю пропасти… В темноте запищал младенец, потом зачмокал удовлетворенно, когда ему дали грудь… Ян протолкался через толпу и вошел в вагон.
Хотя собрание созвал он, начали без него. Это было очевидно. Хайн Риттершпах что-то говорил главам семей, но умолк, едва Ян вошел. Прежде чем отвернуться, он посмотрел на Яна с лютой ненавистью, держа гипсовую повязку, словно щит, перед собой. Яну достаточно было одного взгляда на каменные лица вокруг, чтобы понять, что затеял Хайн. Ну уж нет, этот номер у него не пройдет. Ян медленно пошел к свободному стулу и сел.
— Как только Риттершпах выйдет, можем начинать.
— Нет, — вмешался Чан Тэкенг. — У него серьезные обвинения, их надо выслушать. Он сказал…
— Меня не интересует, что он сказал. Если вы хотите собрать совет старейшин, чтобы выслушать его, — пожалуйста, когда вам угодно, хоть сегодня же. Но только после того, как покончим с делами. Я созвал это собрание как начальник поездов, нам надо обсудить очень важные темы.
— Ты не можешь меня выгнать! — закричал Хайн. — Как проктор-капитан я имею право присутствовать!
Ян вскочил и подошел к нему вплотную, глядя прямо в глаза.
— Сейчас ты имеешь только одно право — выйти отсюда. Это приказ.
— Мне ты приказывать не можешь! Ты на меня напал, я тебя обвиняю…
— Ты вытащил пистолет, Хайн, и я защищался. Тому есть свидетели. Обвинять меня будешь, когда мы придем в Южгород. А сейчас, если не угомонишься и будешь мне мешать, — я тебя немедленно арестую за угрозу безопасности поездов и посажу под замок. Иди!
Хайн шарил взглядом по вагону в надежде увидеть хоть какой-то признак поддержки. Чан открыл было рот — но ничего не сказал. Градиль сидела неподвижная и бесстрастная, как змея. В наступившей тишине никто не произнес ни слова. Хайн чертыхнулся невнятно и потопал к двери; потом ухватился левой рукой за поручень — и исчез в ночи.
— Правосудие свершится в Южгороде, — промолвила Градиль.
— Свершится, — ответил Ян таким же бесстрастным голосом. — После перехода. А теперь — есть ли какие-нибудь проблемы, о которых я должен знать?
— Есть жалобы, — сказал Иван Семенов.
— Их я выслушивать не намерен. Моральное состояние, питание, личные проблемы — это все ваше дело, вы старейшины. Меня касаются проблемы технические: воздух, электроэнергия, что-нибудь еще?
Он посмотрел в лицо каждому — никто не ответил. Надо было продолжать в том же духе: держать их в напряжении и не давать приспособиться к новому укладу.
— Хорошо. Я знал, что могу рассчитывать на вас. Что вы постараетесь облегчить жизнь технической бригаде. Но вы можете помочь и по-другому. Как вам известно, мы должны каждый день проезжать вдвое больше обычного. У водителей работы вдвое больше. Сегодня был первый день, усталость еще не проявилась. Но проявится. Если работы в два раза больше, то и усталости скоро будет в два раза больше. А это может привести к авариям, которые допустить нельзя. Единственный выход — немедленно, на ходу, подготовить новых штурманов, которые могли бы подменять водителей.
— А с какой стати ты нам все это рассказываешь? — ехидно спросил Чан. — Это же вопрос технический, а ты хвалишься, что в этих вопросах вон какой опытный!.. Полевых работ нет, свободных людей навалом — выбирай кого хочешь.
— Вы уж меня простите, но никому из ваших криворуких мужиков я свою технику не доверю. Даже близко не подпущу. Каждый мужчина, у кого есть хоть какие-нибудь технические навыки или способности, уже работает или учится.
— Если все они уже у тебя, зачем ты к нам пришел? — спросила Градиль.
— Я сказал «мужчины». Мои водители говорят, что знают многих женщин, обладающих как раз такими навыками и рефлексами, которые нужны для этой работы. Их можно обучить…
— Ни за что! — взорвалась Градиль.
Глаза ее превратились в щелочки, спрятавшись среди паутины старческих морщин. Ян повернулся к ней — никогда еще он не видел ее так близко и вдруг впервые заметил, что ее шапка снежно-белых волос — на самом деле парик. Значит, она тщеславна!.. Быть может, когда-нибудь на этом можно будет сыграть…
— А почему? — спокойно спросил он.
— Почему? Ты еще спрашиваешь? Да потому, что место женщины дома! С детьми, с семьей! Только так всегда было, и так должно быть.
— Нет. Так всегда было, но быть не должно. И не будет. Корабли приходили всегда — но на сей раз не пришли. Они забирали зерно — теперь мы везем его на юг. Корабли привозили семена и снабжали нас всем необходимым. Теперь нет ни семян, ни снабжения. Все не так, как было раньше. Раньше женщины не работали с техникой, а теперь будут. Мой штурман сказал, что Эльжбета Махрова из твоей семьи делает замечательные вышивки. А для этого нужна точность координации, глазомер, внимательность… Он уверен, что женщину с такими задатками можно выучить на штурмана. Тогда он сможет подменять меня как водитель. Ты можешь прислать ее сюда сейчас же.
— Нет!
Опять стало тихо. Не слишком ли сильно он давит? Может быть. Но надо давить и давить, чтобы не дать им очухаться, — а самому оставаться спокойным, с ясной головой. Нельзя выпускать их из рук.
Молчание все тянулось, тянулось — и вдруг его нарушил Бруно Беккер:
— Ты назвал только одну… — Говорил он медленно и торжественно, в обычной своей манере. — А девушки в семье Беккер вышивают не хуже, чем Махровы. Некоторые, говорят, даже лучше. Как тонко работает Арма, невестка моя, — это все знают…
— Я тоже знаю. — Ян нарочно повернулся спиной к Градиль и, радостно улыбаясь, закивал Беккеру. — Она еще и умница к тому же. Минутку… А не ее ли брат водителем на девятом поезде? Вроде так. Я свяжусь с ним. Уж кто-кто — а родной брат сможет сказать, чего она стоит и получится ли из нее штурман.
— Арма?.. Да ее вышивка — это ж куриный помет на песке, — брезгливо процедила Градиль.
— Я уверен, что обе девушки вышивают прекрасно, — спокойно перебил ее Ян. — Но разговор не об этом. Разговор о том, можно ли выучить их на штурманов. Мне кажется, Отакар научит Эльжбету так же легко, как Арму научит ее брат.
— Это невозможно! Одна среди мужчин!..
— Как раз тут никаких проблем, хорошо что ты мне напомнила. Когда утром Эльжбета пойдет на тягач — позаботься, чтобы с нею была замужняя женщина. Ты заранее разрешила все возможные недоразумения, Градиль, спасибо тебе. А теперь давайте подготовим список женщин, которые могли бы подойти для такой работы.
Казалось, все пошло гладко. Главы семей предлагали имена, составляли свои списки, а Ян соглашался и записывал тех, кого они считали самыми подходящими. Только Градиль молчала. Ян рискнул посмотреть на нее. Лицо ее было бесстрастно, но все чувства выдавали глаза: бездна жгучей, пылающей злобы. Она прекрасно понимала, что он сейчас сделал, и оцепенела в своей ненависти. Если раньше она его не любила — то теперь ненавидела так, что и представить было трудно. Ян отвернулся и постарался не думать о ней. Он знал, что тут ничего не поделаешь. Абсолютно ничего.
